— Но ведь в действительности дело тут не в администраторе базы Селар и даже не в Подсадье, верно? — Должность Баснаэйд — садовод — теоретически не предполагала особой вовлеченности в политику. Теоретически. — Это нацелено на вас, капитан флота. Она хочет ослабить ваше влияние на администрацию базы, а также, вероятно, не станет возражать, если всех обитателей Подсадья отправят на планету.

— Но раньше ее вообще не волновало, здесь они или нет, — указала я.

— Раньше вас здесь не было. И полагаю, не только Ифиан размышляет о том, что вы планируете сделать, взяв на себя управление отбросами общества на базе Атхоек, и думает, что лучше всего — не дать вам возможности ответить на этот вопрос.

— Ваша сестра поняла бы.

Она снова улыбнулась той усталой полуулыбкой.

— Да. Но почему сейчас? Я имею в виду не вас, а ее преосвященство. Вряд ли теперь подходящее время для политических игр, когда база переполнена, корабли заперты в системе, межсистемные шлюзы уничтожены или закрыты по приказу и никто на самом деле не знает, почему такое происходит.

Баснаэйд уже знала это. Но губернатор системы Джиарод отказалась даже думать о том, чтобы сделать общеизвестным то, что Анаандер Мианнаи, лорд Радча в течение трех тысяч лет, разделилась и находится в состоянии войны с самой собой. Судя но официальным сводкам новостей, которые приходили по еще работающим (но закрытым для перемещения кораблей) шлюзам системы Атхоек, губернаторы соседних систем приняли сходные решения.

— Напротив, — ответила я, также слегка улыбнувшись. — Сейчас идеальное время для таких игр, если вас заботит только победа вашей стороны. И я не сомневаюсь, что ее преосвященство Ифиан думает, что я поддерживаю… ее политического противника. Она, конечно, ошибается. У меня собственные планы, не имеющие отношения к замыслам той особы. — Я почти не видела разницы между различными частями Анаандер Мианнаи. — Ошибочные предположения ведут к неверным действиям.

Это особая проблема той фракции Анаандер Мианнаи, которую, я уверена, поддерживала Ифиан: не умея или не желая признать, что проблема находится в ней самой, та часть Анаандер сообщила своим сторонникам, что ее разлад с собой произошел из–за внешнего вмешательства. А именно — вмешательства Пресгер.

— Ну, я не понимаю ее попыток отсрочить возвращение людей в их дома. Если семьи, которые изначально были направлены туда, так уж хотели вернуться в Подсадье, они могли бы уже давно потребовать проведения ремонта.

— Конечно, — согласилась я. — И без сомнения, так же думают довольно многие.

А у Сеиварден Экалу, которые по–прежнему находились на борту «Милосердия Кадра», оказалось достаточно времени для ссоры.

Они лежали вместе, тесно прижавшись друг к другу, на узкой койке Сеиварден. Экалу была сердита и напугана, пульс учащен. Сеиварден между Экалу и стенкой на мгновение застыла от обиды и недоумения.

— Это был комплимент! — настаивала Сеиварден.

— Несколько провинциальна — это оскорбление. Кроме того, кто же тогда я?

Сеиварден, все еще пораженная, не ответила.

— Всякий раз, когда ты произносишь это слово, провинциальный, всякий раз, когда ты делаешь замечание относительно чьего–либо низкопробного произношения или безыскусного лексикона, ты напоминаешь мне, что я провинциальна, что я принадлежу к низшим классам. Что мое произношение и мой лексикон даются мне тяжким трудом. Когда ты смеешься над своими Амаат из–за того, что они промывают свою чайную заварку, ты просто напоминаешь мне о вкусе дешевого кирпичного чая — вкусе дома. А когда ты говоришь мне что–нибудь в качестве комплимента, мол, я вовсе не такая, тем лишь напоминаешь мне, что я — не отсюда. И это всегда что–нибудь незначительное, но такое — каждый день.

Сеиварден подалась бы назад, но она уже была прижата к стене, а Экалу не хватало места, чтобы отодвинуться, не встав с постели.

— Ты никогда ничего такого не говорила прежде. — Сеиварден, дочь старого и некогда невообразимо престижного клана, родилась за тысячу лет до Экалу и всех остальных на этом корабле, не считая меня, и потому даже ее раздраженное недоверие прозвучало аристократично. — Если это так ужасно, почему же ты ничего не говорила до сих пор?

