Евпраксия вскочила и забегала между Милочкой и Машкой, рыдая и тряся сжатыми кулаками. Плюнули в самое сокровенное в самое святое, такое просто не делают, так просто нельзя делать!

- У нее такое хрупкое здоровье, она такая ранимая! А ты с ней так ведешь себя! НЕ СМЕЙ!!!!!

Евпраксия подскочила к Милочке, обняла ее, и они вдвоем зарыдали.

Машка сидела с открытым ртом. Такого она не ожидала. Изумление на ее лицо сменилось горечью, а потом злобой.

- Гадина, гадина, гадина! - быстро и отчетлива выговорила она, - гадина!

- А-а-а! - снова задохнулась Евпраксия, и ее лицо зеркально отразило Машкины эмоции: изумление, горечь и в конце злоба.

- Тебе сколько лет?! - рявкнула она, - Сколько лет?!!!

- Т-тринадцать... - выдавила Машка.

- Возраст-то немалый! Я в твоем возрасте уже пахала, для фронта работала, и такого себе не позволяла. И понимала, что я еще мало что в жизни видала! Так вот, тебе тринадцать, а мне уже сорок шесть! И я уже столько людей видела, столько всяких людей видела, что уже насквозь всех вижу! И тебя насквозь вижу, завистницу! И я уже знаю, кто чего стоит. И если я говорю, что Милочка необыкновенная, чистая и хрупкая девочка, то так и есть!

Поскуливавшая Милочка взрыдала и стала хватать ртом воздух, то ли подражала матери, то ли и в самом деле хотела что-то сказать, но не могла.

- Необыкновенная, чистая, а я - завистница? - Машка опять открыла рот, - вот это да!

- Извиняйся!!! - Евпраксия повернула зареванное лицо к Машке и простонала, - Извинись! Извинись сейчас же, а то я все расскажу отцу!

Отца Машка боялась, хотя он всего лишь один раз в жизни ударил ее, тогда, когда ее из-за подлой Милки обвинили в подмене шампуня. И опять, опять все против нее. И пожаловаться некому. Была бы здесь бабушка, она бы ей пожаловалась, но нет бабушки, бабушка маму не любит... А мама не любит бабушку и ее, Машку. А отец ее просто пристукнет, и все, ему до нее дела нет. И тоже будет жалеть ехидную злючку Милку. Вот такая у нее жизнь.

- Извините, - скучным ровным голосом сказала Машка, глядя в сторону.

- Нет, скажи: "Извини сестра, извини мамочка", - потребовала Евпраксия, - Ну, давай.

- Извини, сестра, извини, мамочка, - скороговоркой пробормотала Машка.

- Ну ладно, прощу, что делать - дочь все-таки, - назидательным тоном сообщила Евпраксия, - смотри, чтобы больше такого не было! Скажу отцу, что ты случайно ее ударила, играли. Никто не виноват. Понятно?

Машка угрюмо кивнула.

- Милочка, маленькая девочка, пошли бодягу тебе приложим. Я тебе справочку сделаю на пару недель, не ходить же с синяком.

От материнской жалости Милочка опять стала хватать воздух ртом, как рыба на суше, и опять зарыдала.

Машка кинулась в комнату, и через несколько минут выскочила оттуда со спортивной сумкой через плечо.

- Ты куда намылилась? - прикрикнула на нее Евпраксия, но та, как будто и не слыша, рванула в прихожую, - Куда, говорю, собралась?

Но отвечать Машка не стала и хлопнула дверью.

- На тренировку потащилась. Ну в кого вот она такая, а? - горько пожаловалась Евпраксия Милочке, - А все равно ее люблю, все равно добра желаю.

И она громко, смачно чмокнула Милочку в лоб.

Так и повелось, что Машка чуть что, сбегала на тренировки. Там, как она считала, и был ее дом, друзья, товарищи. Евпраксии не очень это нравилось, но, с другой стороны, она сама была в молодости спортсменкой, правда, не лыжи ломовые выбрала, а акробатику изящную. Но все равно, спорт дело хорошее. Пусть лучше так, чем какая-нибудь дурная компания. Не Милочка, что уж тут говорить, пусть спортом занимается от греха подальше.

