– Манты! Манты Горячие манты!

Темнокожий человек с узким скуластым лицом и характерным прищуром каштановых глаз стоял у тележки с облезлыми термосами и монотонно зазывал к себе покупателей. Его когда – то белая куртка была заляпана жирными пятнами, брюки на коленях пузырились, а бывшие чёрными ботинки покрывал толстый слой серой пыли. Однако неряшливый вид энергичного и весёлого продавца нисколько не смущал. Соблазнённый дразнящим аппетитным запахом, я, несмотря на непонятное слово, не удержался и попросил:

– Дай – ка парочку на пробу.

Продавец ловко выудил из термоса два варёных пельменя, по форме похожих на трюфели, бросил их на клочок бумаги и обильно посыпал сверху молотым красным перцем.

– С чем они у тебя?

– С мясом! – с гордостью ответил парень, и его раскосые глаза заблестели счастливым бисером.

Брызнул и потёк по пальцам густой тёмный сок, и я с удовлетворением отметил, что запах вполне соответствует вкусу импровизированного завтрака.

– О, – кивнул я на манты, обращаясь к узбеку, – да здесь один лук!

– Зачем один? – откровенно обиделся продавец. – Много лука!

Так состоялось моё знакомство с Азией, стороной для меня загадочной и своеобразной, со скудным ландшафтом и укладом жизни. Чахлая растительность прикаспийской полупустыни давно ожила, вдали, невидимой, но вполне угадывающейся реки, зеленел, опушенный желтизной, камыш и изумрудом светились роскошные лужайки неизвестной растительности. Несколько аборигенов, как бусами увешанные связками копчёной и вяленой рыбы активно торговались с пассажирами, вышедшими из вагонов поразмять ноги. Цены на рыбу были бросовыми, я не удержался и взял кусок осетрового балыка…

Столица Узбекистана поразила меня обилием зелени, чистотой и приземистыми глиняными зданиями, далёкими от шедевров европейской архитектуры. Люди в пёстрых халатах неторопливо спешили по своим делам, совершенно не обращая внимания на длинную фигуру лейтенанта, разинувшего рот от удивления: по противоположной стороне улицы, мелко семеня ногами, двигалась женщина в парандже.

Я остановился в гостинице «Ташкент», привёл себя в порядок, съел на обед вполне приличное и своеобразное местное блюдо под названием лагман и бодро зашагал в расположение штаба Туркестанского военного округа.

Кадровый чиновник в погонах капитана быстро посмотрел мои документы, полистал тонкое личное дело и сообщил, что меня направляют в вертолётный полк, дислоцирующийся в городе Кагане.

– Это в десяти километрах южнее Бухары, – пояснил капитан, вручая предписание и проездные документы. – Места, скажем так, легендарные и экзотические.

«Бог создал три дыры, – провожая меня, сообщил всезнающий Толя Хоробрых. – Термез, Кушку и Мары». Каган в этом списке не значился, стало быть, жить в этом месте сносно. И я безропотно помчался навстречу неизвестности.

Через два дня, преодолев в неторопливом, останавливающимся у каждого столба поезде приличное расстояние, я покинул душный вагон, подхватил чемодан, узнал у станционного смотрителя, где живут военные. И бодро зашагал в направлении к гарнизону, с интересом прислушиваясь к гортанному клёкоту горлиц, прятавшихся в густой листве пирамидальных тополей. Улицы сплошь состояли из глинобитных строений, и низкорослые дома глядели на меня узкими бойницами тёмных, ещё не проснувшихся окон. Мир был полон ароматом весенних запахов, и мягкий, тёплый воздух ласково обволакивал утренней свежестью. Вдоль улиц, сладко мурлыкая, бежала по арыкам кристально чистая вода, и первые лучи пронзительного солнца переливались в ней радужным многоцветьем.

Потревоженный солдат на контрольно–пропускном пункте в защитного цвета панаме вместо привычной глазу пилотке терпеливо разъяснил, как добраться до штаба. И я, достигнув цели, уселся на лавочку в ожидании начальства.

Вскоре гарнизон зашевелился, мимо, окидывая меня любопытными взглядами, проходили офицеры и в одном из них я узнал Володю Шутова, моего родственника по истребительному училищу. Мы крепко обнялись, и Вовка коротко обрисовал местную ситуацию.