— А как же сказать тебе о том, что я чувствую? — спросила Экалу. — Как я могу жаловаться? Ты — выше меня по званию. Ты: — в близких отношениях с капитаном флота. Что за возможности у меня пожаловаться? И куда мне тогда деваться? Я даже не могу вернуться в подразделение Амаат, я больше к нему не принадлежу. Я не могу вернуться домой, даже если б сумела получить разрешение на эту поездку. Что же мне делать?

Разозлившись по–настоящему, уязвленная Сеиварден приподнялась на локте.

— Так плохо? И я так ужасен, потому что делаю тебе комплименты, потому что ты мне нравишься? Из–за того, что… — Она махнула рукой на измятую постель, на их обнаженные тела.

Экалу отодвинулась, села. Опустила ноги на пол.

— Ты не слушаешь.

— О, я слушаю.

— Нет, ответила Экалу и встала, сняла свои форменные брюки со стула. Ты делаешь именно то, чего я опасалась.

Сеиварден открыла рот, чтобы сказать что–то злое и едкое. Корабль произнес ей в ухо:

— Лейтенант. Пожалуйста, не надо.

Казалось, это не возымело немедленного воздействия, поэтому я безмолвно предостерегла:

— Сеиварден.

— Но… — начала Сеиварден в ответ то ли кораблю, то ли мне, то ли Экалу — не знаю.

— Мне нужно заняться делом, — сказала Экалу ровно, несмотря на боль, страх и злость, которые испытывала. Она натянула перчатки, взяла свою рубашку, куртку и ботинки и вышла за дверь.

Сеиварден уже сидела.

— Буфера Аатр! — воскликнула она и двинула кулаком в стену перед собой. И громко охнула, на сей раз от физической боли: ее кулак был без брони, а стена — твердая.

— Лейтенант, — сказал корабль ей в ухо, — вам следует отправиться в медчасть.

— Она сломана, — выдавила Сеиварден, когда смогла заговорить. Съежилась над травмированной рукой. — Не так ли? Я даже знаю, какая именно чертова кость.

— Две на самом деле, — ответил «Милосердие Каира». — Четвертая и пятая пястные кости. Вы уже делали это прежде?

Дверь открылась, и вошла Амаат Семь с липом, лишенным всякого выражения, как у вспомогательного компонента. Она сияла форму лейтенанта со стула.

— Однажды, — ответила Сеиварден. — Это было давно.

— В тот последний раз, когда пытались бросить кеф? — предположил корабль.

К счастью, он сказал это только в ухо Сеиварден, и Амаат Семь не могла его слышать. Экипаж знал часть истории Сеиварден: что она из богатого и привилегированного семейства, была капитаном корабля, пока его не уничтожили, и провела тысячу лет в анабиозном отсеке. А вот чего они не знали: очнувшись, она обнаружила, что ее клан исчез, а у нее самой ни денег, ни положения в обществе — и ничегошеньки у нее не осталось, кроме аристократичной внешности и произношения. Она бежала из пространства Радча и пристрастилась к кефу. Я нашла ее на захолустной планете, нагую, истекающую кровью, полумертвую. С тех пор она не принимала кефа.

Если бы Сеиварден не повредила кисть, она бы врезала в стену еще разок. Ей так хотелось это сделать, что аж мышцы свело и руку пронзила острая боль. Глаза наполнились слезами.

Амаат Семь встряхнула форменные брюки Сеиварден.

— Сэр, — сказала она по–прежнему бесстрастно.

— Если вам так трудно справляться с эмоциями, — вновь обратился корабль к Сеиварден, — то, я думаю, вам действительно нужно поговорить об этом с врачом.

— Да пошел ты! — отозвалась Сеиварден, но позволила Амаат Семь одеть себя и проводить в медчасть. Там она дала врачу наложить на руку восстановитель, но умолчала и о споре с лейтенантом Экалу, и о своем эмоциональном расстройстве, и пристрастии к кефу.

Времени хватило также и для обмена посланиями — мне с капитаном флота Уэми, которая находилась в одном шлюзе отсюда, в соседней системе Храд.