Глаза начали слипаться и очень скоро я уснул, снова провалился в какие-то неразборчивые, странные сновидения, в очередной раз убежал от реальности.

***

Я очнулся в каком-то странном помещении: плотные ряды стульев, сцена подсвеченная прожектором, огромное количество людей, которые притом жутко шумели, красные флаги, ленты повсюду.

Промеж рядов пробежали два парня в будёновках и с шашками наперевес, они поднялись на сцену и скрылись за кулисами. Больше всего это место походило на школьный актовый зал, причём весьма роскошный.

По правую руку от меня сидела какая-то пожилая женщина, на вид ей было лет шестьдесят не меньше. Она была облачена в старомодное красное платье, на шее накинут вычурный шарф, на глаза надеты очки в изящной тонкой оправе.

— Извините, — я обратился к женщине, но она меня похоже не слышала. — А где мы?

Странная незнакомка не реагировала на меня, а продолжала скучающими слегка прикрытыми глазами смотреть на пустующую сцену. Но совершенно случайно я заметил Коршакова, сидящего через сидение от меня.

«А что он тут делает? — Меня вдруг охватила паника. — Где я?!

Неожиданно раздался громкий хлопок в ладоши, свет в зале погасили, а на сцену вышла высокая подтянутая девушка в чёрном строгом костюме, она откашлялась и с нескрываемым пафосом начала говорить:

— Граждане и гражданки, сегодня седьмого ноября, в этот значимый и такой любимый нами день, наша школа решила организовать концерт самодеятельности, посвящённая Ленину и октябрю.

По голосу было слышно, что ведущая сильно волнуется, дыхание у неё сбивается, глаза испуганно бегают по залу, она переваливается с ноги на ногу и сжимает кулаки.

— Ну да, — послышался тихий и ворчливый голос странной женщины справа от меня. — Заставили детей воспевать убийц.

— И наш концерт торжественно открывает школьный хор!

Все дружно захлопали и замерли в ожидании выступления, один я сидел и оглядывался по сторонам ничего не понимая. На сцену выбежало множество детей, человек двадцать по моим подсчётам, все одеты в коричневую школьную форму.

Среди всей этой толпы я с удивлением заметил и Лену, её фиолетовые хвостики ярко выделялись на фоне остальных причёсок. Она стеснялась, вжимала голову в плечи, нервно прибирала ногами и с ужасом взирала на зал.

Наконец раздался высокий голосок какой-то девчушки стоявшей в правом конце хора. Сначала я не мог её узнать, но яркие рыжие волосы, заколотые в два хвостика, хмурый взгляд и надменная стойка выдавали в девочке Алису.

— Отречёмся от старого мира, — затянула Двачевская. — Оттряхнём его прах с наших ног!

«И как она только согласилась это петь? — Я невольно усмехнулся. — Судя по её взгляду, не по своей воле»

Её слова подхватили и остальные ученики, пели «рабочую марсельезу», очень древнюю и очень революционную песню. В моё время её уже и не услышишь. Но запевали они замечательно. После пары куплетов, вступила Лена:

— Сгинет лож, сгинет зло навсегда, — её звонкий высокий голос слегка дрожал от волнения. — И сольются в одно все народы.

Закончили же песню всем залом: «В вольном царстве святого труда». Раздались громкие аплодисменты, некоторые хлопали стоя. Женщина справа от меня изменилась в лице, она плевалась, ворчала и всячески показывала своё недовольство.

Концерт продолжался ещё полчаса, выступали с разными номерами, на которые мне не особо интересно было смотреть. Я всё пытался выловить глазами или Лену, или Алису, но так и не смог. Наконец свет снова зажгли и на сцену вновь вышла ведущая.

— Благодарим за ваше внимание, — всё так же неуверенно продолжила она. — Этот концерт мы бы хотели посвятить всем жителям нашей необъятной родины, каждому товарищу, каждому рабочему. Но увы, он подходит к концу, и пора нам прощаться.

После символической раздачи цветов и поклона, у выхода начала скапливаться толпа. Похоже меня никто не замечал, ни Коршаков к которому я подошёл, ни люди вокруг, ни эта ворчливая бабка.

Из-за кулис выбежала Лена, на лице у неё сияла улыбка, глаза радостно светились. Она бежала прямиком к Коршакову, бежала так быстро, что едва не спотыкалась на лету. Лена достигла отца и крепко обхватила его, но ответной реакции от мужчины не последовало.

