У Юры имелась гитара, и когда кончалось вино, а разговор забивался в слишком депрессивные туннели, Виктор пел свои песни. Иногда читал стихи. Остальные тоже читали свое. Уже не вспомнить, кто из друзей предложил устроить в своем кругу конкурс на лучшую рассказку про квасных патриотов, которых в тот год усиленно клонировали центральные телеканалы. Особенно полюбился друзьям персонаж с почвеническо-государственными взглядами – Писатель. Одно время, – когда режим Всевышнего Лица еще не громил любое проявление инакомыслия и сам правитель еще притворялся, что не прочь дружить с либеральным литературным кругом, – Писатель тоже старался быть на короткой ноге с литераторами-либералами. И даже не раз получал из их рук премии и прочие цацки. Но однажды ситуация перевернулась, и Всевышнее Лицо, поняв, что критическим мыслящим обществом сложно манипулировать, принялся создавать нацию с нуля, взяв за образец самую забитую часть советского народа – лояльную к любому начальнику, агрессивную к Западу и проклинающую слишком грамотных и ученых. Тогда же особым тайным распоряжением был создан спецназ литературы, который клепал на конвейере книги для масс – адаптированные переложения классики, серии методических пособий «Как победить врага» и сборники военных песен. Писатель и возглавил литературный спецназ. Он же определял, кто из русских классиков хорош, а кто плох, кто в настоящем достоин писательского звания, а кто – нет. В прицел его меткого пера попали многие бывшие товарищи и благодетели. Дорофеевская компания со скуки сочинила о Писателе объемный цикл юморных миниатюр.
Вот одна из них: «Лежит Писатель на русской печке и думает, чем бы заняться. Книгу только что выпустил. Альбом только что выпустил. Мирного голубя в небо запустил. Помолиться в церковь белокаменную сходил. Но все равно как-то кисло на душе, много еще недостатков в стране, много еще гнид недовольных. Что же Писателю сейчас такое сделать, чтобы страна заискрила да возрадовалась?
Может, еще одного голубя в небо запустить? Нет, не то.
Может, еще один музыкальный альбом? Нет, рано, и с последнего еще не все песни выучила страна.
Может, еще книгу? Да сколько можно… Опять не то.
И тогда решил Писатель поставить в своем дворе скульптуру святого Владимира. Чтобы тот руками обнимал всю страну, а головой чистого неба касался. Да так воодушевился идеей, что тут же кинулся арматуру сваривать и замешивать бетон. И давайте мы с вами не будем ему мешать».
А вот другая: «Лежал-лежал Писатель на русской печке и… уснул. И снится ему, что он трижды Герой Социалистического Труда России. Снится, что он лауреат Ленинской и Сталинской премий, а также премии Всевышнего Лица. И что живет он в огромном дворце, и одной только челяди у него двадцать один человек, включая чернавку, что ноги ему в тазике омывает. Снится, что записывает он песни с самыми знаменитыми музыкантами, и те в очередь выстраиваются, чтобы только один аккорд на его записях взять. И что последний его фолиант в серии ЖЗЛ “Герой с позывным Гиви” переведен даже на язык африканского племени каннибалов. Сон этот снится ему во всех ослепительных красках – и никак не кончается. Спит Писатель и не желает просыпаться. К нему уж люди приходили, тормошили, а он не просыпается, настолько ему сон нравится. Его уж и так, и этак тормошили – не просыпается. Пощечины выписывали, в бок пихали – не просыпается. Пятки щекотали – не просыпается. В телевизор его зовут, а он все спит. И так на него все обиделись, что передумали переводить его книгу из серии ЖЗЛ “Герой с позывным Гиви” на язык каннибалов».
А вот еще одна: «Лежит Писатель на русской печке и за страну болеет душой. За каждого жителя – кроме невзрачных носатых либералов. Вдруг шум под окном. Слез с печки. Глядь, а по улице движется вальсирующим шагом гей-парад. Писатель не поверил своим глазам, протер их свежей портянкой. Да, самый настоящий гей-парад! Снял тогда Писатель с гвоздя надежный автомат Калашникова и давай сыпать из окна калибром 7,62. Многих геев на асфальт положил. Но то ли слишком громкая музыка, то ли геев на параде было много, только почти никто не услышал стрельбы. Как шли, вальсируя, так и идут – веселые, беззаботные. А у Писателя, как назло, ни одного запасного рожка. Он тогда размахнулся и автомат со всей богатырской силой запустил в толпу. В какого-то расфуфыренного гея попал. А тот поднял автомат, оглядел его рассеянным глазом, надел на шею и дальше пошел, пританцовывая с таким необычным аксессуаром.