Но если дома все было просто хорошо, так, с небольшими проблемами, ну куда ж без этого, то на работе все было чудесно. Авторитетом Евпраксия пользовалась непререкаемым, пациенты ее обожали. Да и неудивительно, практика Евпраксии привлекать к себе внимание, и наделять особой значимостью любые свои поступки продолжала оттачиваться. Да и на месте она не стояла, все новое старалась применить в лечении. Тем более, что Николай Иваныч ушел на заслуженный отдых (сам он, правда, считал, что его ушли, и даже по-диссидентски намекал на партийных работников, как на виновников его отставки в 60-летнем возрасте), и на Евпраксию уже никто косо не поглядывал. Предлагали большие люди Евпраксии на его место идти, но она отказалась. Не ее это место, чувствовала она, не ее.

- Хочу быть поближе к пациентам. Как я без них, да и они без меня. Сами знаете, многие только ко мне хотят, рвутся. А стану я главврачом - все, связь с больными пропадет. А я ведь только этим и живу, ради этого только и работаю, - объясняла она больным и коллегам.

На место Николая Иваныча стараниями Евпраксии была поставлена Оксана Геннадиевна, ранее заведовавшая специалистами по врачебному контролю. Эта Оксана Геннадиевна в рот Евпраксии всегда смотрела, и, казалось бы, на новом месте тоже должна была оставаться кем была: недотепой, котролируемой умными людьми. Но оказалась она практичной, злой и жадной. Когда к Евпраксии лечиться приходили большие люди из обкома или горкома, либо Тимуровы приятели из Станкостроительного - заскакивала к Евпраксии, жеманничала, хихикала, в сети заманивала. Вроде бы и зря, раздражала только больших людей, но кое-кто клевал: Оксана Геннадиевна была хорошенькая, пухлявая, с сюсюкающим голоском. Евпраксия на ее шашни смотрела скривившись, но терпела. Главное, что ее, Евпраксию, не трогала, а даже наоборот, помогала во всех начинаниях, наверное, боялась, что Евпраксия нажалуется своим влиятельным пациентам. Плохо она Евпраксию знала. Та старалась не жаловаться и не просить. Всегда разговор подводила так, что сами предложили. Так ведь правильнее: сами предолжили, значит Евпраксия и не должна ничего. С детства поняла, что никому ничего нельзя быть должным: в самый ненужный момент заявятся и будут просить, напоминать, требовать, народ сплошь и рядом лютый, подлый, никому доверять нельзя. Одна с ними управа: как можно больше добрых дел делать, тогда не каждый осмелится прилюдно нагадить, общество приличия соблюдать требует. Вот и Оксанка, хотя и мало благодарсности выказывала, но меру знала и поддерживала.

Евпраксия как раз после йоги занялась акупунктурой. Только-только первые публикации пошли в популярных журналах, только-только на семинарах для специалистов начали рассказывать про экзотическое восточное лечение, а Евпраксия уже собирала все немногое, что можно было найти, включая затрепанный, отпечатанные бледно-серыми буквами на машинке самиздатовские учебники, уже рассказывала больным о новой чудесной методике, пришедшей из глубин веков, о ее еще не до конца разгаданной наукой целительной мощи. Но не только рассказывала, узнала, где можно приобрести иглы для иглоукалывания, и уговорила Оксанку приобрести. Приобрели еще и всю литературу по точечному массажу, которую удалось найти. Ездила сама не семинары, записывала старательно, чуть ли не с высунутым языком, так хотелось премудрость заморскую одолеть. Но как она могла не одолеть? Чтобы она, Евпраксия, да что-нибудь не одолела? Да не было такого и не будет! Приедет Евпраксия с курсов и всем покажет и расскажет, что она умеет, все опять убедятся, что она человек передовой, развивающийся, о больных всегда пекущийся.

Познакомилась на курсах с мужиком хорошим, подсказал, где можно приборы для электропунктуры заказать - совсем новое дело, но в некоторых военных ящиках уже делали: военная наука в СССР все новое пробовала на предмет возможного применения. Евпраксия заручилась письмами от руководства диспансера о необходимости поддерживать замечательных советских спортменов, делавших и продолжающих делать советский спорт лучшим в мире, а также самых массовых в мире советских физкультурников, и получила целых два аппарата, один на спортсменов, один на физкультурников. Один домой взяла, обкатывать на домашних. Всех полечила, профилактику от гриппа сделала, психо-физиологическую разгрузку сделала. Хорош был аппарат! Попросила Тимура схему "передрать", чтобы такой же для себя сделать. И, надо сказать, нашел Тимур на работе "левшей". Пломбу аккуратно сняли, устройство изучили, аккуратно пломбу на место вернули, и сделали свой аппарат- не хуже военного.