Но Мюррей распростер руки, и ему невдомек было о трудностях, вставших передо мной. Он слишком груб, чтобы уловить мое стеснение.

— Давай, потрахайся со мной наконец, Сэм, — он засмеялся, а я на его предложение заперся в ванной.

Стиральная машинка вовсю работала, а я принимал душ и лениво себе надрачивал. Но так и не кончил.

«А… вот и ты, счастливый перениматель эстафеты». Да, Якоб застрявший в подсознании всё еще смел издеваться. «Счастливый перениматель эстафеты…» «Настолько счастливый, что дрочит по-тихому в ванной, пока его горячий парень творит не пойми что».

В ту ночь было жарко спать. Духота казалась невыносимой, а, быть может, всё-таки стоило обкончаться во время водных процедур.

— Мюррей, — тихо позвал я лежащего рядом ублюдка, — Мюррей…

Он не ответил, спал, словно мертвый, и я приблизился к его спине. Одеяло немного сползло, его плечо было обнаженным, и, задержав дыхание, чувственно и невесомо я коснулся. Коснулся такой горячей и нежной кожи. Нет, всё же в Мюррее я души не чаял.

Он не проснулся, даже когда я наклонился и губами припал к его плечу. Не проснулся, когда я закрыл глаза и уткнулся в это самое плечо лбом.

Мои руки начали наглеть. Почему-то, когда Мюррей не смотрел, стало намного проще его трогать. Под одеялом самым хамским образом я лапал спящего человека и тихо млел. Рука плохо скользила по чужому плоскому животу, и я почти осмелился накрыть его пах…

— Что ты творишь? — Мюррей перевернулся на спину и тем самым немного меня отстранил, — Сэм?

Я растерялся, но быстро вернулся в чувство. В конце концов, Мюррей мой, и я за это честно платил.

— Что хочу — то и делаю, я тебя вообще-то купил.

— А я что, сопротивляюсь? — теперь уже он трогал мои волосы в темноте. — У тебя полная свобода действий, давай… не запрещай себе.

«Не запрещай себе…» так вот как это выглядело для него все эти дни, недели, месяцы? Выглядело так, что я себе запрещаю?.. Наверное, но в ту ночь я правда сломался, а, быть может, это сломался замок клетки, и внутренний очень развратный зверь выбрался в прыжке.

— Давай, в темноте подставляться же проще, — Мюррей насмехался и был прав. Он действительно знал и понимал, о чем говорит.

— Проще, если бы ты еще молчал, — я стянул с него одеяло и поспешил забраться и сесть на чужой живот.

— Да? А по-моему тебе очень нравится, когда я говорю, — и он наконец заткнулся. Но было такое ощущение, что повис вопрос, немой мюрреевский вопрос, спрашивающий: «И что дальше?». Я сидел на нем, словно на коне, словно собирался погонять, и просто ловил с этого кайф. Но серьезно, и что дальше? Мюррей ждал с интересом, и этот интерес я чувствовал тоже.

Я наклонился к нему, и он сам потянулся поцеловать. Страстный с покусыванием, невозможно влажный поцелуй. До этого я посмел забыть, как хорош его язык, переплетающийся с собственным.

Теперь уже его руки были жадными и трогали меня в нетерпении. Как бы сложно не было поверить, К., но я думал, у Мюррея правда никого не было за тот промежуток времени. Мы изнывали и портили совместные дни вдвоем. Вот уж точно два барана, но в ту ночь в постели мы наконец стали другими животными.

— Это ведь лучше, Сэм, да? Это ведь лучше, чем строить из себя хозяина? — он весь горел в похоти, но спесь не сбилась.

— А я и есть… хозяин… — прошептал чувственно, и Мюррей тихонько засмеялся.

В ту ночь я принимал его не как хозяин всё же. Несколько болезненно, и под чужим чутким контролем. Насаживался аккуратно, а в один момент Мюррею это надоело, он легко опрокинул меня на спину и вбивался уже ровно с тем темпом, с которым желал. Наверное, тот, кто трахает, и есть хозяин. Да?

Я обнимал его, деля с ним страсть, и целовал, лишь бы Мюррей не останавливался, и поверь мне, К., не останавливался он долго. А потом…

— Кончай, шлюшка, — совсем не приказным тоном, и я излился, словно всё-таки была команда.

Гладил его по голове, гладил, пока он не имел сил слезть с меня, и думал о своем. Вспоминал тот весьма коварный вопрос «Скажи мне, Мюррей, как удержать тебя?», мучивший меня, и радовался, ведь, кажется, я понял ответ. Кажется, я осознал как.

