"Валентина сказала? Не уверена, что это правда. Она не наша, что-то в ней не то. Я бы ей не доверяла, сами знаете, что она была связана с врагами народа. Не знаете? У нее здесь что-то вроде испытательного срока, благодаря покровителям-космополитам. Мне надежные люди говорили. Кто? Не имею права говорить". Примерно к этому Вапа сводила все разговоры о Валентине, которые происходили при ней. Говорила она негромко, очень твердо, убежденно, с легкой ноткой разочарования: вот, мол, и самой не верилось, но что тут поделаешь.

Тактика Вапина была проста, и, как ей казалось, должна была быть эффективной. По крайней мере, в течение целых трех недель Вапе удавалось делать Валентине ядовитые замечания под молчаливое сочувствие большинства. А если Валентина что-то пыталась съязвить в ответ, Вапа благородно замыкалась в себе и опускала глаза долу. При этом сразу несколько человек начинали остервенело пенять Валентине на ее нападки, суть которых Валентина не понимала, да и невозможно было понять эмоциональные выкрики, за которыми кроме вражды ничего не чувствовалось. "Прекрати! Правильно она говорит! Валентина, за собой следи, а не за другими! То есть как следишь?! И это называется - следить?! Не по-комсомольски!" Ну что тут можно было сделать, если нападавшим на самом деле было нечего сказать. Ну "не наша", но ведь приучены были такое говорить глядя в глаза, только когда с трибуны объявят что "не наша", инстинкт самосохранения подсказывал, что пока не разрешат - не высовываться, не клеймить в лицо, а, на всякий случай, сторониться. Популярность Валентины пошла на убыль.

Но Валентина была не лыком шита, и достаточно быстро узнала в чем дело. Друзья так называемые сдали, Вапе верные люди рассказали, кто именно. Сколько раз потом Вапа видела, как эти так называемые друзья сдавали своих при первой же опасности. Неужели ради таких вот друзей хоть кому-то стоило себя подставлять? Сами гадят, пусть сами и отвечают. Доверяют другим - от расслабленности и расхлябанности, именно к такому выводу пришла Вапа. Вот и с ней такое произошло: расчувствовалась, раскисла, или, того хуже, не додумала до конца, - и получай, благодаря друзьям, чего не заслужила. А столько в них вложила: добро делала, воспитывала, головы дурьи им прочищала.

Но друзья друзьями, а добро добром. С друзьями нужно быть осторожнее, а если честно, пришлось признать, что настоящих друзей встретить - такая редкость, что, пожалуй, и нет их. От таких мыслей Вапе стало немного грустно, а потом - наоборот, легко. Ну что же, надеяться нужно только на себя, она это всегда знала. С раннего детства. Она молодец, она всегда со всем справится.

А вот добро - отличное вложение, и всегда окупается. Помоги другому, и добро к тебе вернется! Если ты нормальный человек.

Валентина, конечно, нормальной не была. На одной из студенческих посиделок Валентина сказала свою очередную гадость:

- Достоевский считал, что настоящая доброта делается потихоньку, чтобы никто не знал. Ну и к чему хорошему это может привести? Я считаю, что если человеку потихоньку помогать, он будет думать, что все само собой ему дается, что не нужно трудиться и добиваться. А религиозные будут думать, что им бог помогает. Разве это правильно?

Прося тогда усмехнулась про себя, и подумала: "Не так глупа, стервозия, кое в чем права". Поэтому возражать не стала, но презрительно сложила губки в тонкий лягушачий ротик.

- А как же Гайдар? Тимур и его команда? Разве там про Бога есть хоть что-то? - не согласился Васька Полуянов. Вапа даже глаза прикрыла от удовольствия. Васька был Валентининым прихвостнем, и даже его она своей наглостью и самоуверенность достала!

Но Валентина не растерялась:

- Хм. У замечательного Гайдара пионеры тайно помогают семьям воинов-интернационалистам. И по форме это чистая достоевщина, прямо вот поповская мораль. Но, Вась, ты что, ребенком не был? Для детей это просто игра с тайной. Дети сами себе выдумывают трудности и опасности, тайну придумывают, чтобы игра была интереснее. Если не помнить об этом - рассказ получается вредный. Почему пионеры не пришли к комсомолу? И зачем явное делать тайным? Это же реакционная достоевщина! Получается, что важна не социалистическая справедливость, по которой семьи воинов интернационалистов получают помощь от классовых соратников в борьбе, а некая абстрактная доброта неизвестно от кого и за что!