— Тебе понравилось? — Она выжидающе посмотрела на него. — Я хорошо спела? Мне совсем чуть-чуть слов дали, чтобы я не запуталась, но я старалась!

Странно, сейчас она была похожа на Мику, наивно тараторила, пытаясь упихнуть как можно больше информации в одно предложение, отчего уловить суть её разговора было трудно.

— Неплохо, — сухо ответил чекист и даже не посмотрел на Лену.

— А ты надолго? — Девочку кажется не смутил холод отца. — Мы сходим в зоопарк? Нет, лучше в кино.

— Ненадолго, — безразличность Коршакова злила меня. — Я оставлю тебе денег, сходишь одна.

— Никуда она не пойдёт! — Вмешалась сварливая бабка. — Только позорить нас будет перед людьми. Дети сейчас и так не шибко умные, а она так и вообще…

— Мама, — Коршаков сделал ударение на последнюю гласную. — Попрошу держать своё мнение при себе!

— Конечно, — женщина насупилась. — Ты же у нас цепной пёс, как партия скажет, так лапки к верху и язык по ветру…

— Помолчи лучше, — нахмурился мужчина.

За всей этой руганью, они даже не заметили Лену, которая обиженно повесила голову и зашагала в сторону небольшой группы школьников, которые столпились у широкого окна. Как скоро выяснилось, центром внимания стала Алиса.

Двачевская сидела на подоконнике и вальяжно облокотившись на стекло, попивала что-то из металлической фляги и зная Алису, я могу предположить, что там точно не яблочный сок.

— Ну ты и затянула, — рассмеялся один из парней, окруживших её. — О-о-отречёмся от старого, ми-и—ра-а-а!

— Тебе сразу прописать или, как? — Пригрозила Алиса. — Потом только жаловаться не беги.

— Да чё ты сразу начинаешь, — парень отмахнулся. — Шутка же.

— Тоже мне, Петросян нашёлся, — фыркнула девочка.

— Но затянула всё равно уморно, ДваЧе — кинул паренёк и резко скрылся.

— Ну крысёныш! — Алиса вскочила с подоконника и хотела было броситься за несчастным, но её остановила подошедшая Лена.

— Привет, — тихо поздоровалась она. — А твои родители тоже здесь?

— Здорово, — она перевела взгляд на девочку. — Мои-то? Нет конечно, что им тут делать?

— Ну как же, — Лена удивилась. — Поддержать тебя.

— Разве что ремня мне всыпят, — усмехнулась Двачевская. — Вот и вся поддержка.

— Но за что?!

— Я откуда знаю, — кажется, Алису совершенно не пугала такая перспектива. — Придумают что-нибудь. А твои как? Идёшь в кино?

— Нет, — Лена снова помрачнела. — Навряд ли меня отпустят.

— Хочешь? — Алиса протянула ей флягу.

— Что там? — С недоверием посмотрела на предмет Лена.

— Ну… там, — Алиса замялась. — Там этот, лимонад, вот.

— Давай, — Доверчивая Лена с грустной улыбкой взяла сосуд.

Первый же глоток заставил Лену закашляться и жалостно заскулить. Она прижала руки ко рту, а из глаз покатились слёзы.

— Что это?! — Крикнула она. — Это не лимонад!

— Не, — Двачевская зашлась смехом. — Самогонка это отцовская, я её сегодня в гараже нашла.

— Ты что?! — Лена испуганно обернулась на женщину в строгом костюме. — Если Ирина Викторовна узнает…

— Не узнает, — отмахнулась Алиса. — Если конечно, кое-кто, ей об этом не расскажет.

— Нет, я не расскажу, — Лена быстро замотала головой. — Честное пионерское, не скажу!

— Ну ладно, — Двачевская с прищуром посмотрела на подругу. — Смотри у меня.

Только сейчас до меня дошло, что я наблюдаю какой-то отрезок из прошлого Лены. Но почему именно этот? Почему именно этот странный концерт?

— Зачем всё это?

— Ты так ничего и не понял, — раздался голос позади.

— Снова ты! — Я развернулся, но увидел лишь сутулый силуэт.

— Всё-таки ты неисправим, — усмехнулся незнакомец.

— Что всё это значит?!

— Посмотри на неё, — силуэт указал на Лену.