– Ну, осваивайтесь, обустраивайтесь, а я побежал в полк. Завтра с утра полёты.

Наступил август месяц, жаркий в прямом и переносном смысле слова. Я втянулся в работу и легко, ступень за ступенью осваивал азы летного мастерства. Меня допустили к полётам в качестве лётчика – штурмана, и теперь неотъемлемой частью моей экипировки стал ветрочёт, прибор, с помощью которого я вычислял скорость, направление ветра и давал командиру поправку в курс, по которому следовали. Ветрочёт и логарифмическую линейку. Кондратьев, самолюбивый и тщеславный, с пренебрежением благоволил к бывшим истребителям и ревностно относился к каждому моему успеху. Но, как мог, учил.

Как – то нам поставили задачу вылететь на Ашхабадский полигон для обеспечения учений. Задание было не ахти, какое сложное, но чтобы добраться до цели, нужно было преодолеть четыре сотни километров над безориентирной местностью. В однообразном ландшафте полупустыни не за что зацепиться взглядом. Привязкой для нужных расчётов служили, как правило, нанесённые на карту колодцы, действующие и заброшенные, похожие друг на друга, словно морды верблюдов, и растворённые в серо – жёлтом белесом мареве, как крупицы риса в молоке: попробуй, найди. Правда, к северу от маршрута проходила железнодорожная магистраль Ташкент – Ашхабад, но она была вне видимости и годилась на случай блудёжки.

Ранним утром, попрощавшись с женой и сыном, я взял курс на аэродром, и с первыми лучами солнца вертолёт оторвался от земли. Командир по радио отработал с диспетчерским командным пунктом и поинтересовался, прихватил ли я с собой « тормозок». По неписанному правилу все лётчики – штурманы на путь следования запасались провиантом. На всякий случай, на случай вынужденной посадки, например.

– Обижаешь, командир, – с укором ответил я. – Харч – дело святое.

– Тогда всё в ажуре. Бери управление, – успокоился Кондратьев, и я перешёл к технике пилотирования.

До особого распоряжения мы получили корректировку произвести посадку на аэродроме Мары. С высоты птичьего полёта городок показался приплюснутым к земле, а истребители, выстроенные в одну шеренгу вдоль рулёжной полосы, будто приклеенными алюминиевыми силуэтами на гигантский лист серой бумаги.

Зачехлив лопасти несущего винта, мы отправились на поиски гостиницы. Ей оказалась длинное здание барачного типа, такое же серое и унылое, как и всё вокруг. Зато рядом с гостиницей маняще сверкал чистейшей водой настоящий бассейн с отбортовкой и лестницами. Однако никого вокруг не было.

– Днём купаться запрещено, – опередил командир мой вопрос. – Начальник гарнизона считает, что в рабочее время надо работать.

Кроме нас в экипаж входил и летающий техник вертолёта старший лейтенант Панкратов. Скромный и ничем не привлекательный, спокойный и невозмутимый в любых ситуациях, офицер добросовестно тянул трудовую лямку и содержал машину в образцовом состоянии. Его часто «песочили» за пристрастие к игре в нарды на рабочем месте, но даже самые придирчивые проверяющие не находили изъянов на обслуживаемом им вертолёте.

– Я, конечно, могу растянуть работу на весь день, – откровенно признавался Панкратов технику звена, – но это во многом сложнее, чем сделать её быстро и качественно. Так что не насилуй меня, капитан, – говорил он инженеру эскадрильи, – по – человечески прошу.

Панкратов хранил в памяти сотни анекдотов, и с непревзойдённым мастерством рассказывал их на заданную тему. Рассудительный и серьёзный, среди друзей он пользовался безоговорочным авторитетом, и его мнением дорожили. Кроме того, он отлично готовил шашлыки и понимал толк в вине.

Я знал о нашем технике больше, чем остальные, потому что познакомился с его личным делом. Кадровик вначале заупрямился: кто ты такой, чтобы рыться в секретных документах, но я подключил к этому начальника политотдела, объяснил, что участвую в конкурсе на лучший очерк, объявленный окружной газетой, что Панкратов – мой будущий герой, и проблема была решена.

