— Знаю, — кивнул Молох. — Мы можем обойтись без секса, если ты стесняешься.

— Не хочу стонать им на потеху, — виновато хмыкнул Люциан. — Мои стоны ведь только для тебя.

— Как это мило, — с наигранным пренебрежением произнёс Молох.

На самом деле ему было приятно. Люциан поступал вполне разумно. Нечего радовать охранников видами на свою принцессу.

— Я думал, со мной ты разучился стесняться, — хмыкнул главнокомандующий.

— Ну, секса на людях у нас ещё не было, — пожал плечами Люциан. — И не хочу, чтобы он был. Секс — всё-таки что-то личное.

— Ты — моё личное, — прошептал Молох и вновь поцеловал Моргенштерна в губы.

Проник языком и заставил генерала ненадолго забыться. Переплёл с ним пальцы и крепко сжал. Погладил от ладоней до плеч, чтобы потом упокоить руки на его талии. Тесно прижать к прутьям. Прижаться самому. И целовать, пока у Люциашки ноги не начнут подкашиваться и голова — кружиться. Смелый, горячий поцелуй, делающий ситуацию менее невыносимой.

========== Олимп ==========

Молох крепко прижал собой Люциана к постели. Генерал потирался щетинистой щекой о простыню и закатывал глаза от удовольствия. Часто дышал приоткрытым ртом, будто отсчитывал вздохами количество толчков. Главнокомандующий стискивал зубы и закрывал глаза, замедляя дыхание, чтобы не потерять над собой контроль. Моргенштерн выглядел великолепно: взлохмаченный, прижатый, с парой подушек под животом. Округлые ягодицы и покатые бёдра приковывали к себе взгляд и прикосновения ладоней.

Молох всё сильнее оттягивал большими пальцами подвязки чулок, выпрямляясь и замирая. По его телу пробегали мурашки. Главком откидывал голову и сильнее стискивал податливые ягодицы, двигая бёдрами. Люциан внимал размеренному темпу и насаживался на член, провоцируя тихое хлюпанье от смазки. До смущения сильно пахло клубничным лубрикантом. Но уж лучше так, чем пытка мятным, с ментолом.

— Не думал, что ты будешь так рад своему освобождению, — в беспамятстве шептал Люциан, прижимаясь грудью к постели и стискивая в кулаках простыню, подтягивая её к себе.

Молох толкнулся сильнее, и Моргенштерн всхлипнул от удовольствия, закусил простынь и приподнял голову. Наслаждение волной прокатилось по телу и одурманило разум. В таком состоянии генерал позволил бы сотворить с собой всё что угодно. Молох пользовался этим — тянул демона за длинные чёрные волосы и шептал на ухо всякие пошлости.

— А я знал, что ты будешь мне рад. Ты буквально затягиваешь мой член в себя. Не каждая шлюшка так умеет, как ты.

— Заткнись…

Смущенно возмутился Моргенштерн и громко выдохнул, подавшись бёдрами назад.

— Люциашка… — произнёс Молох и укусил демона в плечо.

Он вытащил член, чтобы переодеть презерватив. Магия ожидания окутывала Люциана, у которого от одного шелеста обёртки пробегало волнение по телу, предвкушение вкусного и приятного. Ожидание, что его вновь накроет тёплой волной неги и удовольствия, прерывающиеся тихой болью от когтей Молоха и всяких нестандартных действий. Например, тянуть за волосы было совсем необязательно, но разве главнокомандующего отговоришь?

Всему виной развратный вид Люциана, готового на всё, лишь бы тепло не прекращало поступать. Секс подобен религиозному экстазу. Молох обжигал волшебной и могучей аурой силы. Она окутывала генерала, и ему нечего было противопоставить, кроме частичного повиновения. Против Молоха не существовало приёма. Всё равно что забраться в пещеру дикого медведя и попасть в его хищные когти, но не умереть, а стать предметом развлечения.

Моргенштерна пьянил тяжёлый запах тела Молоха — ему хотелось быстрее, сильнее, больше.

Шелест упаковки прекратился, демон натянул новый презерватив — и Люциан словно рухнул в бездну вниз головой. Голова закружилась, тело содрогнулось, и генерал сильнее прижал кулаки к груди. Молоху такой жест не понравился: в нём было мало живописного, пусть и много — эротичного. Главком приостановился, чтобы снять с недалеко лежащих брюк ремень и перевязать генералу руки сзади. Когда так произошло, Люциан недовольно завозился, и Молох затянул сильнее.

