Томас нахмурился.

— Так говорит моя мама. И вы сейчас говорите, как моя мама.

— Прости. Старею. В любом случае я не могла тебе позвонить, в доме нет телефона.

— Нет телефона? — повторил Томас, не веря своим ушам.

— И электричества тоже нет. Ну что ж, я теперь простой деревенский житель. И отбоя не будет от желающих купить дом с безопасными для окружающей среды, хотя и неудобными, неэлектрическими приспособлениями. Вот ты когда-нибудь видел холодильник, который не надо включать в розетку?

— А почему вам не поставить телефон? — вдруг предложил Томас. — Дисковые телефоны не требуют электричества.

Конни остановилась, посмотрела на своего студента и улыбнулась.

— Готово! — крикнул мастер в открытую входную дверь.

Конни все еще разбирала бумаги на столе и только при звуке его голоса подняла голову и заметила, что по углам гостиной сгущаются сумерки. Ее всегда удивляло, почему говорят, что тьма опускается. Ей казалось, что она, наоборот, поднимается из-под кустов и деревьев, выползает из-под мебели и, заполнив все закоулки на земле, вырастает до неба.

Она встала и потянулась, хрустнув пальцами.

— Здорово! — восхитилась Конни, проводя рукой по черному дисковому телефону, примостившемуся на маленьком столике в холле.

— Сейчас народ ставит радиотелефоны, в курсе?

Мастер опять приподнял и опустил кепку.

— Да, — сказала Конни, — но тут нет розеток.

Мастер пожал плечами, словно не удивившись тому, что в конце двадцатого века обитаемый дом в густонаселенной местности стоит без электричества.

— Счет по почте, — буркнул он и, повернувшись, зашагал по плитам дорожки, ведущей к калитке.

— Спасибо! — крикнула она вслед.

— Тут бы фонарь, — донеслось в ответ, и Конни осталась одна.

После четырех гудков на том конце провода с грохотом сняли трубку, и голос Грейс произнес:

— Алло?

— Мама? — сказала Конни.

Она стояла у входа в столовую, прислонившись к косяку. Кашпо, висевшие в оконных проемах, постепенно исчезали в вечернем мраке, а цветы в них, как высушенные пауки, застыли без движения. Нужно их выбросить. Почему она еще до них не добралась?

— Конни, дорогая! Как хорошо! Не думала, что услышу тебя так скоро, — сказала Грейс.

Почему-то Конни подумала, что Грейс печет пироги. Она представила, как ее мама с длинными седеющими волосами стоит посреди кухни, ухом прижав трубку к плечу. Руки у нее в муке, и мучной след остался на телефоне.

— Ладно. А что ты печешь? — рискнула Конни проверить свою догадку.

— Самосу. Не понимаю, в чем дело — тесто все время рассыпается.

— Надо добавить побольше топленого масла.

— Добавила, но оно стало таким жирным!

Грейс вздохнула, и Конни представила, как она откидывает со лба прядь волос. В Санта-Фе, наверное, еще светло, и Конни нарисовала в своем воображении мамину кухню. Вот раковина, а вот подоконник, весь уставленный толстыми ощетинившимися кактусами и тимьяном. Когда Грейс переехала на запад, ее комнатный сад приобрел колючий и немного сухой вид. «Он меняется по приказу земли», — обычно говорила Грейс, и никто не знал, что это значит. Грейс всегда слишком замысловато понимала связь между погодой и сознанием, как у людей, так и у растений. Она утверждала, что электромагнитные поля, вызванные изменениями погодных условий, могут напрямую влиять на человеческую ауру и даже менять характер или способности. Конни относилась к этой идее с терпением, если не с пониманием. Но Грейс всегда все усложняла.

— Сейчас бы самосу, — облизнулась Конни.

Грейс хихикнула.

— Расскажи мне, дорогая, — сказала она, — как продвигается с домом?

— Медленно, но верно, — ответила Конни, накручивая на палец гибкий телефонный провод. Палец покраснел, и она высвободила его. — Я… Я уже тут кое-что изменила.

— Очень хорошо, что ты поставила телефон.

Голос Грейс прозвучал на фоне стука деревянной ложки, взбивающей тесто.