– Служить можно, – резюмировал свой репортаж Шутов, – но не нужно: жарища здесь адова. Помнишь фильм про Космодемьянскую? Там есть ещё эпизод, когда Зою ведут босиком по снегу. На самом деле съёмки велись здесь, на солончаках, где от перегрева вся соль земли вылезла наружу. Так – то вот. Ну, я побежал. Заходи в офицерский клуб, там пока пристанище для прибывающего пополнения. Кстати, и Яхновский здесь, – назвал он фамилию нашего однокашника, поляка по происхождению.

Командир полка полковник Бравчук, небольшого роста, сухой и компактный человек, производил благоприятное впечатление. Он сообщил, что полк формируется, кадров не хватает, и если переучивание пройдёт успешно, прямая дорога для меня в командиры экипажа.

– Дерзайте, юноша, ваша судьба в ваших руках.

В тот же день меня определили в эскадрилью подполковника Федоренко, рослого и крепкого хохла с ярко выраженным украинским акцентом.

– Летать будешь лётчиком – штурманом в экипаже старшего лейтенанта Кондратьева, – после недолгой беседы определил он. – С жильём туговато, но что-нибудь придумаем. Программу переучивания начнёшь с завтрашнего дня на «Ми – 4». Слыхал о таком?

Я молча кивнул, и он, посмотрев на часы, благословил:

– Ну, иди с Богом.

Левое крыло офицерского клуба, куда я вошёл, оживлённо гудело. Человек пять, каждый одетый во что горазд, сгрудились вокруг биллиардного стола, заставленного пивными бутылками, и на повышенных тонах выясняли карточные проблемы. Моё появление было встречено с весёлым энтузиазмом и откровенной доброжелательностью.

– Лейтенант, – как к старому знакомому обратился ко мне пухлый блондин со стаканом в руке, – за что сослан в наши прекрасные края?

Я коротко рассказал свою немудрёную биографию и по лицам ребят определил, что был понят.

– Что ж, выбирай себе кровать, а вечером пропишешься, – подытожил мою исповедь словоохотливый блондин, которого все называли Боб, и отвернулся к собеседникам.

Я облюбовал место возле оркестровой ямы и занялся благоустройством.

К вечеру мне удалось повидаться и с командиром экипажа Николаем Кондратьевым. Высокий, подтянутый и вполне накачанный старший лейтенант с небольшим шрамом на нижней губе производил хорошее впечатление. Быстрый в движениях, он и мыслил стремительно и непредсказуемо.

– Обучать вертолётному делу тебя будет замкомэска капитан Лавренёв. Мужик нормальный и знает толк в своём деле. Усёк?

Я усёк.

– И с этого момента станешь моей тенью. Усёк?

Господи, конечно усёк.

– Работа начнётся после первомайских праздников, а пока внедряйся в коллектив. Как тебе, геликоптеры, нравятся?

Откровенно говоря, душа моя противилась этому аэродинамическому безобразию, но в порядке субординации и уважения к профессии командира ответил, что в восторге от возможности летать хвостом вперёд.

Коля заулыбался и поощрительно похлопал меня по плечу.

По случаю Международного праздника трудящихся личный состав полка построили на плацу, и командир части, тот самый Бравчук, небольшого росточка полковник, по облику и манерам похожий на Суворова, поздравил нас с Днём солидарности людей всего мира и его окрестностей и предоставил слово начальнику политотдела подполковнику Воспянскому. Идейный вдохновитель и организатор полковых побед не стал затягивать зажигательную речь, но в заключение напомнил, что отметить праздник достойно заставляет нас осознанная необходимость и сложная международная обстановка.

Я стоял во второй шеренге второй эскадрильи рядом с Шутовым, окутанный лёгкой аурой вчерашней «прописки», и тоскливо ждал команды « разойдись». Вскоре строй действительно рассыпался, но офицеры сбились в кучки по интересам, фотографировались «на память» и экспромтом планировали проведение праздника.

Володька Гвозденко, долговязый нескладный бортовой техник, дыша ароматом вчерашних напитков и закусок, держал в руке рублёвую купюру, шлёпал ею по жёсткой ладони и негромко, но призывно предлагал: