Вапа почему-то сразу поняла, что все теперь будет в порядке. Вождь прикрыл ее. Уходя, он защитил маленькую Вапу Шикарёву, прикрыл ее своей смертью. Вапа была материалисткой, не верила в загробный мир, но сейчас она была уверена - Сталин знал о ней, о по-настоящему хорошей и правильной девочке, которая готова всю жизнь отдать за других, и это он, невероятный в своей мощи и величии, убрал Валентину с Вапиной дороги. Может, даже прикрыл ее от дальнейших преследований.
Со временем Вапа вообще забыла, что была такая Валентина, из-за которой чуть не рухнула вся ее жизнь, и когда много-много лет спустя один из однокурсников прислал ей коллективное фото, она подумала, глядя на Валентину: "Надо же, некоторых уже вообще и вспомнить не могу".
Собрания же не случилось. Без Валентины ее заявление оказалось никому не нужным, да и времена быстро менялись, что делать с вновь обнаруженными врагами народа не знали, потому что начали возвращаться по домам старые, уже "сиделые".
А для Вапы все стало складываться удачно, как будто бы главную преграду своей жизни она преодолела. В комсомоле она снова заняла позиции, с которых ее уже почти сместила Валентина, и снова заняла место в разного рода президиумах собраний, откуда она спокойно и бесстрастно, подобно древнему божеству, взирала вниз, на толпящихся в храме. В учебе началась специализация по спортивной медицине, интереснейшему предмету, и, как справедливо считала Вапа, очень и очень перспективному. Спорт развивался, Советский Союз начинал принимать активное участие в международных соревнованиях. Страна набирала обороты, страна гудела и рвалась ввысь, как и раньше. Многое Вапе не нравилось в новой жизни, например, то что Сталина хаяли, но она молчала. Она понимала, если нет сверху команды комсомольцам критиковать - сиди молча, нравится, не нравится. Это же что будет, если все начнут сами по себе удовольствие-неудовольствие показывать? Страна развалится!
Учеба в медицинском всегда была для Вапы не просто трудом, а воплощающейся мечтой, чем-то священным и сладостным, от чего хоть и уставала, но быстро восстанавливалась, и могла снова работать и работать. Спортивное отделение было новым, молодых преподавателей было много, не по всем предметам еще были учебники. Можно сказать, что спортивная медицина рождалась на Вапиных глазах. Аж дух захватывало от перспектив, так хотелось узнать побольше. На кафедре Вапу стали выделять - и комсомолка-активистка, и учится хорошо, и наукой интересуется. Кураторша, Алла Петровна, намекнула, что Вапе стоит подумать об аспирантуре.
- Так я ж путевочница, у меня направление на учебу, - удивилась Вапа, - я вернуться должна и отработать три года, нельзя мне в аспирантуру.
- Ну, это мы еще узнаем, - твердо сказала Алла Петровна, - я посоветуюсь с парткомом. Если партия сочтет нужным, чтобы ты аспирантуру закончила, будешь в аспирантуре учиться.
Целую неделю Вапа строила воздушные замки, мысленно выступая на симпозиумах с результатами революционных научных исследований, а потом со скромным достоинством принимая поздравления за последнее достижение, прославившее медицинский институт. "Но ведь не для себя же, для больных", - говорила в грезах Вапа и простодушно разводила руками.
Кончилось неожиданно. Вапа выступала на концерте в доме культуры со своей акробатической тройкой. И там, наверху, где она горделиво осматривала восхищенный (всегда восхищенный!) зал, она заметила эти глаза, глядящие так, как никто до этого не смотрел. Вапе даже пришлось глубоко вздохнуть, чтобы не потерять концентрацию, иначе бы навернулась сверху и тогда -глаза, прощайте, никогда вас больше не увижу. А прощаться с ними Вапе не хотелось. Каждый раз, когда Вапа оказывалась вверху, она проверяла их и находила. А в самый последний раз она нашла их прямо у сцены. "Симпатичный", - отметила Вапа. А в финале, когда вышли на поклон, поймала его взгляд и улыбнулась ему, тонко, со значением: мол, все понимаю, действуй.
Вапа не сомневалась, что подойдет знакомиться. Тем более, после концерта были танцы, на которые Вапа и ее тройка пришли королевами. Глаза тоже были там, и аж на третий танец подошли прглашать. Вапа, правда, только что пообещала танец вполне себе ничего кавалеру, но - а что было делать, раз только к третьему заявился, нужно было брать инициативу на себя - тут же отправилась плясать с глазами, и так и проплясала с ними до закрытия.
