Маша обернулась на холм. Стрелковая дивизия фашистов стремительной атакой заняла западные и южные скаты Мамаева кургана. По краю холма противник вкапывал угрожающие черные флаги со свастикой. Небольшой разведотряд красноармейцев принял бой на склоне, но, не получив своевременной поддержки от резерва, был полностью перебит и теперь в полном составе направлялся в мертвятник, базирующийся в ближайшей деревне.
Из штаба вернулись бойцы с перевязочным материалом. Бинтов оказалось меньше, чем Маша рассчитывала. Парни наперебой делились новостями. Танковый батальон армии вермахта, состоящий из пятнадцати боевых бронемашин, своим левым флангом сомкнулся у пункта Яблочное с войсками элитной полевой армии и вышел к приволжским возвышенностям у западной окраины Сталинграда. Советская оборона рассыпалась, как подсолнечная шелуха. Враг продвигался сумасшедшими темпами. Натиск был столь силен, что красноармейцам пришлось не отступать, а попросту драпать. Гитлер в послании нации заявил, что советские резервы вот-вот будут исчерпаны и последний бросок к Волге приведет к полной победе вермахта над Советами. Перед Игрищами Маша тщательно изучала сценарий, и сейчас он трещал по всем швам. Противник сорвался с петель, наплевав на правила и договоренности.
Раненые потекли бурным ручьем. У одного и впрямь была сломана рука, наложили шину из школьной линейки. Хорошо хоть перелом закрытый. Маша отправила его в ставку с требованием срочной эвакуации на большую землю. Еще у двух горе-вояк медсестры диагностировали сотрясение мозга. Всех погибших геройской смертью отправили в мертвятник, а то они в санчасти только место занимали, к тому же распивали теплое пиво и дурачились.
На восточных подступах к Мамаеву кургану развернулся неравный бой между танковым корпусом Третьего рейха и кучкой бесстрашных красных стрелков, что залегли за невысоким бруствером. Перед войной были сняты с производства, как не оправдавшие себя, противотанковые бронебойные снаряды 76 миллиметров, и в отсутствие добротного артиллерийского прикрытия пехотинцам приходилось бросаться на немецкие танки с бутылками керосина. И пока головная вражья машина, покрытая черной фольгой, наводила пушку на бруствер, с земли поднялся невысокий солдат. Его бутылка с горючей жидкостью воспламенилась от попадания пули. Охваченный пламенем, солдат бросился к танковому борту, разбил о решетку моторного отсека вторую бутылку и доблестно лег на броню. Его примеру последовали и остальные пехотинцы. Это был момент истины. Это был перелом сражения.
В центре боя возник всадник в белом генеральском кителе. Казалось, конь не скакал, а парил. За ним следовали урчащие красные танки и многочисленная пехота. Поле хорошо простреливалось артиллерией вермахта, а местами пулеметным и автоматным огнем – однако урона эта стрельба не наносила, словно командующий и его войско были заговорены. Но не успели противники сойтись в смертельной схватке, как изо всех динамиков донесся гонг, сигнализирующий о перемирии до следующего рассвета.
Радий подъехал к землянке. Он удивительно ловко сидел в седле. Кокарда на фуражке блестела огнем. Полководец остановил коня и заставил его несколько раз развернуться вокруг своей оси. Не сказав ничего, он сказал много. Маша не стала долго смотреть ему вслед, у нее тоже было полно дел. Принесли стрелка, который сдуру залил в бутылку настоящего керосина – и во время танковой атаки обжег ноги. Медсестры принялись заливать ему коленки пантенолом из баллончика. Он старался не плакать, только закусывал губы.
Всю ночь на реке вражеские саперы возводили переправу. Правила позволяли им это делать. По всему берегу, насколько хватало взгляда, полыхали высокие королевские костры. И вокруг них пели и танцевали уставшие бойцы обеих армий. Уже вперемешку. Маша Дорофеева так устала, что и часа не просидела у костра, пошла спать. В палатке похрапывали две хлебнувшие медицинского спирта санитарки, но Маша уснула, едва ее щека коснулась набитой сеном подушки.
Пропели голосистые петухи из деревни, что яркой гусеницей расползлась за полигоном. Маша проснулась и попыталась сделать потягушки, но ступни уперлись в стенку палатки. Она касанием пальца разбудила телефон, тот высветил время. Пора вставать, иначе не увидишь бой за переправу, а он обещал быть зрелищным.
