Дубцов промолчал, а Филиппов неожиданно светло и дружески улыбнулся Оле, и она автоматически улыбнулась ему.
Филиппов перестал говорить о совхозах и колхозах и тепло заговорил о России. И в ту же секунду, когда Оля почувствовала, что он искренен, она стала относиться с симпатией и к нему, и к Серебряковой.
— Как хотите, мальчики, а вся эта грызня кончится стрельбой, — сказала с тоской Серебрякова.
«Они наши люди», — поняла Оля.
Перемену в ее настроении почуял и Дубцов. Трое из сидевших за столиком сблизились, а он остался сам по себе. Он не впервые испытывал отчужденность от людей, но сейчас это его взбесило. Почему, собственно? По какому праву его третируют? И кто? Полуидиот Филиппов? Его старуха-любовница? И девчонка, его служащая?
— Когда я делаю эскизы костюмов, — рассказывала Серебрякова Оле, — и у меня не получается, я всегда вспоминаю свою бабушку, ее руки, изуродованные работой, ее глаза, полные безграничного терпения — глаза русской женщины.
— Вы, Галина, считаете, что у женщин другой национальности и терпения нет? — спросил Дубцов.
— Я не об этом, — закурила сигарету Серебрякова, — я не о женщинах другой национальности, а о том, как я работаю. Я вспоминаю деревню, где выросла, ту простоту жизни, что даже нищету делает благородной. Я люблю простые линии и белый цвет. Я люблю сочетать белое с черным.
— В этом наше отличие от других, — бросил Дубцов, — мы признаем или белое, или черное.
— Неправда, — возразила Серебрякова, — мы признаем и то, и другое. И еще в России всегда любили красный цвет и голубой.
— Ни хрена не понимаю, — сказал Филиппов, — о чем вы спорите. Какая к черту бабушка, при чем тут цвета… О чем разговор?
— Ты смешной, Филиппов, — Серебрякова положила на его мохнатую руку свою белую и ухоженную, — выпей водки.
— И выпью. И еще как выпью! И «Цыганочку» спляшу.
«Какое убожество эти патриоты, — думал Дубцов, — деревня, бабка, водка, «Цыганочка»… Выбились в люди, богаты, нет, все равно остаются прежними. Только великой России не хватает».
Дубцов выпил коньяка.
«А ведь если все эти филипповы, серебряковы, оли, сарычевы и такие же миллионы бедных и богатых затоскуют о великой России, — они ее наверняка воссоздадут! О, унылый народ! Унылая страна, обреченная быть великой».
Простились холодно.
Дубцов довез Олю до дома, но даже не вышел из машины, бросив ей короткое «пока».
* * *
Дубцов решил проведать Леночку. Помня о предыдущей неувязке, когда застал ее с любовником, он предварительно позвонил.
— Приезжай, — глухо ответила Леночка и бросила трубку.
Ну вот, и здесь все не так, как надо. Ленке-то чего не хватает?
Она встретила его в длинном махровом халате и с распущенными волосами.
— Хочешь есть? — спросила она.
— Что? — оторопел Дубцов. Его девочка никогда прежде не проявляла заботу о своем покровителе.
— Что-что, жрать хочешь? Или чего ты хочешь?
Леночка села в кресло и бурно разрыдалась. Плачущая, она выглядела лет на четырнадцать. Дубцов опустился на одно колено возле нее и погладил по волосам. Волосы блестели под яркой люстрой и очень хорошо пахли. Валериан Сергеевич хотел вдохнуть этот аромат более глубоко, но Леночка взвизгнула: «Уйди», — и даже дрыгнула ножкой.
— Будь ты проклят, — бормотала она сквозь слезы, — я для тебя как вещь. Если тебе нужно удовлетвориться, ты приезжаешь. А если у тебя нет такого желания, ты не можешь даже мне позвонить.
— Случилось что-нибудь? — спросил Дубцов, заинтригованный таким поведением маленькой самочки.
— Да, — взвизгнула Леночка, — я, кажется, тебя полюбила.
Сначала Дубцов изумился, но потом решил, что девчонка просто испугалась потерять его. Точнее, потерять его деньги и, будучи хоть и посредственной, но актрисой, устроила спектакль.
Он прошел на кухню, поставил на газ кофейник и спокойно, но с интересом ожидал продолжения.
Всхлипывания стали тише.
