Но Волх вороном летел сквозь черные переходы. Выбежал во двор, сбежал вниз по ступеням и застонал, словно от боли. Резь в груди выбивала воздух, руки заледенели, будто в колючий снег он их сунул. Громыхнул гром, и с черных небес стали срываться крупные капли холодного осеннего дождя. Согнулся Волх пополам, не в силах дышать, а Переплут знай вокруг вьется, будто ворон над обреченным странником.

– Что же ты наделал, княжич? Упустил ты свою возможность, Волх Змеерожденный!

– Седлай коней. Мы уезжаем из детинца, – приказал Волх.

Переплут побежал в конюшню, а Волх обернулся и посмотрел на терем. Нигде не горели огни, нигде не слышно было криков. Казалось, будто бы не было страшной минуты над кроватью отца. Никто так и не пробудился, никто не бросился в погоню за предателями.

Волх и Переплут сами открыли ворота и во весь опор пустили застоявшихся коней через весь Застеньград. Казалось всё Волху, что гонятся за ним – не люди, но сила неизведанная и темная. Казалось, будто попал он в страшный сон: не проснуться, не убежать и не скрыться от древних чудовищ.

Вздымая брызги, переправились Волх и Переплут через брод на Пороге. Будто деготь черна была вода, окатила холодными брызгами Волха с ног до головы, ошпарила холодом, будто огнем лизнула в самое лицо. То не Порог-река воды спокойные в Южное море нес, то Смородина-река огнем полыхала. Взобрались Волх и Переплут на крутой берег и помчали коней дальше. Погони за ними не было, но не мог Волх остановиться: не от людей он бежал, а от себя самого…

Так покинул Волх Змеерожденный свой дом, в котором не было ему места, в котором жил он, будто непрошенный кукушонок.

Не разбирая дороги, вломился Волх на полном скаку в сам Аркадак. Черный молчаливый лес вздрогнул, загудел, будто живой, и конь под Волхом встал на дыбы и заржал от ужаса.

– Оставляй коней, дальше пешком, – приказал Волх Переплуту, и пустились они бегом через дебри и кусты куда-то дальше, в самую глубь запретного леса.

– Ты предал каждого, кто верил в твои силы, Волх, – проговорил Переплут, когда остановились они на мгновение перевести дух. Темно было в лесу, не доходил сюда свет одинокой луны, не светили тут звезды, затягивались небеса косматыми тучами. – Не знал я, что ты трус, каких еще поискать…

Почти не слушал Переплута Волх, кровь шумела в ушах. Не бывало Волху так жутко никогда в жизни, не бывало ему так страшно никогда. Что же натворил? Что же наделал? Будто горела в груди благость, погибая в пламени. Будто в самое сердце ядовитое жало Переплут воткнул, подлостью и лаской убеждая умертвить старика… Да не старика Волх умертвил, а благость свою.

– Кто ты теперь? – шипел Переплут. – Змееныш бездомный, беглец трусливый! Предал ты правду, княжич! Издохнешь теперь, будто собака паршивая, а слава ведь на золотом подносе была преподнесена!

Не выдержал Волх гадких речей и со всей силой ударил Переплута, да так сильно, что тот свалился с ног и прижал руку к лицу.

– Проклятый хитрец, – зло прокричал Волх, стоя над упавшим дружинником, – под твоими уговорами я готов был предательски убить человека! Лишить жизни князя и себя заодно – не было бы мне жизни после такого коварства!

– Княжич, тут ты неправ, – медленно прошелестел Переплут, кроваво улыбаясь. – Ни разу я не говорил тебе подобного. Я только лишь подсказал тебе решение, а ты сам взял в руки кинжал.

Переплут поднялся и глянул в лицо Волха единственным глазом. Волх рассвирепел. Подлый мерзавец научил Волха, как погубить свое благо, и нет снадобья от такой хвори. Бросился он на Переплута и повалил его на землю. Долго боролись они, катались по устланной иглами и опавшими листьями земле, поднимались и снова падали, пытались душить друг друга, били со всей силы. Неожиданно сильным оказался Переплут, неожиданно ловким, и уставший Волх чувствовал, что вот-вот поддастся, вот-вот силы его иссякнут. Ухватил с земли Переплут камень и со всей силы ударил им Волха по голове – закружилось у того всё перед глазами, отпрянул он, ухватившись за рану, а подлый Переплут змеей прыгнул вперед, выхватил коварный кинжал из-за пояса Волха и коротко ужалил в бок.