========== 10 ==========

— И как же? — К. подается вперед, ее глаза горят заинтересованностью, поэтому я тоже наклоняюсь вперед:

— Давать. Просто и хорошо давать. Без всяких стеснений и угрызений совести.

— Как пошло, — дорогая подруга морщит нос, и я фыркаю:

— Ну а ты какой ответ хотела услышать? Что надо дарить каждое утро по розе? Или доплачивать десять долларов в сутки?

Это жизнь, моя милая К., грубая, неотесанная и полная подвохов, словно рождественское утро. Кстати, про утро, которое хоть и не было рождественским, но стало очень приятным. И что еще важнее — утро, которое смогло расставить всё по своим местам.

— Пахнет вкусно, — я зашел на кухню и сразу направился к готовящей у плиты «хозяюшке».

— Как обычно, — Мюррей усмехнулся, — знаешь, я уже привык.

— Да, и я тоже, — обнял его и утонул.

Он пах блинчиками… и с этим, я понимаю сейчас, к нам приходила стабильность. В этих, казалась бы, рутинных, обыденных и ежедневных ритуалах. Мюррей готовил для нас, и это делало счастливым до безумия. И делает до сих пор.

Мы снова смотрели новости, обсуждали глупости и посматривали друг на друга. Мне кажется, мы оба осознали, что между нами есть нечто большее. Чувства. И именно поэтому он со мной мучился, и именно поэтому я пошел на уступки. Именно поэтому, закончив, я отодвинул стул, стянул с себя брюки и нагнулся над столом.

Мюррей брал меня столько, сколько ему было нужно, а я кончил два раза с интервалом в минут десять, не больше. Я всё еще чувствовал его в себе, а он уже шептал в мое ухо:

— Всё-таки ты очень хорошо усваиваешь уроки…

Это правда, К. Я действительно очень хорошо усваиваю уроки, и уроки Мюррея особенно. Конечно, было еще немало ссор и неразберих. Иногда он уезжал, порой я его выгонял, а один раз, представляешь, Мюррей выгнал меня из моего же дома. Просто я вернулся из Барселоны с задержкой в пять часов, а он не желал слушать про самолет…

Ладно, самая большая наша проблема была разрешена, притирка случилась. Знаешь, К., когда люди удовлетворены, им любое море по колено, знаешь, да? Они так говорят: «Любое море по колено». Удовлетворены и чувства, конечно. Очень важно, чтобы были чувства, иначе вообще непонятно, зачем живешь, чего ждешь и чего хочешь. Да уж, вот такая вот у нас вышла история… долгая, да, К.? Ты, наверное, уже устала меня слушать? И вообще, когда у тебя рейс?

— Ничего и не устала! Хотя, признаться, правда, прошла будто пара лет с момента, когда ты начал рассказ. — К. смеется и поднимает голову к большим настенным часам. — О, боже, осталось меньше трех часов.

— Тогда… — меня прерывает собственный мобильный телефон: — Алло? Ты приехал?

— Да, припарковался у этого чёртова ресторана. Ты скоро?

— Сейчас выходим; и придётся подвезти мою подругу к аэропорту, не могу позволить ей мучиться с такси, — не то чтобы я спрашиваю, но Мюррей отвечает:

— Хорошо, — и сбрасывает звонок.

— О, неужели я сейчас увижу того самого Мюррея? — К. заинтригована, и я улыбаюсь для еще пущей интриги.

Расплачиваемся, покидаем ресторан, и погода, как всегда, неласкова. Ветер звенит в ушах, но я уже вижу машину и Мюррея, сидящего за рулем.

— Привет! — К. счастлива, плюхается на заднее сидение и блестящими в полутьме глазами разглядывает моего обожаемого через зеркало. И Мюррей, конечно же, это замечает.

— Я так понимаю, обо мне рассказывали?

К. заливается добродушным хохотом, и я только и могу, что отвести взгляд. Слышу:

— Надеюсь, не очень много…

И К. хохочет еще громче.

Добираемся до аэропорта со смехом в салоне, шутливыми разговорами и таинственной улыбкой подруги, адресованной мне, каждый раз, когда я к ней оборачивался. Ловлю себя на мысли, что не очень хочу, чтобы К. улетала. Чёрт знает, когда еще ее увижу… а кто, кроме нее, сможет так долго слушать мою болтовню?