– Спокойствие, сударыня? – повторила королева.
Фоссез залилась слезами.
– Не предавайтесь горести, – продолжала Маргарита. – Его величество просил меня навестить вас и поддержать ваш дух в минуты печали.
– Сколько благодеяний, ваше величество!
– Теперь я знаю вашу болезнь, – заявил Ширак.
– Знаете? – прошептала Фоссез трепеща.
– Да, мы знаем, что страдания ваши ужасны, – присовокупила Маргарита.
Страх Фоссез только увеличился. По знаку Маргариты Ширак вышел из комнаты. Фоссез едва не лишилась чувств.
– Послушайте, – обратилась к ней Маргарита, – хотя с некоторого времени вы поступаете со мной, словно нам чужая, и каждый день меня предупреждают, что вы оказываете мне дурные услуги возле моего мужа…
– Я, государыня?
– Не прерывайте меня. Хотя, наконец, вы слишком далеко зашли в своих честолюбивых планах, – но дружба, которую я питаю к вам и другим фрейлинам, заставляет меня помочь вам в несчастье.
– Государыня, клянусь вам…
– Не обманывайте меня – у меня и без того много огорчений. Не лишайте чести, во-первых, саму себя, а во-вторых, и меня – я не меньше вас забочусь о вашем добром имени, ибо вы мне принадлежите. Расскажите мне все чистосердечно, и я буду вам вместо матери.
– О ваше величество! Неужели вы верите тому, что говорят?
– Берегитесь прерывать меня, сударыня, потому что время дорого. Я вам говорю, что Ширак отгадал вашу болезнь, – вы помните его слова. Сейчас он в передней – уверяет всех, что у вас заразная болезнь, которая недавно появилась в здешних местах. Однако я, если успею, возьму вас с собой в Мас-д’Аженуа, где мы будем далеко от короля, моего мужа, и почти одни. Король, со своей стороны, отправляется на охоту, которая, по его словам, удержит его несколько дней в поле. И мы выедем из Мас-д’Аженуа, когда вам будет можно.
– Ваше величество! – Фоссез покраснела от стыда и горести. – Если вы верите всему, что говорят на мой счет, то оставьте меня лучше умереть.
– Вы дурно понимаете мое благородство, сударыня, и слишком рассчитываете на расположение короля, который просил меня не оставлять вас.
– Король!.. Король сказал?
– Вы сомневаетесь, когда я вам говорю? А я поверила бы, может быть, вашим отговоркам, если бы не видела признаков вашей болезни, если бы по вашим страданиям не угадывала приближение кризиса.
В это мгновение, как бы для того, чтобы подтвердить слова королевы, бедная Фоссез, позеленев и трепеща от болезненного приступа, упала на постель. Маргарита смотрела на нее без гнева, но и без сострадания.
– Неужели и теперь хотите вы, чтобы я верила? – тихо проговорила она наконец, когда бедная девушка оказалась в состоянии приподняться.
Лицо Фоссез выражало такую муку, глаза были залиты слезами – даже Екатерина смягчилась бы. В эту минуту будто сам Бог решил подать помощь страдалице: дверь отворилась, и появился король наваррский.
Генрих не спал в эту ночь. Проработав несколько часов с Морне и подготовив все необходимое для охоты, о которой так неожиданно возвестил Шико, он поспешил в комнаты фрейлин.
– Что, – произнес он, быстро входя, – Фоссез все еще страдает?
– Вот видите, государыня! – воскликнула девушка, несколько приободрившаяся при виде любовника. – Видите – король ничего не говорит, и я хорошо делаю, не соглашаясь с вами!
– Государь, – прервала Маргарита, – прекратите эту унизительную борьбу, прошу вас! Вы сделали мне честь своим доверием, открыв положение Фоссез. Объясните же ей, что мне все известно и со мной не к чему скрываться.
– Дочь моя, – обратился к Фоссез король с нежностью, которой даже не пытался скрывать, – вы продолжаете не сознаваться?
– Тайна принадлежит не мне одной, – отвечало отважное дитя, – и пока я от вас самого не слышала позволения…
– У Фоссез благородное сердце, – перебил Генрих, обращаясь к жене. – Умоляю вас – простите ее! А вы, дочь моя, будьте доверчивы к вашей королеве. Благодарность я беру на себя – надеюсь вознаградить вас обеих. – И Генрих, взяв руку Маргариты, с жаром пожал ее.
