Звонила ей эта Оля потом, все у нее благополучно закончилась. Из института, правда, уволилась. "Но собственному". И йогу забросила: как о ней слышала, тошно становилось.
Подноготную истории никто в диспансере не узнал, но с легкой Олиной руки совсем еще не старую Евпраксию, которой только за сорок перевалило, начали некоторые больные матушкой называть. Конечно, было приятно. Хоть и отнекивалась Евпраксия, но понимала: неизбежное. Если уж суждено матушкой слыть, этого не избежать. Восторг, который почти всегда, с раннего детства, Евпраксия испытывала перед собой, и который вселял в нее веру в победу при всех трудностях, принял новую форму. Ей казалось, что какая-то незримая нить, пуповина, соединяет ее с чем-то прекрасным, разлитым в мире. На работе, когда она общалась с больными, лицо у нее даже просветлялось. "Надо же, сколько оптимизма", - умиленно говорили больные, - "пообщаешься, и прямо бежишь лечиться! Чудо, а не человек!"
Но Евпраксия и сама знала, что она чудо. Всю жизнь знала, и вот наконец это почувствовали многие. Уверенность Евпраксии в своих силах выросла, мнение свое она высказывала твердо и убежденно. Все у нее получалось, весь мир был в гармонии с ней, и она с миром.
Жили они очень хорошо. В семье был настоящий достаток, тот, которого в детстве и молодости Евпраксия была лишена. Карьера Тимура продолжала идти в рост, и к середине семидесятых он был уже заместителем директора завода. Семья переехала в роскошную четырехкомнатную квартиру.
Специально для этого пришлось прописывать мамашу. Та прервала воспитание Симкиных детей, у той тоже было двое, мальчишки, и приехала к ним на время. Охала, ахала, какие девчонки умные и красивые - а каким им еще быть? Евпраксия - красавица, Тимур - красавец. Гены. Нахваливала Симкиных мальчишек. Евпраксия кривилась. А чего там хвалить особенно было? Это для мамаши Симка всегда умница и раскрасавица была, а на самом-то деле... Евпраксия ездила в гости, всех видела. Обыкновенные хорошисты, значит, к концу школы троечниками будут. Ну а красавцами парням быть не обязательно. В общем, она даже рада за Симку, что у нее все так. Более-менее. Но, как говорится, каждому по заслугам. Вот у нее, Евпраксии - муж так муж, дети - так дети. Нет, она не хвастается, но ведь так и есть.
Милочка, старшенькая, умничка-красавушка, отличницей с первого класса идет. В этом году школу заканчивает, парни табунами бродят за ней, а она никого не замечает! Вот характер! А как поет, как поет. Голос у нее низкий, как у самой Евпраксии, порыкивающий, интригующий такой. У мужиков от таких голосов мурашки, Евпраксия знала. Вот такие голоса, как у них с Милочкой, - красивые. Самые красивые. На школьных вечерах Милочка солировала с репертуаром Пьехи и выводила низким голосом, закатывая черные блестючие глаза к потолку с мигающими лампочками дневного света: "Огромное небо, огромное небо...". Екали не только сердца старшеклассников, но и приглашенных ветеранов ВОВ. Петь Милочку Евпраксия учила сама, как и хотела, когда Милочка была еще совсем крошкой. Нот не знала, но разве умение петь в том, чтобы по нотам? Нет, душу надо брать в кулак, и давить, пока не разрыдается. И поэтому они с Милочкой усиливали все рыдающие нотки в голосе Пьехи до вибрато, о котором праведные советские исполнители и не слышали никогда, так что Милочка могла бы оказаться в числе новаторов, пойди бы она в певицы.
Впрочем, когда Милочка заикнулась о желании певицей стать, Евпраксия коротко рявкнула: "Через мой труп, это неприличная профессия. Чтобы моя дочь?!." Казалось бы, такая передовая, Евпраксия твердейшим образом придерживалась вполне архаичных народных взглядов о том, что все эти артисты, скоморохи, музыканты-гусляры - люди конченые: развратные, вечно пьяные, долго не живущие. Человеческое перекати-поле, несущее не себе проклятие божье и смиренно кланяющиеся публике за возможность посмешить ее кривляньями и прыжками. Да, Милочка была хорошенькая, голосок был чудный, музыкальная - но добровольно в эту грязь? О чем вы?! Да ни за что! Музыкальную школу закончила с отличием? Так это для общего развития. Она же всегда и во всем отличница, не только в музыке. И музыкальная школа не имеет никакого значения. Сейчас каждый советский человек имеет возможность закончить музыкальную школу. Вон, Машка тоже в музыкальную школу ходит.