- Ну, ты, Валентина, далеко пойдешь, - прихвостень Васька даже рот приоткрыл от удивления, - Хорошая детская книжка "Тимур и его команда" - брат мой, школьник, читал, и я сам читал и другим рекомендую прочесть, наша книжка, без поповщины.

- Тебе, Васенька, все еще хочется детские книжки читать? - Валентина залилась звонким, задорным смехом.

Прося слушала их и думала про себя: "Дураки вы оба. Ну дураки... Доброта - великая сила!"

Редко кто посмеет отказать, если ты ему услугу оказывал, и все об этой услуге знают. Это очень веская причина должна быть, чтобы против всех пойти. Неправ был Достоевский, он во многом был неправ, это еще со школы известно, не надо делать добро потихоньку, чтоб не знал никто. Люди устроены так, что доверяют тем, кто им услугу оказывает, но нередко норовят не расплачиваться, если только можно, не все, к счастью, большинство боится коллективного осуждения. Коллектив, великая вещь, если с ним правильно выстраивать отношения. И тем более, если управлять им по мере возможности.

Валентина, как оказалось, была не тем человеком, которым легко управлять. Скорее наоборот. В один далеко не прекрасный день Вапу срочно, прямо с лекции, попросили зайти в комитет комсомола. Вапа уже давно туда клинья подбивала, уже решено было, что при первой же возможности, когда кто-то из членов комитета по каким-либо причинам покинет комитет - обычно по окончанию института, Вапу пригласят на его место. Или Валентину, как решили потом - кого-то из них двоих. Гораздо позже Вапа поняла, что пригласить должны были Валентину, а ей отвели роль массовки, которая должна была обеспечить видимость победы сильнейшего. Но молода была, верила людям. Она, конечно, и потом верила комсомолу, но уже лучше знала, где ей веру свою оставить. Так вот, решила Вапа почему-то, что вот сейчас ее пригласят, сейчас все и случится. Уж больно ладно все в последнее время получалось, все как будто само в руки шло.

Первое, что увидела Вапа, когда вошла - глядящую в упор Валентину. Вапа не выдержала, и потупила глаза.

- Ну что, Вапа, - сухим, враждебным тоном сказал Семечкин, председатель комитета, с которым у Вапы вроде были полные лады, - поступило на тебя заявление, что ты порочишь честных советских людей.

- А-а-ах, - Вапа даже лицо ладонями прикрыла, - Я?! Я порочу?! Да как же это? От кого это?

- От гражданки Сазоновой, - Семечкин кивнул на Валентину.

- Да как же я Валентину порочу? Каким образом?

- Обвиняешь в предательстве, - твердо, нахмурившись сказала Валентина.

- Ой, я не могу, каком предательстве? - Вапе на секунду стало весело. Ну дают, не такая Вапа дура, чтобы себя запугать дать. И если нужно, она бой примет.

- А вот в этом мы разберемся, - строго сказал Семечкин, - И еще товарищ Старостин, второй секретарь горкома партии позвонил нам и попросил разобраться, почему ты его называешь космополитом.

- Я товарища Старостина космополитом не называла! - даже взвизгнула Вапа, - Я его не знаю! Это все она! - Вапа ткнула пальцем в Валентину, - Она!

- Да, это я, только что узнала? - ехидно засмеялась Валентина, - да, мне не нравится, что ты всем говоришь, что я не "наша", и что мне помогают родственники-"космополиты". Так вот, мой родственник - Старостин Валентин Иванович. Может ты кого-то другого имела ввиду?

- Другого, другого, - всплеснула рукой Вапа, -ой, что это я, даже вообще никого ввиду не имела я, ой, то есть даже не говорила я ничего такого!

- А вот комсомольцы подтверждают, что говорила, - Семечкин ткнул пальцем в папку на столе.