Около одиннадцати Директор собрал воспитателей в своём кабинете. С небольшой задержкой подошли все, кроме Ресторатора. Кацуба — воспитатель группы, где числилась Хима, — рыдала, утирая лицо платком. Она храбрилась и старалась держаться до последнего, но нервы у всех сдали ещё вчера, поэтому её не пытались ни остановить, ни успокоить.

— Как и Фёдоров, Маша оставила после себя записку, — произнёс Директор. — И три недопитые чашки чая на столе. Пришли результаты предварительной экспертизы по делу Фёдорова. Медицинское обследование подтвердило версию о самоубийстве.

Директор встал из-за своего стола и подошёл к Генералу, который сидел в кресле напротив, сгорбившись и наклонившись вперёд. За ним стоял Старуха, он старался держаться ровно, скрестив руки на груди, но плечи его были бессильно опущены. Оба хмурились, оба были погружены в себя, первый — чуть больше, чем все вокруг. Директор протянул маленькую бумажку, выдранную из блокнота. Генерал узнал, но промолчал. Узнал и Старуха.

— Бумажка из блокнота новенького, — пробормотал он. — Ничего странного, они вчера весь день вместе ходили.

Он, будучи за креслом, наклонился, когда Генерал взял записку в руки, и озвучил надпись:

— «Чаепитие. Ха-ха!» Что это?

— Что, ты думаешь, она хотела этим сказать? — обращаясь к воспитателю второй старшей, спросил Директор.

Его голос ходил по грани высокомерия и презрения, состыковавшихся с необходимостью: как бывший воспитанник, только Генерал мог понять этих детей, и в то же время Директор уже предполагал, что не дождётся ответа.

— Я не знаю, — отчеканил воспитатель.

— Денис, — неизменным тоном продолжил Директор, — почему о некоторых вещах, происходящих в Доме, дети никогда не говорят со взрослыми?

— Я не знаю, — тихо ответил тот в лучших традициях бывшего воспитанника. Именно так — со стороны ребёнка Дома он опять посмотрел на Директора. И, понимая это, неловко улыбнулся.

— Нет здесь ничего смешного.

— Только если вы видите это впервые, — вздохнул Генерал.

— Что это значит?

Директор перевёл взгляд на Старуху. Тот пожал плечами.

— Они всегда были ненормальными, — он покрутил пальцем у виска. — Я вам это говорил.

— Не говорите так о детях! — дрожащим голосом вступилась за воспитанников Кацуба. Старуха уже приготовился спорить, но Директор повысил голос на него:

— Не начинайте балаган!

— А Мирон, стало быть, оставил после себя цифру? — прервав перепалку, неожиданно спросил Генерал. — Тройку?

Все в кабинете устремили на него свои взгляды.

— Мирон оставил после себя цифру, — подтвердил Директор. — Но не тройку. Пятёрку.

Рука воспитателя дёрнулась и он уронил бумажку на пол.

— Пятеро? — еле слышно прошептал он.

— Может быть, вы объясните, что это всё-таки значит?

— Я не знаю, — машинально проронил Генерал. — Что значит пятеро?

— Погодите-ка, — остановил всех Старуха. — С чего вы вообще взяли, что это связано? Они же совершенно не пересекались друг с другом. Они из разных групп! Саня сам говорил, что Мирон ни с кем не общался.

В кабинете Директора поднялся шум. Улавливая обрывки фраз, Генерал пропускал их споры мимо ушей. Почему-то ему стало страшно. То, что выдерживалось здесь десятилетиями, неожиданно дало сбой. И никто, абсолютно никто из собравшихся не имел представления о происходящем. Ни малейшего, и даже не пытались понять. Кто бы ни находился здесь, скольких бы Денис и Чейни не видели за своё время, никто не пытался взглянуть на это с той же стороны, что и дети.

Узнай они правду — ни за что бы и никогда не поверили. Осознание этого всегда маячило негласным законом, защищающим ту, другую сторону, но почему-то именно сейчас решило обернуться мыслью. Никто из собравшихся, желай он этого или не желай, ничем не сможет помочь. И никогда бы не смог — ему бы просто не позволили.

