Но и ей было нелегко. Однажды зимой сорок третьего, когда вьюги стали злыми-презлыми, она зашла в райком комсомола за очередной разнарядкой для дружины. А там ... раздавали картошку за помощь фронту. Раздачей командовал председатель райкома Фирсов, тот самый, который когда-то шикал на нее на сцене, а теперь выбил себе бронь как ценный работник тыла. Он было прикрикнул, чтоб она не мешала, не до нее, а потом вдруг смутился и сказал, чтобы Просе выделили три ведра картошки - по ведру на члена семьи. Мешок с тремя ведрами оказался для Проси непосильным - ослабела, еды было мало, хозяйство на ее с матерью плечах зачахло, от сестры помощи не дождешься, мать зарабатывала мало, да и в магазинах пусто - все на фронт отправляли. Сбегала за саночками, погрузила картошку, везла и радовалась, какая она молодец. Какая она молодец, как она старалась для победы. Как много она сделала для фронта, сколько носок туда отправила. И может папа ее воюет в Просиных носках. Она замерла от восторга, подняла голову и тихо, но с напором, сказала в уже темно-синее небо: "За Родину! За Победу! За Сталина!" Кому она это сказала? Непонятно. Самой войне, притихшему и продрогшему миру? Наверное. Знайте, мол, я, Прося, за Победу, и, значит, никуда она не денется, победим!
Похоронка на отца пришла через полгода. Мать выла. Прося рыдала, уткнувшись ей в плечо. Впервые она чувствовала себя так неуютно и одиноко, что прижималась к матери. Дитя войны, именно так она себя в этот момент назвала, именно так себя поняла. Дитя войны. Одинокое дитя войны. Теперь она одна против войны, без отца, без помощи. От матери ждать нечего. Нет, совсем нечего.
Неделю Прося ходила с мрачным и решительным лицом. Иногда не выдерживала и горько плакала, закрывшись в стайке. Как же жалко себя было! Когда Машке Тудоровой пришла похоронка на отца, и та три дня не ходила в школу, а потом заявилась зареванная, она прикрикнула на недотепу: "Не такие как ты без отцов остались, и ничего, работают, учатся, не нюнятся. Хватить школу прогуливать и бездельничать! Война идет. Работай для фронта, работай над собой, думай о победе!" Машке ощерилась, но промолчала. С Просей лучше не связываться. Да и права она, война идет, нужно о победе думать.
Впрочем, Победа была уже не за горами. Красная Армия стремительно двигалась к Берлину. Да, совершить подвиг, как отец, Просе уже не удалось бы. Ей уже исполнилось 16 и, судя по всему, война должна было закончиться задолго до того, как ее могли бы взять на фронт.
Но зато Просю уже год как приняли в комсомол. В райкоме ей сказали, что никаких вопросов к ней нет, так как она дочь погибшего защитника Родины и всем хорошо известная передовичка, и, конечно же, в числе тех, на кого надеется все прогрессивное человечество. Прося привыкла к похвалам, она не сомневалась, что лучшая. Пока все телились, она успевала все сделать и преподнести в отлакированном виде. И уж если передовое человечество надеялось на нее, то не зря, считала Прося. То есть, она, разумеется, понимала, что надежды передового человечества - это красивые слова, ни кто в передовом человечестве на Просю не надеется. Пока. Но она считала, что говорить про нее, что она надежда всего передового человечества - вполне даже уместно и справедливо. А о ком тогда еще?! Прося себя ценила, и ее ценили другие. Все знал и, что Прося надежная, добрая, смелая, умная. И Прося всегда могла рассказать не одну историю, в которой она была надежной, смелой, умной. Помните, Ленке Фефеловой стало плохо на переменке? Ленку трясло мелкой дрожью, села в уголке у стенки глаза закатила, не сразу заметили. Все вокруг собрались и не знали, что делать. Это она, Прося, отправила Ваньку в учительскую за помощью, а сама стала бить Ленку по щекам, чтобы очухалась: взрослые говорили, что нужно так делать, чтобы в обморок не падали. И вспомните, как она звонко лупандила Ленку по щекам, пока биологичка не прибежала? Вот тогда только Ленка в обморок откатилась, когда биологичка вмешалась. А если бы Просю послушались, может и не пришлось бы Ленку на скорой увозить.
