Стали постепенно налаживаться отношения с офицерами, с ним заговаривали, звали «пообедать», подсаживались к нему за столик в столовой, где он появлялся редко.
Он хотел успевать и то, что было его ежедневной работой в Корпусе, времени катастрофически не хватало. Он мало отдыхал, ночные часы уходили на подготовку к лекциям, на медитацию, хотелось посидеть над сонатами Скарлатти, которыми почему-то он увлекся. Гейнц помогал ему, рассказывал удивительные вещи о контрапункте и особенностях гармоний этих сонат. Вебер старался успеть к тренировкам в зал единоборств, хоть он и вел их в академии, но трезвой самооценки не терял, Карл стал серьезно относиться к поединкам с Вебером, не позволяя над собой никаких преимуществ.
Кох или пропадал в своем конструкторском бюро, или сидел над разработками, не давая себя отвлекать и беспокоить. В классе единоборств Карл, Гейнц и Вебер все чаще оказывались втроем, без Коха друзья посмеивались над Вебером более откровенно.
На вечернем отчете в ноябре Вебер осмелился спросить Аланда, в самом ли деле ему так нужна эта академия? Он ничего не успевает, он устает так, что приходит и валяется мертвецом. Ему не нужны эти люди и эти лекции, разговоры офицеров, их вечное любопытство и желание выведать «как там у Аланда». Он почти не бывает на общих занятиях Корпуса, не слышит лекций Коха, Гейнца, Карла. Аланд пожал плечами и сказал, что если Вебера что-то не устраивает, он оформит Веберу до конца учебного года полный перевод в Академию. Ему нужно открыться людям, которые его окружают, попробовать услышать, что они говорят, понять, как они живут, не противопоставлять себя им, а попытаться вжиться в их проблемы и их образ мыслей.
Наутро Гаусгоффер распорядился, чтобы Вебер вел еще класс стрельбы и владения холодным оружием, Вебер понял, что бунт лучше не устраивать, пока все курсы академии не поручили ему. Абелю, приехавшему в Корпус и уже несколько дней его не покидающему, Вебер в отсутствие Аланда пожаловался на свои несчастья. Абель сказал, что «это, конечно, тяжело, что он бы не смог целые дни проводить среди этих дегенератов», Вебер понимал, что Абель по этому поводу может только иронизировать, он вне Корпуса почти постоянно. Абель сказал, что сейчас для Вебера разумнее меньше времени уделять музыке и больше медитации или сну, отдыху и восстановлению сил он уделяет мало времени, изматывает себя и закончится это переутомлением.
– Музыка – это все, что у меня осталось, Фердинанд, неужели ты не понимаешь? Я на органе не играл три месяца, я могу пару часов посидеть за фортепиано или клавесином, если убрать даже это, то что останется? Зачем все это было? Даже ты перестал понимать меня.
– Я давно перестал понимать тебя, – Абель сказал это с сожалением, и Вебер понял, что Абель для него со своего Востока так и не возвратился.
Аланд загородился, как стеной, не пробьёшься, даже Гаусгоффер чаще общался с Вебером, пытаясь окончательно переманить Вебера в академию.
Гейнцу в классе музыки оркестровые партии играл Карл, Вебера гнали, потому что «Абель сказал», что Веберу нужно отдыхать, и никаких классов музыки. На Абеля он и смотреть больше не хотел, едва здоровался и шел мимо.
Вебер чувствовал, что он в изоляции, он не ложился вовремя спать, медитацией ограничивался только той, что Аланд сам заниматься с ним. По ночам он садился за фортепиано, разбирал сонаты Скарлатти, играл Моцарта, гонял упражнения. К утру он кое-как взбадривал тело душем, понимая, что он доводит себя до какой-то черты, что он уже ничего, кроме отвращения к жизни, не испытывает. Он стал забываться на лекциях, говорил, и вдруг понимал, что не помнит, о чем он только что говорил, замолкал и по несколько секунд вспоминал.
Из класса единоборств его не гнали, но Карл, уложив Вебера на ковер, иронизировал над корифеем и мастером единоборств Рудольфом Вебером, которого он нечаянно уронил. Вебер понимал, за что Карл ему мстит, Абель, его дикая клоунада.
За неделю до Рождества Вебер узнал, что на концерте он не играет, его гнали отдыхать, говорили, что ему как почетному магистру всех наук обеспечена парадная, королевская ложа в зрительном зале, что он будет сидеть по правую руку от самого Аланда, и даже доктора Абеля посадят слева. Абель иной раз как будто что-то хотел ему сказать, но Вебер быстро проходил мимо и запирался у себя.