В эту минуту первый припадок боли подкосил Фоссез – так нежную лилию ломает неожиданный порыв ветра. На висках и губах бедной девушки показались капли пота – предшествие кризиса. Генрих, растроганный, растерявшийся, устремился к ней с распростертыми объятиями.
– Фоссез, милая Фоссез! – шептал он, падая на колени перед ложем ее страданий.
Мрачная, Маргарита молча прислонила пылающий лоб к оконному стеклу.
Фоссез едва нашла силы поднять руки, чтобы обнять шею любовника. И вдруг она прильнула губами к его лицу, думая, что умирает, и стремясь в этом последнем поцелуе передать своему Генриху и душу и любовь. После этого она упала в беспамятстве. Генрих, бледный, без слов, припал головой к одеялу, которое так скоро могло стать саваном бедной страдалицы.
Маргарита приблизилась к этим двоим – олицетворению слившейся физической и душевной скорби.
– Встаньте, государь, и не мешайте мне исполнить обязанность, которую сами на меня возложили! – произнесла она энергично и решительно.
Генрих, казалось, боялся понять смысл ее слов и оставался на коленях. Она продолжала:
– О, не бойтесь, государь, – я сильна, когда ранена только моя гордость. Против сердца я не в состоянии была бы бороться, но, к счастью, сердце мое здесь совершенно ни при чем.
Генрих поднял голову.
– Молчите, государь, – прибавила Маргарита, простирая руку, – или я подумаю, что ваше ко мне снисхождение – один расчет. Мы с вами брат и сестра, мы понимаем друг друга.
Генрих подвел ее к Фоссез и вложил оледеневшую руку девушки в пылающую руку Маргариты.
– Ступайте, государь, ступайте! – призвала королева. – Отправляйтесь на охоту. Чем больше народу вы с собой увезете, тем меньше любопытных останется у ложа этой… несчастной.
– Но… я никого не видел там, в передней…
– Все думают, что пришла чума, – улыбаясь, отвечала Маргарита. – Спешите же искать удовольствий в других местах.
– Я иду и буду охотиться для вас обеих. – И Генрих, бросив последний нежный взгляд на бесчувственную Фоссез, выбежал из комнаты.
В передней он встряхнул головой, будто желая прогнать последнюю тень тревог, и, обретя свою обычную улыбку, направился к Шико. Тот, как мы сказали, спал крепким сном, сжав кулаки.
– Пора, пора, куманек! – тряс спящего посла король. – Уже два часа!
– А… вы называете меня кумом, государь? Уж не принимаете ли вы меня случайно за герцога Гиза?
Действительно, Генрих имел обыкновение так называть Гиза.
– Я принимаю вас за своего друга, – отвечал король.
– А между тем делаете своим пленником – меня, посла! Государь, вы не уважаете международного права.
Генрих захохотал, а Шико, как человек умный и любящий шутку, последовал его примеру.
– Ты сумасшедший. Зачем черт нес тебя отсюда? Разве тебя худо приняли?
– То-то и беда, что слишком хорошо, – отвечал Шико. – Я здесь точно гусь, которого откармливают на птичьем дворе. Все мне говорят: «Ах, господин Шико, любезный господин Шико!» Но мне подрезают крылья – передо мной запирают ворота.
– Шико, сын мой, разуверься: не так ты жирен, чтоб годиться к моему столу.
– Однако вы что-то очень веселы сегодня утром, государь! Что случилось?
– Ах, я затем и пришел к тебе, чтобы сказать об этом. Видишь ли, я еду на охоту, а перед охотой я всегда бываю очень весел. Ну, вставай же, куманек, долой с постели!
– Как, вы берете меня с собой, государь?
– Ты будешь моим историографом, Шико.
– Я должен записывать число удачных выстрелов и ударов?
– Именно.
Шико покачал головой.
– Ну, что ты качаешь головой?
– Не могу видеть подобной веселости без беспокойства.
– Ба!
– Да, после солнца…
– Что «после солнца»?
– После солнца всегда бывают дождь, молния и гром.
Генрих, улыбаясь, гладил бороду.
– Если случится буря, любезный Шико, мой плащ широк: прикроет и тебя. – И король, выйдя в переднюю, потребовал: – Коня! И сказать господину де Морне, что я готов!