Парил легкий туман. Заспанные медсестры стекались к санчасти. К ней же кособоко ковыляли раненые. Волдыри «керосинщика» выглядели хуже, чем вчера. Дали ему двойную аспирина и вдоволь попшикали пантенолом. Держался он, правда, геройски.
Маша вглядывалась в горизонт. Тревога обвилась вокруг головы, как обруч. Повсюду виднелись артефакты проголодавшейся войны – смятые танки из фольги разных расцветок, разбитые пушки, погнутые заградительные ежи, рассыпанное бутылочное стекло и упрямые люди, бросающиеся в пекло схватки на голом подзаводе. Вокруг землянки вились клубы сизого пластмассового дыма.
Крики «ура» рассекли росяной воздух. Донской фронт перешел в наступление. Заухали загодя пристрелянные «катюши», раз за разом укладывая снаряды точно в цель. Пехотные батальоны короткими перебежками двинулись по направлению к Мамаеву кургану.
Передовой отряд красноармейского танкового корпуса с включенными фарами без единого выстрела взрезал оборону фашистских войск и на полном ходу устремился к восстановленной переправе. Войска вермахта приняли колонну за свой учебный батальон, оснащенный трофейной техникой. Воспользовавшись замешательством охраны, танкисты заняли переправу и сумели удерживать ее до подхода основных сил. Перед резервными подразделениями мотострелков ставилась задача разгромить тылы и штабы вражьего войска, отрезать фашистам пути отступления на запад и юго-запад. Мотоциклетные колесницы покатились на противника угрожающим ромбом.
Мамаев курган, еще вчера украшенный черными свастиками, постепенно заполнялся красными стягами. Энергия врага постепенно угасала. Штурмующие холм красноармейцы были измотаны не меньше обороняющихся, но первые воевали уже не столько оружием или куражом, сколько всем своим упрямым человечьим мясом. Маша видела, как ее солдатик с обожженными коленями выбрался на полусогнутых из санитарной землянки и сорвался в штыковую атаку, подзаводя себя матерным рыком. Она почувствовала, что и ее захлестывает волна всеобщего упоения и азарта. И, чтобы обнулить наваждение, она нырнула к медсестрам в землянку. Принесли несколько раненых фашистов. Стали их перевязывать. Одного из них, симпатичного светловолосого паренька, вытащили с переломанными под гусеницами ногами в шоковом состоянии, вскоре он скончался. Маша повязала ему на голову белую повязку, знак павшего смертью.
Вскоре из всех громкоговорителей донесся вой канонады. Медсестры высыпались наружу. На горизонте показалась красная кавалерия. И впереди, разрубая дедушкиной шашкой воздух, летел Радий Зубров. На нем был темно-синий бархатный мундир, и многочисленные звенящие ордена облекали его тело, словно бронзовая кольчуга. Это был уже не Рокоссовский – а сам Жуков. И он навстречу судьбе вел за собой эльфов в легких белоснежных одеяниях. Все они были словно из породы неуничтожимых.
Сокрушительным натиском кавалеристы прорвали защиту противника. Один из всадников, соскочив с коня, закрыл грудью раскаленную амбразуру немецкого дзота, и его подвиг, как по команде, повторили несколько его товарищей. В небе, громоподобно хлопая ярко-красными крыльями, резвилась птичья авиация, заливая фашистского агрессора огненным пометом.
На подмогу Красной армии вышли деревенские мужики с вилами и дубинами. Такое не было запланировано сценарием Сталинградских Игрищ, но кто сейчас с ним сверялся. Наступающие ювелирно выверенным маневром окружили группировку Третьего рейха и теперь крошили ее на мелкие дольки. План операции «Кольцо Победы» вступил в финальную часть. По всему периметру Игрищ началась ликвидация фашистской силы. Противник, растерявшись, в спешке терял штандарты, много их, накануне с любовью выглаженных, валялось в пыли. Враг массово сдавался в плен. Жуков лично сграбастал фельдмаршала Паулюса, который ему едва доставал до плеч. Узколобый мальчуган с едва наметившимися усиками и белым хрупким шрамом чуть выше губы не оказывал никакого сопротивления. Сам сорвал со своего кителя железные кресты и ордена. Вместе с Паулюсом сдались в плен его штаб и жалкие остатки армии. Победители отламывали с фашистских мундиров погоны и прочие знаки отличий. Жуков ребром ладони сбил последний орден с груди Паулюса.