В тот вечер Вебер тоже заперся в комнате, он переигрывал сонаты Скарлатти, и вдруг понял, что не хочет и этого, что ему не по себе, ему холодно, что у него болит голова, ее медленно зажимают стальные обручи, и пальцы перестают подчиняться ему. Он посмотрел на постель – всего разумнее было потеплее укрыться и лечь спать, но он свалил тело в кресло, попробовал расслабиться в медитации. Через час идти к Аланду, хорошо, если он сумеет себя до Аланда привести в порядок, чтобы без лишних вопросов и строгих взглядов.
Надоело все, просто надоело. Думать об этом, идя к Аланду, не стоило, иначе устроит такой разгон, что и переводу к Гаусгофферу обрадуешься. Почему бы не перевестись? Раз здесь он стал чужим, его место в зрительном зале, за что он цепляется? Его выталкивают, это не случайно сложившееся отношение, он хватается за прежнюю жизнь, которой больше нет, ему все объяснили, вот ему пальцы и отбило, он не может этого не понимать.
Насчет медитации у Вебера было строгое предписание, «безмозглое» болтание в астральных небесах без прикрытия Аланда ему было запрещено, но Вебер хотел еще раз проверить, сшибут ли его с небес. Раз он все равно отсюда уйдет, это снова станет его основным спасением.
Без Корпуса он не знает, как жить, отчаянье еще не раз вернется к нему, и, как в детстве, он будет бежать из этого чуждого мира в свои запретные Небеса. Только сел и расслабил тело, в дверь постучали. Открыл – на пороге Абель, вот уж кого ему видеть не хотелось.
– Пойдем ко мне, Рудольф, ты болен.
– Фердинанд, отстань от меня, хотите перевести меня к Гаусгофферу, я не возражаю, не надо со мной проводить никаких бесед, я хочу побыть один.
– Рудольф, я повторяю, ты заболеваешь. Ты хочешь слечь?
– Не беспокойся, завтра я поеду на лекции.
– Не поедешь, и можешь долго еще не поехать.
– У меня время отдыха, к Аланду мне через час. Ты сам всем приказал гнать меня отовсюду, чтобы я отдыхал, вот и иди, я буду отдыхать, всё будет так, как ты за меня решил.
Вебер закрыл перед Абелем дверь и повернул в замке ключ. Ему непросто было сказать это Абелю, послушал, не застучит ли Абель снова, не застучал. Жар – может быть, это не проблема, в медитации жар исчезнет, в детстве Вебер так и лечился. Это не простуда, потому что, кроме головы, не болит ничего, разве что сердце неприятно и часто колотится в груди, надо успокоиться.
Вебер закрыл глаза, дождался алых, разрастающихся, втягивающих внутрь ворот – и провалился в них, давно забытое наслаждение, громады, гребни-пласты облаков внизу, ощущение простора и покоя. Душа так устала, что и здесь обычное ликование не приходило, было ощущение тревоги и покинутости.
Черная точка на горизонте возникла почти сразу, она не начала своего молниеносного приближения, но Вебер упрямо, почти с вызовом, ожидал ее приближения. Если попробовать отразить удар? Бессмысленно, силу этого удара он помнил хорошо. Точка чуть увеличилась, стала пятном, это было медленное, запугивающее приближение, как сближение соперников, когда главное – психологически не уступить. Краски поблекли, все в серо-белых тонах, будто испортилось зрение. Вебер ждал, потом приближение было таким же мгновенным – и тот же чудовищный удар, сознание Вебера погасло.
Он очнулся в кресле и не мог понять, сколько прошло времени, сердце дрожало, тело было онемевшим, чужим, дыхание поверхностно проскальзывало в легких. Вебер понял: удар был в сердце.
Он пытался пошевелиться, соединить свои рассогласованные, смещенные, выбитые тела в одно. Сердце колотилось неровно, но не трепетало, как в первые минуты.
Вебер поднялся, страх не отпускал его. После случившегося Аланду на глаза лучше не показываться, он предупреждал, и даже сама эта страшная сила предлагала ему уйти. Это вина Вебера в том, что с ним это произошло. Посмотрел на часы – он должен быть у Аланда, Аланд прощает многое, но не своеволие в медитации, в тонких мирах не шутят, для того и учитель, чтобы ученик по неопытности не погубил себя.