Хотя, что уж тут скрывать, Машки всегда и во всем до Милочки далеко. Десять лет уже, в пионеры приняли, большая. Дылда. Ходит, лыжами занимается. Спорт ломовой, лошадиный. Милочка такая тоненькая, такая нежная девочка, а эта крепенькая, к жизни будет приспособленная. За Милочкой глаз да глаз нужен, деликатная девочка, ест как птичка. Машка же с лыж придет, пару тарелок щей навернет. Учится неплохо, но опять же до Милочки далеко. Отличницей выходит только за год, в четверти где-нибудь четверку да пропустит. И голос. Ну такой пронзительный, аж уши режет. "Как колокольчик", - говорит Тимур. Какой еще колокольчик... Любит Тимур Машку, и это хорошо. Евпраксия тоже Машку любит, она одинаково своих дочерей любит, но Милочка такая тонко организованная, такая болезненная, хочешь-не-хочешь приходится ее досматривать. Евпраксия уже и Тимуру все объяснила, и согласился он, что Милочке больше времени уделять требуется, но все равно на Машку время тратит. А ведь та отлично сама справляется. Что поделаешь: отец-молодец. Семья у них такая особенная: все молодцы.
Но всегда чувствовала Евпраксия, что у Машки гнильца внутри. Не такая она как они. Недаром ее так мамаша полюбила. На Милочку внимания чуть-чуть, а за Машкой бегает: "Маленькая моя, внученька моя любимая!" И целует так ... ну прямо истово, как что-то и впрямь очень дорогое. Ее мамаша никогда так не целовала, никогда, не говорила: "Прося, ты мое самое дорогое!" И все равно Евпраксия Машку защищала перед всеми, помогала ей. Что делаешь, детей любых любить надо. Однажды пришлось от Тимура ее спасать, чтоб не прибил. История получилась нелепая.
Тимур часто ездил в командировки Москву, решать дела в министерстве. Ну а Москва есть Москва, город-герой, столица - снабжение совсем по другой категории. Да еще там были магазины с волшебными названиями: "Лейпциг", "Балатон", "Польская мода", "София", "Власта". Голова кружилась в восторге от такой потребительской географии, сердце сладко екало от предчувствия непознанного импортного ширпотреба. И "выкидывали" на прилавок там такое, что у них на Урале отродясь не видели и не знали, что такое можно видеть! Привозил оттуда Тимур подарков на всю семью, и сумки, и костюмы, и сапоги, и конфеты московские вкусные. Ждали его дома как Деда Мороза.
Евпраксия при своих знакомствах могла бы попросить каких-нибудь фарцовщиков или завскладами подыскать ей нужные вещи, но не любила этого. Все знали, что Евпраксия не интересуется всем этим мещанством, равнодушна к тряпкам. Да, одевается она модно и дорого, но это все муж привозит. Любит Евпраксию, поэтому и Евпраксия любит им купленное носить, поэтому и идут ей эти вещи. Смотрите, завидуйте, а сама Евпраксия завидовать не умеет. Не нужно ей это - зачем завидовать, если у нее все есть? Авторитет, любимая работа, муж, дети. Вроде бы ничего невероятного в наборчике - ан нет, попробуйте сами такой нажить, окажется, что не так просто.
Лишь одно огорчало Евпраксию в Тимуровых поездках. Много ему приходилось заказов выполнять для нужных людей и малонужных, но прилепившихся, которых Евпраксия принципиально называла "друзьишки". В основном, конечно, привозил им мелочевку: мыла разные, шампуни, духи, детские игрушки импортные - то, за чем, сломя голову, бегали по московским универмагам приезжие. Порой своим такого не привозил, как этим друзьишкам. Евпраксия просто не могла допустить, чтобы мимо семьи проходило то, что по праву должно было привозиться ей и детям. Отливала от импортных духов и вливала в них "Красную Москву". Импортную пудру заменяла на отечественную. Особенно страдали шапмпуни: с ними Евпраксия не церемонилась, и подменяла практически полностью жидким мылом, уныло торчащим на полках челябинских магазинов. Однажды она подменила шампуни редкого фиолетового цвета с нежным фиалковым запахом. Ничего похожего по цвету не было, но Евпраксия уже привыкла, что наведение порядка всегда кончается удачно, тем более ей всегда казалось, что кто-то большой и славный там, на неведомых небесах, покровительствует ей, не может не покровительствовать, потому что видит какая она замечательная. Мыло у них в ванной стало фиолетовым, но никто на это внимание не обратил, по крайней мере, так решила Евпраксии. И напрасно. Тимур заметил, сравнил с шампунями и понял, что его попытались в буквальном смысле слова "развести".