Вечером мы подошли к бассейну. Ни женщин, ни даже детей не было. А жаль: ничто не украшает более водную гладь, чем полуобнажённая рядом девушка. Не знаю, почему, но в моём восприятии это связано с Афродитой, выходящей из морской пены. Картины, более привлекательной, я не встречал.

Мы с удовольствием погрузились в тёплую, прогретую за день воду, я исследовал дно и убедился, что бассейн недавно чистили. Ни ила, ни мусора не было. Кроме того, я понял, что навыки подводного плавания, приобретённые в раннем юношестве, не утратились. К тому же сказались тренировки по задержке дыхания. Однажды, ожидая вылета по тревоге, я установил в кабине вертолёта своеобразный личный рекорд. Мне заткнули рот и ноздри, и я продержался в таком состоянии около пяти с половиной минут. Справедливости ради следует заметить, что перед экспериментом я дышал чистым кислородом из бортовых баллонов жизнеобеспечения через кислородную маску.

Я вынырнул рядом с подъёмной лестницей и обратил внимание на человека в очках, ощупывающего свою одежду.

– Какие – то проблемы? – смахивая с лица капли воды, спросил я.

– Да вот, кажется, часы уронил в воду. Уже и нырял, но не нашёл. И куда они запропастились?

Бассейн – не река, здесь течения нет, рассуждал я, просматривая дно и для страховки шаря по нему руками. Если и упали, то где – то здесь.

И действительно, часы нашлись. Я вынырнул и вручил их растеряхе:

– Твои?

– Вот спасибо, дорогой, обрадовался очкарик. – С меня причитается. Назовите свои координаты.

Довольный собой, я пренебрежительно ответил, что не стоит благодарности, но для знакомства…

Не понял намёка потерпевший, не пришёл. А может, как и мы, был в командировке и по тревоге сорвался в иные края.

Климат в Марах ещё теплее, чем у нас. Плодовые деревья растут плохо, зато шелковица, подстриженная под «ёжик», и пирамидальные тополя чувствуют себя прекрасно. Иссиня – чёрную ягоду шелковицы, похожую на ежевику, называют тутовником. Среди детишек она пользуется большой популярностью. А темно – зелёные листья её с удовольствием пожирал тутовый шелкопряд, из коконов которого производят самый выносливый и лёгкий шёлк. Мне объяснили, что с одного кокона сматывают нить, длиной в двести метров, крепкую и тончайшую, словно паутина. Впрочем, длина нити находится в прямой зависимости от качества и количества листвы, съеденной червями.

До Ашхабада добрались без всяких хлопот. Рассматривая с высоты утонувший в зелени город, совершенно не верилось, что всего восемь лет тому назад он был почти полностью уничтожен мощнейшим землетрясением. Отстроенный заново всем миром, он, как и любая новая вещь, радовал своей первозданностью. В момент катаклизма я с родителями находился в Баку, на противоположном берегу Каспия. Теперь между этими городами ходил паром.

Мы изучили кроки полигона площадью в сорок квадратных километров и расположились на вертолётной площадке у командного пункта. Статус дежурного экипажа позволял нам бездельничать до команды, и мы, укрывшись от жары в комнате отдыха, с азартом гоняли кости по нардовой доске. Победить Панкратова было невозможно.

Взлетели после полудня с проверяющими и посредниками на борту и взяли курс на восточную окраину полигона. Высота полёта не превышала пятидесяти метров, и нам были отлично видны противостоящие стороны с массой техники и морем солдат. Многие из них приветливо махали панамами, с завистью провожая летательный аппарат, где встречный поток воздуха создавал иллюзию прохлады. Приземлились рядом с командным пунктом, проверяющие ушли, приказав нам ждать. Скудная растительность жадно тянулась к жизни, и среди жухлой травы и мёртвых, на первый взгляд, стеблей юрко сновали ящерицы, как всегда озабоченные чем – то муравьи и тёмные, похожие на запятые, долгоносики. При малейшей опасности они мгновенно зарывались в песок.

– Сейчас устроим битву при Ватерлоо, – сказал неунывающий Панкратов, достал литровую стеклянную банку для проверки чистоты бензина из заправочных ёмкостей, сунул в неё кусочек рафинада и поставил на муравейник. Минут через двадцать сотни муравьёв облепили кусок так, что из белого он стал черно – рыжим.