Только дома было сложнее. Мать как была она старорежимной, так и осталась. Когда Прося радостно показала ей комсомольский билет и значок, мать хмыкнула: "Ну может они тебе еще раз картошки дадут? Молодец, держись их. Жрать нечего, а они не сеют, не пашут, а картошку раздают".
- Так им же выделили за то что они комсомольцы! Передовики! - возмутилась Прося.
- Ну и что эти передовики сделали? Для фронта и для победы? Я вот вкалывала, а никто мне картошки не дал!
- Значит не заслужила! А они организовали помощь фронту от пионеров! Я организовывала, и мне за это дали! А ты - не заслужила!
Что с матери возьмешь. Все силы на эту маленькую дурочку Симку тратит. Нет, Прося Симку тоже любит, тем более она на отца похожа, но ведь разве непонятно, что она, Прося, и Симка -ну как говорят в кино, "две большие разницы". И никогда, никогда Симке с Просей не сравниться. Ей уже 6 лет, скоро в школу, а читать еще не умеет. И нечего матери говорить, что ей некогда с Симкой заниматься, не в этом дело, мать просто сама еле-еле читать-писать умеет. А вот Просю не приходилось учить читать. Отец ей только показывал - и она сразу все запоминала.
Да что там говорить. Услышала Прося, как мать соседке кудахтала, что, мол, Прося - вылитая тетя Оня, та тоже как начнет по мозгам долбить, так все прячутся, куда-там комсомольцам с их партийными молитвами. Вот и Прося - только и знает, что замечания делать, все время от нее спрятаться хочется.
Кто такая тетя Оня? Да как она смеет ее сравнивать с какой-то Оней? Прося чуть было в Артеке не оказалась, это ж какая честь! А что сделала тетя Оня?!
Прося была девушкой решительной, и медлить не стала. Срам несущие должны сами осрамиться.
- Ма-а... Мне тетка Зинка сказала, что я на какую-то тетю Оню похожа. Это кто ж такая?
Мать озадаченно посмотрела на нее. Соображала она туго. В конце концов решила признаться.
- Да была тут одна. Родственница дальняя.
- И что ж в ней такого плохого было?
- Ну почему плохого, Прося?
- А потому, - голос Проси взлетел вверх и в нем послышалось едва сдерживаемое страдание, - потому что Зинка со мной таким голосом разговаривала! Плохая ты, говорит, как Оня! - и Прося разрыдалась. - Хуже вас с Оней, говорит, нет! Сказала, что это ты ей всю правду про нас с Оней рассказала!
- Да что ты, Просенька, я не такое говорила! -мать запуталась и проболталась.
- А что же ты говорила-то? - Прося раздвинула пальцы, которыми прикрыла плачущее лицо и в упор посмотрела на мать.
Мать виновато пряча глаза пробормотала:
- Го... ворила, что Оня всех ругала...
-Это когда же я всех ругала? - задохнулась Прося.
- Да это я не так сказала... Не всех ругала, а всех учила уму разуму!
- Ну и что плохого, если у вас ума-разума нет? Да разве ж я кого-то уму-разуму учу?!
-Да, - мать разозлилась и осмелела. - Проходу от тебя нет, как от Они той!
-От меня нет проходу?! - Прося взвизгнула и продолжила рыдающим голосом, хватая ртом воздух и как бы задыхаясь, - От м-меня? Да когда ж мне вам проходу не давать? Я в школе полдня, потом уроки учу, потом комсомольскими делами занимаюсь, когда мне вам проходу не давать? И в огороде пропалываю, и за курами чищу! Я ведь не Симка! А если что и говорю, только что думаю!! А вы меня за это какой-то злобной оней выставляете! И имя мне дала старорежимное - Прося! Как с таким жить!
Прося зарыдала, так невыносимо жалко было себя, словами не передать. Целый час ее мать ее успокаивала, и они кое-как помирились.
Нет, решила для себя Прося, когда вырастет, с матерью она жить не будет, уедет учиться и будет работать для Победы, а если Победа раньше будет, то для новой жизни.
Война окончилась ожидаемо. Уже все было понятно, немца добивали в его логове, и вот-вот... вот-вот... вот-вот... Перед сводками новостей внутри все замирало от мысли, что сейчас... сейчас... свершится. И где-то в самой глубине все равно было тревожно, что немец вдруг выкинет что-то невиданное, немыслимое, и опять все завертится, и опять придется ждать...