Генерал лежал на боку, раздвинув ноги, и с прищуром смотрел на мужчину, всячески пытаясь сказать взглядом:

«Я не твоя игрушка».

Ответом служил ласковый и благосклонный взгляд, как смотрят взрослые на глупых детей.

«Тогда почему ты весь в моей власти, малыш? Тебе нравится. Давай будем честными друг с другом. Ты любишь, когда на тебя наваливается крепкий мужчина и забирает то, что ему нужно. Тебе хочется быть обласканным мной. Всему твоему телу этого хочется. Так что расслабься и дай затянуть ремень ещё туже».

Молох развёл ноги генерала как можно шире и надавил на колени, заставив Люциана похвастать растяжкой. Головкой члена дразняще прижался к пульсирующему кольцу мышц. Заглянул податливому генералу в глаза и облизал губы, глядя с высоты своей мощи.

«Ради такого верного взгляда я уничтожил бы целый божественный пантеон. Я не собираюсь ни с кем делить такого последователя. Верного как псина и прекрасного подобно полубогу. Как если бы Арес завалил молодого и прекрасного воина, затащив того на Олимп».

Люциан безумно сладко стонет. До дрожи в пальцах. До мутнящегося рассудка. Всем видом просит ещё, несмотря на то, что удовольствие будет сопровождать боль. Он знает, что Молох начнёт кусаться и оставит много следов на груди, плечах и шее. Больше всего на шее, чтобы заявить миру о праве своего владения. Пока Молох двигает тазом, Моргенштерн готов растаять в его руках эротическим воспоминанием. Но слишком рьяно главком держится за реальность. Он белыми нитями пришивает интимное воспоминание к гобелену реальности. А Люциан улыбается, когда через кожу проходит игла с ниткой, наслаждается тем, что занимает собой весь мир Молоха.

Главнокомандующий вряд ли ещё когда-нибудь так опьянеет, как от Люциана. Посмотрит на генерала — зарычит от возбуждения и грубо прижмёт к изголовью кровати. Моргенштерн с затёкшими руками будет бороться с ремнём за право взяться за шею разгорячившегося Молоха, прижаться как можно ближе и провести языком по мочке уха.

Моргенштерн тоже рычит и цепляется зубами за плечи любовника, оставляя яркие синяки. Молох посмеивается — что это для него? Простые царапины. Вынесенные с постельного поединка обожаемые трофеи. Пусть кусается, божится, молится и громче зовёт его по имени.

— Кто твой владыка? Кто твой полноправный хозяин, сучка? — вопрошает главнокомандующий, облизывая мочку уха и прижимаясь к щеке Люциана своей.

— Понятия не имею… — ехидно шепчет Моргенштерн, прижатый к дереву изголовья.

— Ответ, — жёстко требует Молох, оттягивая голову генерала за волосы. — Я жду правильного ответа.

— Мо, — на выдохе тихо произносит Люциан, закрыв глаза от боли.

— Ещё раз, — Молох потянул ещё. — Я тебя не слышу.

— Молох! — громче выдал генерал, ощущая наворачивающиеся слёзы.

— Ещё! — скомандовал ухмыляющийся бог войны и совершил быстрый толчок бёдрами.

— М-м-молох… — Люциан стиснул зубы и сжал пояс главкома коленями. — Мой владыка… Мой хозяин… — проскулил от боли генерал и откинулся на изголовье, часто дыша.

Молоху было достаточно одного движения, чтобы освободить руки Люциана от пут и позволить себя обнять. Моргенштерн тут же воспользовался такой возможностью. Одной рукой крепко обнял за шею, а пальцами другой — взлохматил грубые рыжие волосы. Скрестил лодыжки на пояснице мужчины. Когти свободной руки оставили пятерню между лопаток. Молох зарычал и пошевелил плечами. Он держал генерала под коленями и с наслаждением зажимал между собой и изголовьем постели.

— Какого чёрта ты такой притягательный? Обычная шлюшка, — с фырком произнёс Молох, прищурив глаза.

— Тот же вопрос тебе. Обычный монстр в человечьей шкуре, — хмыкнул Люциан, после чего задрал голову, и Молох впился в шею страстным и затяжным поцелуем.

Чтобы оставить на оттенке бледной кожи немного космического очарования. Ничто так не показывает страсть, как оставленные засосы. Завтра Люциашка будет собираться на службу и думать, как ему прятать постыдные метки. Но он держал демонов за дураков: все давным-давно знали, что к чему. Просто молчали, потому что молчание — золото. И гарант сохранности жизни.