Кастрюля пахла не так. И если где то, щука считалась деликатесам, то здесь на берегу Южной Кельтмы в поселке Ольховка - это была обычная пища. Разнообразие в рыбный рацион, вносила перловка или гречневая крупа. Ее Сверчок варил отдельно, и сначала из кастрюли нужно было достать вареную рыбу, с большими глазами и выложить ее здесь же на бумаге, разделать отделить от костей. Затем в большую алюминиевую тарелку насыпать гречневой каши и сверху положить куски щуки. И внимательно смотреть, как постепенно каша пропитывается тягучим и сильным рыбным ароматом. Он поднимается вверх, к небу. Тут все пропахло им, и доски пола, и стена с часами, которые уже давно не идут и потолок. Этот странный пар уходил прямо в небо.

Когда то, от нечего делать, он залез на бывшую тюремную вышку, самое высокое здание на территории поселка. Раньше прямо под ней начиналась пожарная часть. Он помнил, что строил ее из дерева, привезенного с самой далекой партии, расположенной за много километров выше по течению Южной Кельтмы. Помнил, что две железные скобы, которыми нужно было крепить, одну из поперечных балок, они украли и поменяли в поселке на несколько литров бензина. Его как раз хватило сплавать на Бортом, небольшую речушку, где весной всегда отменно клевал хариус.

Сверху открывался потрясающий вид на весь поселок, и иногда можно было почувствовать этот рыбный запах. Он всего несколько раз был на такой высоте. В детстве, когда вместе с отцом был в большом городе, где то на Юге. Название уже стерлись из памяти. Тогда, вместе с братом они забрались на балкон 9 этажного дома и с замиранием в сердце долго смотрели вниз.

И еще один раз, совсем не интересно. Когда этап с заключенными до Ольховки добирался на разваливающемся АН - 2. Старая машина тяжело поднялась с окраины Ныроба. С обычного поля, зарастающего лесом, и полетела над тайгой. Ему казалось, что брюхо этой винтокрылой машины раскроется, и все "отребье", что находилось в самолете, рухнет на землю и потеряется среди этих бескрайних болот. Тогда он смотрел вниз из единственно иллюминатора и видел бесконечный лес.

Он еще подумал, что изначально в природе тайга не зеленая или бурая, не большая или маленькая - это просто лес. И про него нельзя сказать, что-то человеческое. Только потом, спустя, долгих 15 лет, когда первый срок уже изъеденного северной мошкой Краснодарского зэка подходил к концу, он мог, говорить об этом хаотичном скопление елок, кривых берез, не понятно как растущих из болота, как о чем-то родном до боли.

Обезболивающее в холодильнике

За небольшой деревянной перегородкой говорили двое. Яков Саныч старался вникнуть в смысл этого диалога, кажущегося бесконечным, но все внимание, приковывал паук на стене. Он раз от раза все больше удалялся от центра, к какой-то своей известной только ему цели. Но через пару минут возвращался обратно. Капитан перевернулся на другой бок - говорить за стеной от этого не прекратили.

- .... Я ей уже давно говорила, перебирайся в Чердынь, поближе к цивилизации. Чего вы там, в лесу забыли. Уже через год, а то и раньше даже дорогу туда зимой чистить не будут. Что там делать, сидеть вместе со Сверчком и на луну выть.

- А как, кстати, там Дядя Миша?

Второй голос был более сиплый, видимо, где-то простуженный и от чего казался похожим на мужской.

- У него ведь уже несколько лет проблема с сердцем. Когда к Яшке приезжал, то мне постоянно жаловался. Я ему даже капли выписывала. Но у них там одно лекарство, которое жидкое и горит.

В этот раз ни кто не засмеялся.

- Ладно, Нин давай я тебе давление померю.

После этого все затихло на несколько минут.

В помещение единственного фельдшерско - акушерского пункта в селе Серегино капитан бывал от силы несколько месяцев в году, все остальное время он проводил в посёлке Ольховка. Когда-то в этом огромном доме, в основание которого положили несколько могучих кедров, жил земский врач. Сейчас после оптимизации областной системы здравоохранения в каждом мало мальском населенном пункте должен быть свой аналог больницы. Это место, где тебе могут померить давления и поставить укол.