Дубцов приготовил бутерброды с сыром и колбасой, достал из пакета привезенный с собой любимый Леночкин зефир в шоколаде, налил кофе и быстро заставил чашками и тарелочками журнальный столик.
Леночка сидела в кресле с ногами и внимательно наблюдала.
— Я пойду умоюсь, — шмыгнув носом, сказала она и быстренько проскользнула в ванную.
Валериан Сергеевич терпеливо ждал. Квартирка была забита барахлом до самого потолка. Ну, стереосистема — понятно, но зачем ей понадобилось два телевизора и четыре мягких кресла? Зачем на стенах висели коврики, календари и какие-то блюда, а между ними десятки фотографий поющей Леночки?
Когда в ванной перестала шуметь вода, в квартире наступила абсолютная тишина. И в этой тишине Дубцов услышал какой-то звук. Звериное чутье заставило его насторожиться, и через несколько секунд, сунув могучую руку под кровать, Дубцов извлек оттуда соседского мальчика Валерика. Бедный юноша был в одних трусах и весь сжался от холода и страха в комок.
Дубцов держал его, как котенка, двумя пальцами за тонкую шею.
— Что это такое? — спросил он у выпорхнувшей из ванной Леночки.
— Это Валерик, — тихо вымолвила девушка.
— Я же позвонил тебе… предварительно, — беззлобно, но строго сказал Дубцов, — неужели я не заслужил хоть минимального уважения? Почему я должен находить всяких мальчишек под твоей кроватью?
Леночка вдруг уперла руку в бок, бессознательно приняв позу ругающейся базарной бабы, и четко выговорила:
— Хам ты, Дубцов. Ты мне уже пять раз вот так звонил, что приедешь, и я ждала, как дура, а ты не приезжал. А теперь я еще и виновата.
Валериан Сергеевич захохотал. Отпустил мальчишку.
— Оденься, малыш, — сказал он. — Ай-ай, ты негуманна: еще немного, и мальчишка простудился бы.
Леночка молчала. Глаза ее были полны ярости. Волосы разметались. Она постоянно запахивала халат. И Дубцов почувствовал сильное вожделение. Никогда еще девчонка не возбуждала его, как сейчас.
— Садитесь, ребята, кофейку выпьем, — кивнул на столик Валериан Сергеевич, — принеси, Леночка, своему мальчику чашку кофе.
Девушка пошла на кухню одеревеневшей походкой.
— Забыл, как тебя зовут, — обратился Дубцов к юноше
— Валера.
Юноша был пропорционально, красиво сложен. Хорошенькое лицо его, даже искаженное страхом, оставалось миловидным. Он дрожал. Огромный мужчина со страшными глазами внушал ему ужас.
Дубцов прикрыл глаза, и гипнотическая мощь его взгляда уменьшилась. Победа над мальчишкой — не велика заслуга.
— Кофе будешь?
— Нет, — пролепетал Валерик.
— Тогда иди к маме.
Леночка с чашкой в руке застыла, проводив тоскливым взглядом своего юного друга.
— Ну вот, когда ты знаешь все… — начала она фразу из какого-то фильма.
— Иди ко мне, — позвал Дубцов.
Девушка стояла не двигаясь. Валериан Сергеевич взял ее за тонкую руку и неторопливо потащил к себе. Она молча сопротивлялась. Дубцов почувствовал почти наслаждение от того, что совершал насилие.
— Скотина! — сквозь зубы прошептала Леночка, поняв, что именно возбуждает хладнокровного Валериана Сергеевича.
Но опытная, несмотря на свои годы, она сама сорвала с себя халат и со словами «на, подавись» легла на кровать…
Потом она лежала и смотрела в потолок. Ее небольшое тельце жалко белело во мраке темной квартиры.
— Зачем я тебе, Дубцов, — спросила она, — я не могу понять, зачем я тебе, Дубцов?
Она резко и горячо прошептала:
— Купи себе другую.
Но Валериан Сергеевич думал в эти минуты об ином. Решающая схватка близилась, а он имел только одного союзника — деньги.
23
После операции Иван с Димой спали часов двенадцать. Проснулись разбитые, выпили по стакану коньяка и снова уснули. Второе пробуждение было не легче первого.
Иван, едва открыв глаза, стал крыть матом Фролова, поминал, правда, без мата и Старкова, говорил, что в любой банде должен быть один вожак.