Людей с оружием Писатель уважает. И гея этого он как-то даже с теплотой стал воспринимать. Не всех геев, конечно, – а только одного, вот этого расфуфыренного, с автоматом. Проводив его взглядом, залез Писатель на русскую печку и давай дальше за страну болеть душой».
За месяц-полтора таких миниатюр скопилось с полсотни. Слово за слово – и в один день Юре Голосову пришла идея их перенести на экран. Вот, мол, хохма всем будет. Лесь имел доступ к японской видеокамере и умел управляться с постпродакшном, Коршун брал на себя художественное оформление, а Юра с Виктором согласились сыграть все роли. С гримом помочь вызвалась Света, Юрина жена. У нее было свое небольшое пошивочное ателье, выполняющее заказы для городских театров, и потому имелись связи в актерской среде. Парики и гардероб, понятно, были тоже на ней.
Первый ролик снимали и монтировали больше месяца. Виктор играл Писателя, а Юре доставались роли массовки, геев на параде он изображал особенно смешно. То было время бесконечного ржака – хохотали, когда снимали дубли, хохотали, когда Коршун показывал цифровые декорации, а уж на монтаже хохот вообще не смолкал. Стали думать, где размещать видео. Инстинкт самосохранения сработал, и вешать ролики у себя на страницах в фейсбуке все застремались. Посоветовались со знакомыми компьютерщиками, те предложили плавающие IP-адреса и криптосистемные алгоритмы шифрования, чтобы нельзя было отследить, кому принадлежит аккаунт на ютубе. И прожил этот веселый аккаунт почти семь месяцев.
«…Ночь пережди, снова иди, на солнце гляди». Дорофеев с детства боялся темноты и скрывающихся за занавесками призраков, и ночь в беспроглядном зловещем лесу представлялась ему сущим кошмаром. Да еще и комары безумствовали. То и дело в голове всплывала картина, как крошатся ребра Драпа. Отогнать ее не удавалось, переключиться было абсолютно не на что. Только на комаров, что гудели в нестройном си-минорном аккорде.
Виктор собирался соорудить лежанку и даже натаскал еловых ветвей, которых с лихвой хватило и на матрас, и на покрывало. Однако вспомнил старую студенческую премудрость – найти слегка наклоненную ель и ночевать, сидя под густой кроной, прижавшись спиной к стволу. Подходящее дерево Виктор отыскал, пройдя пару километров. Зажигалки у него не было – не курил. Да и костер выдал бы его месторасположение поисковому отряду. В том, что за ним отправили дозор, он не сомневался. Если с собаками – то труба. И только когда сквозь стволы пробилась дружеская солнечная рука, ночные страхи выветрились и Виктор наконец крепко уснул.
Проснулся он, когда его кто-то схватил за рукав. Аж вскочил от неожиданности. Возле него сидело нечто полупрозрачное, но с безошибочно узнаваемым силуэтом Драпа. Мускулистое нечто, с горбинкой на носу.
По паспорту Драп был Григорий Погодин, водила бульдозера, это Виктор помнил. Попался тот на пустяке. Транспортная компания, в которой он работал, взяла подряд на уничтожение продуктов питания, попавших под контрсанкции. Операцию проводили на городской свалке. Свезли около ста тонн контрабанды – копченое сало, сыр, персики, орехи в пакетиках. Драп должен был бульдозерным ножом раздавить продукты и смешать с мусором. Но у него разгорелось любопытство, и прежде чем начать работу, он подгреб к съедобной куче и стал ее разглядывать. Зачем-то поднял два пакетика фисташек и рассеянно сунул их в карман. Не успел съесть ни одного орешка. В конце трудового дня на свалку подъехали обэповцы и утроили тотальный шмон. Драп к тому времени уже и позабыл про орешки. Дали ему почти два года.
