Дорога к городу у залива

Почему мы все-таки и несмотря ни на что должны идти вперед?

А потому, что позади у нас – либо смерть, либо скука, которая тоже есть смерть.

А. и Б. Стругацкие, Град обреченный.

На станции на скамейке сидело двое. Оба в плащах и шляпах, ведь в полдень было всё еще прохладно в тени высокой горы, нависшей над зданием небольшого вокзала, а клочья тумана еще не растаяли над восточным перевалом, куда их должен увезти поезд, прибытия которого они ожидали.

Зимой температура в этих горах падала до нуля и заморозки как в Европе схватывали колониальную землю.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что сидевший слева мужчина выглядел немного старше своего соседа. Повернув голову к юноше, он обратился с вопросом:

– Как вы думаете, почему открытие новой железной дороги проходит без торжественной церемонии?

– Не знаю, я здесь проездом, – нерешительно отозвался собеседник. – Я вообще-то из глубин континента, с северо-востока. Мои родители были колонистами в джунглях. Наша ферма стоит в стороне и от рек, и от железных дорог.

– До океана здесь недалеко, а перевал невысокий. Но республике Санта-Катарина было невыгодно проводить через свои земли железный путь. Выход к морю у республики и так был – ведь она свободная приморская страна Восточного берега. Так же как и Рио-Гранди после войны, – мужчина вздохнул, и, переведя дух, продолжал. – Нижним провинциям, или как теперь их надобно величать, республикам Восточного берега, невыгодна быстрая связь Верхних провинций с океаном. Торговый протекционизм – знаете термин? Поэтому начатая английской концессией еще до войны узкоколейка, так и не была продолжена, хотя оставалось перевалить вот эти горы – и дальше по равнине к одному из заливов Атлантики…

Юноша неуверенно сказал:

– Знаете… Хотя живу здесь с детства, я не в курсе событий. До семи лет не знал португальского. У нас дома говорят по-немецки. Правда, я уже забыл язык родителей – нет, конечно, помню его, то есть понимаю, но уже не говорю.

– Мой дед выходец из Одессы.

– И ваш дед тоже говорил на языке своего детства?

– Он говорил на украинском… и на русском. Такая смесь родственных языков – как если бы ваш португальский смешали с испанским.

– А я владею и русским языком, – обрадовано сказал юноша. – Родители до революции жили в России. У них была ферма в Крыму – немецкие колонисты жили в Тавриде. Потом знаете… Врангель. Красные прорвали оборону полуострова, эвакуация в Константинополь. Мыкались по Европе, пока не осели здесь, приплыв на пароходе по программе переселения крестьян на плодородные земли, которые некому было обрабатывать.

– Сударь, давайте же перейдем на русский…

– И в самом деле…

После неловкой паузы юноша решил представиться:

– Кстати, мое имя Альберт.

Мужчина, помолчав, ответил:

– Зовите меня Виктор.

– А ваши родители тоже здесь живут? – опасливо спросил юноша, – в смысле, тоже колонисты?

– Нет, я совсем один в Новом Свете. Родители умерли, а друзья погибли на войне.

Раздался свисток паровоза. Оба собеседника повернули голову и вскочили со скамейки. Из багажа старший подхватил только небольшой саквояж, а юноша ловко поддев лямку, забросил за спину деревенский заплечный мешок, не вязавшийся с его плащом и шляпой.

Уже сидя в пустом вагоне, Альберт спросил:

– Скажите, Виктор, А почему же все-таки железную дорогу построили? Ведь республикам Восточного берега, как вы говорили, это невыгодно?

Виктор помолчал и произнес отстраненно:

– Именно поэтому их и нет.

– Что?

– Руководство дороги решило не афишировать первый рейс поезда, так как считает, что враги попытаются остановить поезд, свести его с рельсов.

– Что ж… Путешествие будет опасным, – задумался Альберт.