Глаза оказались Тимуром. Серьезным, как и сама Вапа, молодым человеком, будущим инженером по станкостроению, спортсменом и отличником. Он был воплощением Вапиного идеала - крепкий, спортивный, с кудрявыми волосами на симпатичном, немного грубоватом лице. От него просто разило железным здоровьем - и тела и духа. И он гордился собой - своими успехами и в спорте и в учебе, своей ловкостью и силой. Ходил широко расправив плечи, крепкой походкой сильного, не привыкшего оглядываться парня. Маленькая Вапа рядом с ним раздувалась как надменный воробей: уверенности в себе у нее и так было хоть отбавляй, но вот такой защищенности, как рядом с Тимуром, она никогда не испытывала, и теперь она чувствовала себя неуязвимой. Вапа привыкла надеяться только на себя, и поэтому была довольно жесткой. Рядом с Тимуром она была помягче. Ему нравились бодрые и настырные, смелые девчонки, как сама Вапа, и, в тоже время, ему нужно было показывать, что это он главный, и это он вертит всеми и вся. Вапа не поняла, что они в этом похожи, она не тратила время на никому ненужные рефлексии и определения. Она просто почувствовала близкого человека и приняла его.
Через месяц он сделал ей предложение, и они подали заявление в ЗАГС. Вот так! Вы думали - она послевоенная и, значит, мужика себе не найдет? Думали, она в свои двадцать пять уже перестарок? Думали - на три года старше мужика, и он не сделает предложение?
А вот вам всем от Вапы!
Свадьба!!!
Свадьба была скромная, студенческая, без родителей. Тимур был из Красноярска, один отец был, мать умерла. Батя сказал, что надеется, что успеет еще с невесткой познакомиться. Матери написала, что замуж выходит (раньше Симки!!!), и что гулянок не будет, ехать никуда не надо, еще успеют на мужа насмотреться. Да и анахронизм эти гулянки, пережиток прошлого. Просто посидят со свидетелями в кафе, и все.
Так и было, посидели в кафе, и разошлись по общежитиям. У Вапы было белое платье, без фаты. Да и не девочкой Вапа была, пришлось Тимуру объяснить: ошибка молодости - поверила молодая дурочка-курочка, пожалела и обожглась. Тимур неделю похмурился, но простил. Не дурак был, понял, что Вапа не гулена, а просто - ну бывает, не повезло.
Тимур защищал диплом в этом году и уезжал по распределению в Челябинск. Решать вопрос о том, чтобы ему остаться по месту учебы жены, было невозможно - учеба не работа. А вот по месту работы супруга давали открепление даже путевочникам. Ехать в разные города? Или ей заканчивать, поступать в аспирантуру здесь, в Питере, а ему отрабатывать распределение три года? Нет, Вапа понимала - оставить мужика, даже самого лучшего, самого положительного, без присмотра даже всего на год - это почти наверняка потерять его. Бабы - хищницы, сразу подберут бесхозное, и так ловко всё обтяпают, что получится - это бесхозное само на честь покусилось, а не они его соблазнили. Примеров она знала массу, а повторять чужие ошибки - это не для нее.
Алла Петровна, добрая душа, расстроилась, что Вапа променяла аспирантуру на мужика, но потом согласилась, что женское счастье тоже вещь серьезная - сейчас упустишь, потом неизвестно, поймаешь ли. Бегала в партком, взяла ходатайство об откреплении, отослали в министерство. Министерство разрешило распределиться по месту работы мужа. Всё срослось, как и предполагала Вапа.
Пока что у нее все получалось и, как она чувствовала, будет получаться и дальше. Ей казалось, что кто-то на небесах, то ли товарищ Сталин, то ли сам Бог, которого нужно было считать несуществующим, подмигивал ей по-свойски.
Медицинский заканчивала через год, когда Тимур уже работал в Челябинске на заводе. С Питером прощаться было непросто, с институтом, с Аллой Петровной - как мать ей была - но Тимурка был важнее. Тревожилась из-за уральских стерв, поэтому писала ему через каждые два дня: чтобы не слишком надоесть, и чтобы напоминать о себе постоянно.