— Мама! Как ты узнала? — рассмеялась Конни.

— Откуда ты еще можешь звонить в обеденное время? У мамы был когда-то телефон, но в шестидесятые она его сняла. Говорила, что уж очень надоел. Я безумно волновалась, что что-то случится, а она даже не сможет дать знать. Но она все равно все делала по-своему.

— Она, наверное, была очень необычная, — сказала Конни.

— О-о, ты даже не представляешь! — сказала Грейс, и в ее голосе вдруг прозвучали подростковые нотки. — Когда дом будет готов к продаже?

— А… — сказала Конни и осеклась.

Исследование отнимало столько времени, что домом она почти не успевала заняться. А если начистоту, не очень и хотелось. Взгляд скользнул мимо засохшего цветка в треснувшем фарфоровом горшке дальше, в полутемную гостиную, где стояли кресла. На прошлой неделе Конни оттерла их гобеленовую обивку мягким моющим средством для шерсти, и теперь они, чистые и удобные, засияли своим исконным, красно-коричневым цветом. После ужина Конни хотела развести небольшой огонь и почитать, пока не заснет. Она уже готова была защищать эту маленькую комнату от любого вторжения. — Еще нескоро.

— Конни, — сказала Грейс уже голосом сорокасемилетней женщины.

— Мама, там такой беспорядок. Времени потребуется гораздо больше, чем я думала, — настаивала Конни.

Грейс вздохнула.

— Ясно. Ну, расскажи. Если ты не занималась домом, как мы договаривались, что ты тогда делала? Головные боли прошли?

Конни услышала, как Грейс отложила в сторону ложку и стала раскатывать тесто на разделочной доске. В этот момент она, видимо, сильно прижала щекой трубку — пикнула нажатая клавиша.

— Нормально, — ответила Конни, осознавая, что хотя видения остались яркими, голова после них почти не болит. Она даже не заметила, как это произошло.

— Вот видишь, и врач не нужен, — сказала Грейс.

— Да, — сказала Конни, — между прочим, я пишу диссертацию.

Она постаралась придать своему голосу как можно больше значимости.

— В самом деле? — сказала Грейс без всякого интереса.

— Помнишь, я тебя спрашивала про имя? Я кое-что разузнала и думаю, что оно приведет меня к первоисточнику для моей диссертации.

— К какому первоисточнику? — спросила Грейс.

В ее голосе прозвучали подозрительные нотки, но Конни не придала этому значения.

— Мама, у Деливеренс Дейн была магическая книга! Невероятно, правда?

— Невероятно, — как эхо повторила Грейс безжизненным голосом.

— Это противоречит всему, что говорят историки о связи между женщиной и религией в колониальный период, — объяснила Конни, повышая голос.

— Ты права, — сказала Грейс. Было слышно, как под ее пальцами чмокало и шуршало тесто. — Надо добавить еще масла.

— Мама! — нахмурилась Конни.

— Я слушаю, слушаю, — поспешила заверить ее Грейс.

— И теперь я должна найти книгу. Завещания, кажется, хорошо сохранились, и я прослежу всех владелиц книги. Получается, что для каждого поколения эта книга имела большое значение, раз ее упоминали в завещании. Даже если ее записали вместе с другими книгами, я попробую найти все собрание. И тогда, возможно, мне повезет.

— Ах, моя дорогая, чтобы повезло, необязательно находить какую-то старую пыльную книгу.

— Грейс, — сказала Конни, сползая вниз по косяку двери. — Это для меня очень важная находка. Она совершит переворот в науке и сделает мне имя! Неужели тебе так трудно понять, что это для меня важно?

— Я знаю, что это важно для тебя, Конни, — сказала Грейс. — Я не осуждаю то, что ты делаешь. Я просто беспокоюсь, что вся та энергия, которую ты вкладываешь в так называемую работу, отвлекает тебя от самопознания.

Конни глубоко вдохнула, собрав ярость в комок, и медленно выдохнула через нос. Темнота уже расползлась по столовой, поглотив стол, стулья и висящие кашпо. Арло вылез из-под стола и сел на пол рядом с Конни, положив ей морду на колени.

— Я себя хорошо знаю, Грейс, — сказала она, стараясь унять раздражение.