Слегка толкнув плечом застрявшего в дверях хозяина жилища, Егор бесцеремонно вошел в квартиру и быстро направился в нужную комнату, время от времени спотыкаясь об обувь, разбросанную в прихожей.

      Логово Романа оказалось пустым и вообще давно необитаемым. Сразу обратив внимание на выбитый замок в двери его комнаты, Егор смекнул, что до него сюда уже приходили серьезные люди. Постель была не заправлена и смята, словно ее владелец собирался куда-то впопыхах, дверцы шкафа остались распахнутыми, безнадежно демонстрируя оставленные за ненадобностью зимние вещи, ящики письменного стола, разбросавшие все свое содержимое по грязному полу, валялись тут же, свидетельствуя о чьих-то бессмысленных поисках.

      Больно закусив с досады подушечку большого пальца, Егор осознал, что в ближайшее время бывшего обитателя этой комнаты ему встретить точно не суждено.

      - Сюда все люди ходили...ходили-ходили стремные, вот Рома и мотанул куда-то, - заплетающимся языком проговорил мужчина в тельняшке, возникший в комнате словно из ниоткуда.

      - Я так и понял, - с горечью произнес Егор. - Ладно, счастливо оставаться.

      - Вот! Это правильное пожелание! - мужчина вытащил из-за спины спрятанную бутылку и с жадностью приложился к ее горлышку, делая нарочито большие глотки.

      Глядя на его давно не бритую, опухшую физиономию, Егор с гадостным чувством заставил себя опустить глаза и поскорее покинуть зловонную квартиру, насквозь пропахнувшую перегаром и гниющей картошкой.

      Рома пропал, а проблемы остались. «Ерунда, это все пустые угрозы, - решил про себя Егор, теперь уже неторопливо добираясь до своего дома, - он непременно вернется, не может такого быть, чтоб не вернулся, я его хорошо знаю».

      Уже подъезжая к дому, раздолбанная коробка передач начала барахлить - первая передача напрочь отказывалась втыкаться, и, чтобы осилить последнюю эстакаду перед железнодорожным переездом, Егор изрядно спалил сцепление, трогаясь со второй. По салону разнесся мерзкий запах горелого феродо.

      «Господи, что за день сегодня такой сложный! - мысленно воскликнул Егор, все же вытягивая автомобиль на нужную траекторию. - Прямо с утра не задался!»

Добравшись до дома без особых приключений, Егор, проходя мимо почтового ящика, заметил, что темные кружочки его погнутой дверцы окрасились в белый цвет. Ящик уже не закрывался. Дому еще и года не исполнилось, а ящик уже не закрывался - замок был безбожно сломан какими-то вандалами.

      Егору никто не писал, поэтому починку железной ячейки он считал бесполезной тратой времени, но все же, проходя мимо всей этой навесной конструкции, он иногда посматривал в ее сторону.

      По спине пробежал легкий холодок, а дыхание заметно участилось, когда Егор извлек из почтового ящика конверт без обратного адреса. Решив не откладывать вскрытие письма, он незамедлительно оторвал слегка дрожащими руками боковину бумажной упаковки и с недобрым предвкушением развернул альбомный лист, сложенный вчетверо:

      «Почка - 15 тысяч рублей.

      Печень - 54 тысячи рублей.

      Легкое - 58 тысяч рублей.

      Сердце - 57 тысяч рублей.

      Поджелудочная железа - 44 тысячи рублей».

      Левый глаз Егора нервно задергался, а руки медленно смяли бумагу, формируя из нее колючий комок. Оставив искореженное «письмо счастья» в металлической банке из-под кофе, исполняющей роль местной пепельницы, он быстро поднялся на третий этаж и скрылся за дверью своей квартиры, мысленно молясь о том, чтобы все это наваждение поскорее развеялось.

  Черный внедорожник с фирменным значком на интерфейсе в виде птички, сносимой в бок сильными ударами ветра, остановился с тыльной стороны жилого дома, там, где не было подъездов. Там вообще ничего не было - только пустырь и длинные трубы теплового отопления, тщательно обмотанные рыжими листами изоляции. С этой стороны никто не хотел оставлять свои автомобили, чтобы не найти их поутру со снятыми колпаками и разбитыми стеклами.

      Из машины неторопливо вылезло двое мужчин, оба колоритных и заслуживающих отдельного внимания.

      Первым из них и более старшим был Лева Киммельман, тридцатидвухлетний бывший учитель русского языка и литературы. Роста он был высокого, внешность имел примечательную и запоминающуюся: жгучие карие глаза под абсолютно прямыми, густыми бровями дремали опасным огоньком, черные волосы, выразительный нос, пухлые губы и слегка оттопыренные уши придавали его внешности характерный национальный оттенок. Легкая небритость на смуглой коже наделяла Леву неизменным шармом, приковывая к себе искушенные взгляды.

      Одет он был в темные брюки, легкую жилетку, идеально облегающую стройную фигуру, и синюю рубашку с неизменно закатанными до локтей рукавами.

      Оставив салон, Лева окинул взглядом высотную новостройку и, положив в рот ментоловый леденец, медленно произнес:

      - Ну и геттовский район...

      Второй мужчина только хмыкнул, обшаривая карманы в поисках «своей прелести». С рождения его нарекли Макаром, и фамилию он носил упрямую: Баранов, чему усиленно соответствовал в течение всей жизни. Лет ему было двадцать семь от роду. Также высокого роста, сбитый и крепкий, на фоне интеллигентного Левы он выглядел его полной противоположностью: в растянутых джинсах, белой майке, клетчатой рубахе всегда нараспашку и ярко-салатовых фирменных кроссовках бывший полицейский чувствовал себя вполне комфортно.

      Лицо его, всегда гладко выбритое, носило отпечаток какого-то постоянно ожидаемого злого умысла, то ли из-за чересчур близко расположенных глаз, то ли из-за плотно сжатых бескровных губ, - но первое впечатление на людей он всегда производил неблагоприятное.

      Прическу он носил аккуратную, запоминающуюся: волосы по бокам были выбриты, а по самому центру черепа они проходили ровным каштановым ежиком. Капельные черные серьги в ушах дополняли образ лихого мужчины, добавляя ему модный оттенок безбашенного блеска.

      Наконец-то нашарив в кармане слегка помятый косяк, заготовленный заранее в салоне машины на коленках, он чиркнул зажигалкой и сладостно затянулся сизым дымком марихуаны.