– По рыжему, по рыжему, по рыжему…

Я, Шутов и Яхновский живо откликнулись на страдающий голос техника, и вся компания отправилась на рынок. Только там в это раннее время можно было без особых хлопот обменять «рыжие» на водку.

Базар гудел и жил своей, только ему, свойственной жизнью. Поражало обилие фруктов и зелени. Цены на экзотические продукты были удивительно низкими. Только что произошла денежная реформа десять к одному, но на базарные стоимости это никак не отразилось. Как были «дамские пальчики» по сорок копеек за килограмм, так и остались. «Так привычней», – рассудили торгаши, потирая руки с удовлетворением.

На ребят изобилие южных даров на прилавках не подействовало, привыкли, и Гвозденко уверенно повёл за собой группу к стоящему в сторонке мангалу, от которого исходил дразнящий и знакомый шашлычный запах. Молодой узбек, демонстрируя в улыбке белоснежные зубы, радостно, как родных, приветствовал нас, и без лишних слов сервировал широкое блюдо помидорами, свеженькими огурчиками, изумрудной зеленью и снятыми с мангала шашлыками.

Я не заметил, откуда в руках техника оказалась бутылка, и он немедленно опорожнил её в гранёные стаканы.

– Ну, с праздником! – торопливо произнёс он и ловко выплеснул водку в широко раскрытый рот. Мы последовали его примеру и набросились на шашлыки.

– Хлебца бы не мешало, – заметил я, хрустя сочной молодой редиской.

– А вот, – с готовностью протянул подобревший Гвозденко выуженный из кармана отполированный сухарь. Я засмеялся, но потянул его в рот.

– Эй, ты что! – перехватил мою руку Володька. – Его не кушать – его нюхать можно. Он у меня закусоном уже второй год служит.

Мы развеселились и по достоинству оценили юмор товарища.

Здесь же на рынке я и Шутов сняли подходящую комнату в частном доме минутах в пятнадцати от гарнизона. Жилище было чистеньким, светленьким, с яркими домоткаными ковриками и окнами, выходящими в роскошный сад. Не откладывая, мы занялись переселением, а гостеприимная хозяйка, пожилая узбечка в пёстром шёлковом платье и чёрными, как смоль, глазами, с азиатской щедростью разрешила пользоваться садовыми и огородными дарами, сколько и когда угодно.

На следующий день мы проснулись под гортанные крики горлинок. Солнце поднялось уже высоко, и его жаркие, пробивающиеся через окно лучи, нежно ласкали наши молодые тела.

– Есть предложение, сэр, – сказал Шутов, растирая грудь полотенцем после обливания. – Здесь неподалеку имеется отличное Комсомольское озеро. Может, искупнёмся?

– Без балды, – тотчас согласился я. – Прихватим с собой ребят, закусок, и устроим праздничный пикничок в американском стиле.

– Замётано.

Одетые по гражданке, мы, не торопясь, отправились на завтрак. Людей на улицах почти не было, зато часто попадались разномастные ишаки, неприкаянно бродившие от дома к дому и перекликаясь между собой знаменитым сочетанием букв «и – а»..

– Такое впечатление, будто их повыгоняли, – походя, заметил я.

– Эт верно, – подтвердил мои догадки Вовка. – Вышло постановление Правительства об обложении всякой скотины налогом. Вот и вытурили ослов за ворота. С одной стороны, он как бы ничей, а с другой, – куда ему идти от привычного стойла.

– Умно.

– А как ты думал. Узбек – он смекалистый, и лишнюю копейку из кулака не выпустит.

В столовой наше предложение поддержали Яхновский и Матвейкин, парень основательный, самоуверенный, но суетливый. Он тоже был женат, однако, пока холостяковал ввиду отсутствия жилищных условий.

Если ехать из Кагана в Бухару по асфальтовой дороге, то сразу же за городом, справа от себя увидишь обширное водохранилище, обвалованное песком и глиной. Это и есть Комсомольское озеро, сооружённое энтузиазмом молодёжи. Водоёмы с таким названием имелись в каждом приличном городе. Однако местное население в них купается редко. Узбеки считают неприличным раздеваться на людях, и потому сюда приходят только приезжие и гарнизонные ребята. Вода в озере солоноватая, но кое – какая растительность по краям берегов произрастает.

От водоёма, куда ни глянь, ровная, как стол, полупустыня с чахлой колючкой, которую умудряются жевать верблюды, и перекати – полем. Серый, с желтизной, ландшафт, населённый змеями, варанами, ящерицами, тарантулами и скорпионами наводит тревогу и грозным молчанием предупреждает об опасности. Ни единого деревца не видать до самого горизонта, поэтому Каган, утопающий в зелени, со стороны кажется, сказочно красив.

Мы подошли к пляжу, расстелили прихваченную с собой скатерть, сложили на неё пожитки, быстро разделись и с превеликим удовольствием погрузились в тёплую, как парное молоко, воду.

– Хорошо! – не удержался я от восклицания. – Как в раю.

– Это что! – на правах старожила пробасил Яхновский. – Вот подожди, съездим в Бухару, там такой классный бассейн во дворце эмира!

После купания и по случаю праздника мы дружно раздавили пузырь «московской», и с запозданием поняли, что на четверых этого до смешного мало.

– Я так и знал, – сказал Яхновский. – Вова, тебя за водкой посылали, а ты купил одну. Дуй, братан, в город, исправляй прокол, а заодно и пивка прихвати.

Давным-давно замечено, что на отдыхе мужики говорят о работе, а на работе – о женщинах. Наша беседа не была исключением.

– Тебе повезло, – начал Саша Матвейкин, вычерчивая на песке какие – то фигуры. – Эскадрилья у Федоренко слётанная, да и сам командир умница, своих в обиду не даёт. Но требователен по высшему классу. И заместители у него толковые. Тебя кто вывозить будет, Лавренёв? О, этот от природы лётчик. Ас из асов. И мужик, что надо. Впрочем, сам скоро увидишь.

Мы успели ещё пару раз окунуться, пока не заметили Шутова, и дружно расхохотались. Вздымая пыль, Вова мчался верхом на ишаке, размахивал длинными руками и что – то кричал. Ноги его цеплялись за землю, он их поджимал и, подгоняя, бил пятками по животу иноходца.

– Ну, и дела, бойцы, – ещё не отдышавшись, сказал Вова, сползая с ослиной спины. – Не поверите, но нашего полку прибыло. С сыном тебя, с наследником! – и он протянул мне телеграмму – молнию.

Я с волнением поднёс к глазам серый бланк и прочитал короткое сообщение: «От души поздравляем сыном 2 мая. Всё в порядке». И подпись – «Шамов».

Улыбаясь непроизвольно, я молча перечитывал текст и с трудом осознавал, что стал настоящим отцом. Вовка, толкнув меня в плечо, вывел из стрессового состояния, а Матвейкин телеграмму озвучил.

– Мужики, – проговорил я счастливым голосом, – пикник прекращается. Пошли в ресторан.

Через две недели после напряжённой теоретической подготовки в четыре часа утра я сидел в кабине вертолёта. Вёрткая, своенравная машина никак не хотела висеть над квадратом, рыскала по своему усмотрению, свободно гуляла по высоте и курсу и словно вулкан, вела себя непредсказуемо.

Капитан Лавренёв занимал правое кресло, корректировал мои спонтанные действия и по СПУ отпускал подсказки:

– Не торопись. Шаг – газом пользуйся пореже. Он тебе практически не нужен. Следи за землёй и не дёргай ручку управления.

Я старался изо всех сил, но стервозная машина мои усилия, похоже, игнорировала.

– Ручку управления держи легко, не выжимай из неё сок, всё равно не получится. Вот, смотри, – показал он один из своих эффектных трюков, вращая её, словно шумовкой в кастрюле.

К моему изумлению, вертолёт никак не реагировал на его агрессивные действия. Висел себе на трех метрах от земли, и висел.

– Машина тупая, – пояснил Лавренёв по внутренней связи, – имеет большой момент запаздывания, и чтобы предупредить возможную ошибку, нужно её предвидеть. А ну, давай ещё разок.

Мы садились и зависали, зависали и садились, отрабатывая элементы взлёта и посадки. Пот струился по спине и моему лицу, но руки были заняты, и смахнуть его было не чем. А в стороне от квадрата, над которым я мучился, сидели мои друзья и с любопытством наблюдали за укрощением строптивой.

Когда – то в цирке я видел, как ловко эквилибристы удерживают на вытянутом пальце волчком вращающийся мяч, и пробовал повторить этот трюк, но ничего не добился. Что – то похожее происходило и сейчас, только в роли мяча выступал вертолёт, который никак не хотел устойчиво вращаться на виртуальном пальце.