Но больницей здесь только пахло. В холодильнике вместе с банками хранилось несколько коробок лекарств, а холодную прихожую в доме переоборудовали для приема больных. Капитан туда выходил иногда для того что бы покурить. Застеленная клеенкой койка всегда прилипала к жопе, а деревянный стол и стул, принесли из местного клуба. Еще это был их дом уже больше 30 лет.

Буквально в пяти километрах, в самой Чердыни была больница. Но ей, как и большинству зданий здесь, было несколько веков. В одном из корпусов даже успел отметиться поэт Осип Мондельштам. Его в горячечном бреду привезли, в один из корпусов больницы, где провалявшись несколько дней, с обострением тюремного психоза, он выбросился из окна второго этажа. Благо была зима, а внизу была куча угля. Поэта спасли и перевезли в Воронеж, а больница так и осталась.

Уже в 2000х ее Роспотребнадзор больницу признал негодной, что бы спасать человеческие жизни и ее закрыли. Обещали построить новое здание, но дальше кирпичной коробки дело так и не пошло. Поэтому местные жители ездили рожать и умирать в соседний Соликамск, больше 60 километров по трассе. А неотложную медицинскую помощь оказывали вот в таких ФАПАх.

Он встал с кровати и начал не спеша собираться. До деревни, где родились его дети, и внуки, и сам он прожил большую часть жизни, было больше 200 х сот километров. Причем половину пути нужно было проехать по воде. И каждый раз, собираться было все труднее и труднее.

За стеной опять заговорили.

- Лишь бы мой ни куда не собрался, смотри какой дождь зарядил.

Голоса продолжали, что-то монотонно бубнить. Но старый капитан уже не слышал их. Нос начал втягивать свежий речной воздух, неизвестно откуда взявшийся в комнате, а кожа, видимо помня, на каком-то своем генетическом уровне, сама, без всякой на то причины, начинала краснеть, особенно на лице. Это бывает, когда очень долго стоишь на холодном речном ветру.

Огромный рюкзак был собран еще с вечера. Пока жена спала, он ходил несколько раз в сарай, долго копался и нашел недостающие детали для подвесного мотора. Затем выходил несколько раз покурить на улицу. По пути из холодильника он забрал упаковку ампул с обезболивающим, для спины. Сам он, конечно, не дотянется, придется колоть Сверчку.

Как раз в такие ночи, когда на следующий день ему предстоял далекий путь, старый капитан не мог уснуть. Так всегда бывало. Он уже давно потерял "ощущения" дома. Ему постоянно приходилось, куда-то собираться.

Последняя практика выпускников престижного Нахимовского училища, обычно проходит на внутренних - речных рейсах, прежде чем будущие морские волки разъедутся по всему свету. 19 летний Яков Захаров место выбирал сам. Обычно это была Волга или Лена, где развито судоходство. Выбравшись из далекого Белорусского села, для него все казалось неимоверно большим. Сначала в огромном Санкт - Петербурге, где каменные здания прижимали человека к Неве, не давая ему вздохнуть. Затем выход в Балтику, когда берега потерялись из виду, он с ужасом думал, что такое вообще не возможно. И тогда, он сознательно выбрал самую далекую точку на карте.

В поселке Ольховка всегда уважали речных капитанов. Ведь огромные ржавые катера, были единственным видом транспорта, исправно ходившим вверх и вниз по течению. Практически все полторы тысячи человек, живших здесь, имели или прямое или косвенное отношение к исправительной колонии, которая находилась прямо в поселке. А вниз, к цивилизации их мог привезти только один человек.

Кто-то работал, кто-то обслуживал, кто сидел, а кто-то уже не мог ни куда, отсюда уехать. Опускался до "бича", так называли тех, кто ходил вдоль высокого забора с колючей проволокой. И изо дня в день искал, чем заняться. Такие люди или спивались или растворялись без следа в глухой болотной тайге, раскинувшейся на сотни километров вокруг. В 30 годы прошлого века, знали, где выбрать самый глухой угол, от куда, уж точно ни кто не сбежит.