Вскричал Волх от боли, повалился на землю. Переплут встал над ним и вымолвил:

– Видно, ошибся хозяин насчет тебя, выползок. Никчемный и слабый ты оказался, Змиуланович.

Волху ничего не оставалось, как затаиться, а как сделал Переплут пару шагов ближе – ударил, что оставалось сил, по колену хитрована. Тот выронил кинжал и упал, а Волх, сквозь боль и страх, рванулся к кинжалу. Не успел Переплут помешать – бросился на Волха, но напоролся на острие, по самую рукоять вошло оно ему под ребра. Выдернул Волх кинжал и трижды ударил – в живот, в грудь, в бок. Упал Переплут рядом и закашлялся алой кровью, потом вдруг улыбнулся и прохрипел едва слышно:

– Слаб ты, чтобы судьбу свою поменять, маленький змееныш, слаб и труслив…

Волх поднялся. Перед глазами всё кружилось, будто кто колесо с ним раскрутил и с горы пустил. Нестерпимо болел бок, и капала из него красная горячая кровь. Не разбирая дороги, не ведая, что творит, побрел Волх куда-то в сторону, лишь бы уйти прочь от умирающего Переплута… Издалека набежал волнами осенний ветер, и дождь забарабанил по листьям и черным в ночи еловым иголкам.

Вдруг земля ушла у Волха из-под ног, завертелось всё перед глазами еще сильнее, и рухнул он куда-то вниз, покатился под гору. То не могила человеческая, то глубокий овраг, рухнул Волх, ударился головой и застонал. Прежде чем всё померкло, услышал он где-то над ухом шипение-шелестение. Потревоженные человеком, выползали из своих нор уголицы-гадюки, ведьмины змеи. Наползали они на княжича, опутывали его ноги и руки, холодные и тихие, будто ручейки ранней весной… «Тут мой конец», – подумал Волх, и провалился в темноту еще гуще лесной.

Рано попрощался с жизнью Волх, не закончился его путь в сыром овраге. Когда открылись глаза, увидел он сначала меховое одеяло, которым был накрыт до самого подбородка. Попробовал пошевелиться – вспомнил о ране на боку. Где же он? Неужели попал он в Вырий? Неужели увидит он свою любезную матушку, светлую княгиню? Но вместо матушки поодаль шуршала какая-то невысокая фигура. Волх присмотрелся в полумраке: сидя на коленях, спиной к княжичу, шуршала у крошечного стола маленькая, на первый взгляд обычная, старушка. Только вот волосы у нее были зелеными, будто тина болотная, в прическу не убраны, а раскиданы по сгорбленной спине. Что за невидаль?

Волх затаился и наблюдал, как толкла в ступке старушка какое-то снадобье. Лицо у нее было плоское, но вытянутое к подбородку, будто верхушка елки, треугольное. Брови густые, звериные, а руки великоваты для обычной женщины – длинные, сильные, с шишковатыми пальцами… «Ламанка!» – осенило тут Волха. Словно услышав его мысли, обернулась старуха и блеснула в полумраке круглыми глазами. Волх молча смотрел на нее, не зная, враг она или друг, а она закряхтела, поднялась с коленок. Тогда понял Волх, что лежит на деревянном настиле в шалаше, а зеленоволосая голова старухи почти касается потолка макушкой. Думал Волх, заговорит ламаниха, но она развернулась и вышла, всколыхнув завесу шалаша. Тут бы Волху встать, собраться, вылезти на свет, но силы его вдруг покинули, отчаянно захотелось спать и даже угроза встретится с ламаньем не была способна его поднять с лежанки… Уснул Волх снова.

Через сколько проснулся – не сказать. Но на этот раз в шалаше было светлее, из-под завесы пробивался дневной свет и чистый ветерок колыхал край ветоши. Волх осторожно повернулся на спину и вздрогнул: рядом с его лежанкой сидел человек.

– Не пугайся меня, Волх Змеерожденный, – проговорил он спокойно и с улыбкой. Густой его голос был и бархатный, такому голосу любой гусляр позавидует.

Волх постарался привстать, но человек покачал головой:

– Отдыхай, ты не здоров.

– Сколько я лежал? – спросил он, послушно ложась обратно.