Всё точно идет, как он того хотел, или…
— Жалеешь, что взял не Джеффа, а меня? — плюхаюсь на пол, приваливаясь спиной к этому самому злосчастному дивану, на котором Дик, кажется, умер. Иначе почему молчит?
— Глупый вопрос, — отвечает, наконец, когда реклама бытовой техники сменяется новостями про шторм.
А чего я, собственно, ожидал? И до сих пор жду?
— Так что? — Дик переворачивается на спину и кладет руку под голову. — Готов?
— К чему?
— Ну, как я понял, ты приехал, чтобы отсосать и вернуть этого Джеффа, — спокойно вещает утырок, и мне не верится, что он действительно всё происходящее именно таким образом расшифровал. Не, серьезно?
— То есть я умотал без денег, телефона, нормальной одежды, кинул своих родителей и, бля, кинул Джеффа, чтобы Джеффа же и вернуть?
Дик едва смеется, показывая, что, да, он врал, и теперь, когда он полезет в мои трусы, я не смогу пропищать: «Нет-нет, я приехал, чтобы только уговорить тебя мирно решить вопрос насчет Джеффа…»
— Тогда зачем же ты здесь? — спрашивает, и я теряюсь на миг, хаотично соображая, что соврать, и торможу себя на мысли: «Кому в пустом доме нужно быть правильным?»
— Потому что я захотел, захотел провести время с тобой, — оборачиваюсь и ставлю локоть на диван, теперь почти касаюсь его руки с пультом.
— А Дже…
— Мне не нужен Джефф. Мне нужен ты, — звучит как-то не очень, но опять-таки, кому в пустом доме нужна красота и правильность? Кому здесь есть дело, как это всё выглядит?
Мда, а как друг я на самом деле редкостное говно…
Наконец взгляд не в телевизор, а на меня. Наконец Дик усмехается, и это выглядит опасным, таинственным.
— Что мне сделать ради этого? — спрашиваю, хотя не то чтобы я готов на всё. В конце концов, именно я опять не смогу оставить всё прошлом, забетонировать и не возвращаться, прокручивая и прокручивая в памяти.
— То же самое, отсоси.
Бля. Нет бы сказать: «Ничего, мы уже связаны», но Дик такой Дик, пусть горит в Аду.
— Да пошел ты, — фыркаю и отворачиваюсь от него снова, — сам соси.
Смеется, громко так, ему искренне весело, а я закипаю.
— Ну, можно и так, — поднимается, потягивается, разминает шею, и мне чудится, что сейчас упадет на колени, спустит мои штаны, раздвинет мне ноги, усядется меж и…
…но уходит наверх, оставляя только пачку недоеденных чипсов.
*
Завтра мы уже уезжаем, а в понедельник стартует школа, и вот мы вновь по разные стороны баррикад. Обычные дни, обычное доживание до финиша.
Интересно, Дик уже спит? Я-то уснуть не могу, лежу в холодной постели, смотрю в темное окно, и в мыслях только завтрашний отъезд и… ну, почему он хотя бы не попытается соблазнить мою трезвую голову? Я, может, тоже хочу…
— Ты спишь? Дик? — стучу, аккуратно, на случай, если и правда спит, всё-таки он удалился в комнату достаточно давно.
Молчание, топчусь, раздумывая: заглянуть или уйти; и любопытство побеждает. Тихо приоткрываю дверь, сразу бросаю взгляд на кровать, обнаруживаю ту пустой и вздрагиваю:
— Чего тебе? — Дик оказывается сидящим в кресле у окна, ноги вытянуты на невысокий стол, в руках заряжающийся телефон.
— Дай телефон, — прохожу внутрь, — утром верну.
— Мне самому нужен, — разводит руками, — так что обломись.
И действительно утыкается в телефон, печатает там чего-то, на меня больше не обращает внимания. А мне нужен же телефон, без него не отвлечься, в интернете не посидеть, с Джеффом дружески не пообщаться.
— Ну, Дик, дай, — подхожу к нему, совсем близко подхожу и останавливаюсь, — дай погонять.
— Ты его и так весь день гонял, — улыбается и вот уже смотрит мне не в глаза, а всё ниже и ниже… чувствую покалывание от этого внимания. — Хотя… если бы ты мне тоже что-нибудь дал…
— Например? Всё что угодно, кроме секса, — предупреждаю сразу, а Дик думает возражать:
— Тогда зачем ты в одних трусах ко мне заявился?