– Впрочем, после войны многое поменялось, – сказал Виктор. – Это раньше они устраивали провокации. Во время войны отряды под руководством русских офицеров, выследили всех лазутчиков противника, которые занимались подрывной работой. Белые офицеры, прошедшие Европейскую войну, а затем гражданскую у себя на родине, были очень опытны. Боюсь, у Восточных республик победа стала пирровой. Возможно, они как легендарный царь Пирр остались почти без войска.

– Но для подрыва поездов им сил хватит, – заметил Альберт.

– Могло бы хватить, – снова произнес Виктор загадочную фразу.

– А как же охрана? – спросил Альберт. – Мы едем в пустом вагоне, сзади товарный вагон, а впереди тендер и паровоз. Где бойцы, стрелки?

– Стрелок один, это я, – мрачно отозвался Виктор.

– А… почему вы один?

– А потому что их не будет. Когда перевалим хребет, вы всё поймете. Скажите лучше, что вас подвигло на такое путешествие?

– После мирового кризиса и войны, у нас туго с работой, и я решил использовать свое знание русского – устроиться корреспондентом в какую-нибудь русскую газету, основанную в Санта-Катарине эмигрантами.

– Вы едете к русским? Что же, на месте всё поймёте, – мрачно закончил Виктор. Он более не изъявлял желания продолжать разговор и откинулся на спинку сиденья, надвинув шляпу на глаза, делая вид, что дремлет.

Прошел час. Поезд катился по полям по сторону гор. Но к удивлению Альберта, не делал остановок, хотя они проезжали через множество станций. Чуть позже он понял причину – на них не было ни одного человека!

Железная дорога оказалась заброшенной.

– Что, прошла еще одна война? – спросил Альберт, выглядывая в вагонное окно.

– Хуже. Прошло полвека…

После этой оглушительной фразы Альберт замер на сиденье. А его мрачный спутник начал раскрывать карты. Загадочные недомолвки начали оживать в устах Виктора с неумолимостью кошмара, воплотившегося в жизнь.

Оказалось, что перевалив через хребет, они попали в конец двадцатого века… И работы для Альберта в русской газете уж точно не найдётся. Эмигранты в свое время основали газеты для других эмигрантов, которых из России в этот южный край прибыло несколько сотен тысяч. Но прошло более полувека – и закрылись когда-то многочисленные русскоязычные газеты, русские типографии. Их стало некому читать – эмигранты умерли от старости, а их дети, внуки и правнуки уже не говорили и не читали на русском языке…

– А как же железная дорога? – спросил Альберт. На его лице мелькали тени от деревьев, росших вдоль пути.

Виктор с деланным равнодушием отвечал, вновь привалившись к спинке и надвинув шляпу на глаза:

– Поезда давно не ходят по этой дороге. Вместо них товары по долине развозят автофуры. Железная дорога осталась как историческая достопримечательность. Поэтому рельсы в рабочем состоянии. Впрочем, сегодня, первого сентября девяносто пятого года, из поездки вернётся последний поезд… Дирекция приняла решение закрыть музейный маршрут – из-за отсутствия экскурсантов.

– Мы в самом конце ХХ века? Я же в будущем, – шептал потрясённый юноша.

– Альберт, только прошу, не удивляйтесь сильно…

– Получается, я сел на первый поезд на этой ветке, ставший последним, – пытался рассуждать далее Альберт. – Так куда же мы едем? Высаживаться на станции, как я понял, нет резона – газета «Под Южным крестом» давно закрылась, сотрудники умерли…

– Мы едем до города у залива, – невозмутимо произнёс Виктор.

– Значит, я увижу море?

– И даже этого у тебя не получится, мой юный друг. Лагуна пересохла. Мы доедем до самого берега пересохшего озера – пролив до океана давно зарос тиной и забился песком.

– Да уж… теперь я не то чтобы и юный. Раз мы перепрыгнули целых полвека, я стал старше многих нынешних жителей.

– Да, Альберт. Но ты не жил эти полвека. Тебе по-прежнему двадцать три года. Ты перенёсся сюда из прошлого, минуя его. Ты не знаешь даже, что такое телевизор…

– Виктор, вы как современник этих людей, смотрите на меня свысока.