Они не управляли этой жизнью, вернее… не они ей управляли. К тем законам они были гораздо более невосприимчивы, чем кто бы ни было. И Генерал был одним из них. Вот только он никогда не был таким же, как они. Даже переименование не спасло его от участи вовлечённого. Участи того, кому было известно больше, чем остальным.

Участи того, кто не мог сидеть сложа руки, и в то же время не мог сделать ничего, что помогло бы хоть кому-то. И самое страшное в этом то, что он даже поговорить не мог ни с ке…

— Называй имена каждого из них, — крикнул Рестор, прижав хозяина Дома к стенке.

— Во время предыдущего выпуска в последний месяц несколько ребят покончили с собой. Это списали это на стресс в связи с выпуском и нежелание менять своё окружение. В Доме провели несколько проверок, подкорректировали учебную программу и дело замяли…

— Но здесь постоянно что-нибудь происходит! Если каждый раз поднимать из этого трагедию… То есть я не хотел говорить ничего плохого, но взгляните правде в глаза. Эти дети попросту не-нор-маль-ны-е…

Не желая больше слушать эту чушь, Генерал резко поднялся с кресла и выскочил из кабинета.

***

— Сегодня опять нет занятий, — протянул Букер, зевая. — Жаль Химу, хорошая девчонка была. И чего это она так?

Они втроём шли по коридору: Гнойный, Букер и Замай. Отмена занятий радовала, но безделье, свалившееся на их головы неожиданно, утомляло. Гнетущая атмосфера не располагала к веселью, Гной на нервах был, вот и слонялись они по Дому как неприкаянные в поисках того, что могло если бы не развлечь, то хотя бы занять на время.

Однако никаких дел на горизонте не предвиделось. Лишь однажды там замаячил Генерал. Но он совершенно не обратил на них внимания, промчался мимо, уставившись в пол. Ребята проводили его удивлением, переглянувшись между собой.

— Слышь, а чего это Рестор тебя так разукрасил? — неожиданно спросил Букер. — Это ведь он тебя так?

— Да я и сам не понял. — Гнойный пожал плечами. — Прижал к стенке, врезал чуток. Про контакторов спросил каких-то.

— Про кого? — переспросил Замай.

— Вот вы знаете, кто такие контакторы? И я не знаю. — Гнойный смотрел, как воспитатель скрывается за поворотом в другом крыле. — Совсем кукухой поехали старички.

Комната Ресторатора была не заперта. Генерал вошёл, не стучась, и обнаружил воспитателя в компании открытой бутылки водки. Он сидел за столом, смотря на поверхность наполненного гранёного стакана, и неохотно поднял голову, когда дверь приоткрылась.

— О-о, — хрипло засмеялся он, — Генерал пожаловал. Выпьешь?

— Выпью, — согласился гость. Он запер дверь на защёлку и решительно шагнул к столу.

========== Фаллен, Киви и дешёвая подделка, часть 1 ==========

Соня смотрела, как небо за окном одеялом укутывала сумеречная дремота. Поднимался ветер. Светили жёлтыми огнями городские улицы, которые проглядывались сквозь ветви деревьев. Они соприкасались со стенами Дома, давая о себе знать небрежно, но ответа не получали. Соня грела руки в карманах толстовки Генерала, считала огни и убивала час за часом, безразлично всматриваясь в никуда.

Это Соня была во всём виновата. Это она привела сюда каждого из них, сбегая. Да, тогда это их спасло. Но сейчас всё обстояло иначе; и, как старшая, как тот, кто принял это решение, она должна была взять на себя ответственность за каждого из них. За себя, за Гнойного, за Славу. Но всё одно: дряная, ни на что не годная девчонка, бесполезная совершенно, и в этот раз испугалась…

…настолько, что даже удержать себя в этом месте надолго не могла. Ей было страшно пожинать плоды необдуманных решений, но в то же время Соня понимала, что никто кроме неё не должен был пострадать из-за этого. Она всегда была той, кто появлялся, когда ребятам грозила опасность. Она принимала боль на себя.

Соня не знала всего о Доме, но она знала, что никто кроме неё не должен был испытывать эту боль. Поэтому, хотела она того или нет, Соня понимала, что однажды обязательно настанет время, когда ей снова придётся занять их место.