Холодно. В доме достаточно холодно, чтобы ходить в толстовке, а не шастать в трусах, как подметил Дик, но я ведь из постели выполз на пару минут, чтобы… телефон взять, да.
— Потому что лень одеваться, а потом опять раздеваться, — поясняю, хотя и это лень.
— Рэнди, я трахаться хочу… — само собой разумеющееся сообщает, — но… так и быть, повернись, постой спокойно минуту — и телефон твой.
Ха? Повернись к нему жопой и постой минуту? Серьезно? Постой минуту спиной к гею — и вуаля? Он что, дебила во мне нашел? Срываюсь вперед, чтобы выхватить чёртов мобильник, но Дик более ловкий, уводит руку вниз, так что еще одно движение для меня, и я завалюсь на него.
— Тц-тц, я создаю условия, чтобы их соблюдали, — усмехается, — так что…
Ладно, рожа хоть и наглая у него, но минута — это всего лишь шестьдесят секунд. Вот если бы он предложил две минуты, то я бы точно не согласится, но шестьдесят секунд это не сто двадцать, поэтому…
— Пф, будто это погоду сделает, — и, прежде чем повернуться к нему спиной, предупреждаю: — Но учти, в этот раз я считаю.
Дик улыбается, и это последнее, что вижу, прежде чем закрыть глаза и начать: раз, два, три…
Ладонь ложится на копчик, а потом и вовсе соскальзывает на задницу, сжимает, как обычно мнут задницы потаскух, но счет-то идет.
Шесть, семь, восемь…
Сдергивает трусы вниз, и во мне рождается желание заорать и убежать, но я выдерживаю, продолжая считать. Десять, одиннадцать…
Наминает правую ягодицу, потом левую, и вот снова правую, наверняка до красноты. А я делаю глубокий вдох, цифры в голове доходят до двадцати, недолго осталось.
Пальцы, ставшие совсем холодными на фоне горящей задницы, устремляются в центр, и у меня чуть глаза на лоб не вылезают. Что за сука, неужели он думает, что я буду терпеть, пока он мне анус трогает?!
Двадцать девять, тридцать, тридцать один…
Поглаживает мягко, не надавливает, слава богу, и не думает вставлять, и всё же это касание заставляет мысленно заикаться в подсчете. Ну, кто из нас ненормальнее: я или Дик?
— Тебе приятно? — спрашивает, а пальцы наконец оставляют в покое анус и спускаются ниже, и это уж точно приятно. Прям головокружительно.
— Вообще-то нет, — а член начинает предавать, но Дик-то не видит.
Возвращается вверх, к анусу, и массирует активнее, от этого покрываюсь мурашками, хотя запоздало ловлю себя на мысли, что в доме не так уж и холодно. Точнее вообще не холодно, а очень даже жарко.
Сорок пять? Сорок семь? Ладно, уже типа пятьдесят, и произношу вслух:
— Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три…
Чужая рука приступает снова к наминанию ягодиц в оставшиеся секунды, а я стараюсь собраться сбить подобравшееся полноценное желание. Надо просто думать о чем угодно, только не о происходящем, и секса больше не хочу.
— …шестьдесят.
Сразу же натягиваю трусы и пыхчу от ложной ненависти и ярости:
— Давай телефон, блять.
Дик смеется и, прекращая, качает головой. А я ведь чувствую, что возбужден он как чёрт, настоящий чёрт, вон, глаза блестят и полыхают… похоть это.
— Ну, не знаю, — улыбается, хотя это вовсе не улыбку, а оскал больше напоминает. — Давай еще минуту — и вот тогда точно телефон твой.
Хах, мать вашу, сука! Если я его задушу, Господь же меня оправдает? Ладно, может, и не Господь, но дьявол уж точно. Или тот на стороне гомосексуалистов? Блять.
— Ты думаешь, я дебил?! Прокатил меня раз, прокатишь и второй, пиздец, сиди тут и дрочи! — и с этими словами бы уйти, но я стою и пыхчу злобой.
— Ну, смотри, а то еще минута, и хоть забирай телефон с концами.
С концами? Это типа навсегда?
— Только в этот раз без кидалова, — предупреждаю и поворачиваюсь спиной второй раз, слыша смех надо мной. — Иначе я… я тебя убью.
Снова лишаюсь трусов, только уже без предварительного поглаживания в пять секунд. Снова приступаю к счету, а Дик поднимается и, не теряя времени, вплотную подходит и прислоняется. И, как я и думал, возбужден он зверски просто.
