— Отец! Отец! — мальчуган, что привел, забегает под большой шатер из шкур и уже оттуда машет, чтобы я следом зашел. Захожу, игнорируя косые взгляды.

Деревянные вырванные и обрубленные пни служат сидениями возле костра. Тени пляшут на шкурах, стоит запах дыма, травы и пота. Сразу узнаю Оло по глазам, по его особому доброму, умному взгляду, которым он всегда смотрел на меня. И сейчас.

— Вернулся?

— Кто это? — вклинивается сын, и Оло прогоняет его отмашкой:

— Иди к матери. Не мешай, — после обращается ко мне: — Садись, выпей. Может, расскажешь чего, Тай? Или кто ты уже там?

Разогретая в чане трава наливается в вырезанную деревянную кружку без ручки, и я принимаю напиток из его рук. Первый глоток знакомого варева — словно и не пропадал.

— Никогда не забывал, кто я, а я — Тай.

Оло плохо прячет улыбку, притворяться совсем не умеет, непривычно вновь доверять тому, что видишь и что слышишь, не ища обмана.

— У тебя уже сын, поздравляю.

— И дочь, — кивает, — а у тебя?

Цветок в клетке и руки в человеческой крови. Умалчиваю, такое стыдно рассказывать.

— У меня есть только я, — притворно весело шучу, и делаю глоток, убирая горечь во рту горечью еще большей.

— Ты ведь не навсегда вернулся, зачем тогда? — никакого веселья, но расположение духа мягкое, чувствую.

— Я живу в том доме, ты можешь свободно ко мне приходить, — новый глоток, — и ты приходи, когда хочешь.

— Неужели дом твой?

— Да, — допиваю варево, — приходи, пожалуйста, хоть иногда.

— Приду, — наливает вторую порцию. — А тебе повезло, что сына моего встретил, лес стал опасным местом даже для нас.

Настораживаюсь, внемлю каждому слову:

— Множество семей в округе, некоторые непонятно откуда пришли и кто вообще. Агрессивные, убивающие даже своих, не говорю уже о чужих. В лесу полно людей, и многие из этих людей звери, Тай, догадываюсь, что из тех земель, откуда ты пришел, догадки, опять же.

— Буду иметь в виду, но дорогу сюда я помню безошибочно.

— Все таки, ты наш, Тай, — и с этим мы выпиваем снова.

Со мной делят трапезу — хорошо прожаренного, предварительно выпотрошенного, освежеванного оленя и несколько кроликов. Никаких овощей, пряных приправ и хлеба.

Возле костра трудно дышать, пишу сложно глотать, и все гогучут и смеются, особенно пляшущие дети. Меня мало кто узнал, но многие помнят, помнят рано осиротевшего мальчика, но видят-то перед собой взрослого человека.

Оло провожает, и вместе со мной выходит из леса, доходит до ворот, касается рукой железного забора.

— Доброй ночи, Тай, — бьет приятельски по плечу на прощание, и я наблюдаю, как он уходит, удаляется, забирается обратно в темноту ставшего опасным леса.

Пропах землей, костром, жаренным мясом, горячей травой, потом и много чем еще. Надо вымыться до того, как меня увидит Каллис, иначе возродится в его глазах ненависть и чувство неприязни.

— Добро пожаловать домой, господин, — мальчик-слуга кланяется и смотрит в пол, когда я прохожу мимо.

========== Глава 7. Неволя для человека ==========

— Как тебя зовут?

— Нимес, господин, — с видимым напряжением, прикладывая недюжую силу, мальчик выливает горячую воду из огромного кувшина в ванную.

Еще кувшинов пять-шесть, и могу забираться, стягиваю с себя дурно пахнущую кофту. Нимес встает на стремянку с наполненной тяжестью опять, я развязываю верхнюю шнуровку брюк, чтобы после снять. Последний кувшин опустошается, снимаю нижнее белье, остаюсь полностью нагим.

— Ты переборщишь, — перехватываю руку слуги, быстро занесшего бутылочку с ароматным маслом над приготовленной водой, — не надо.

— Хорошо, господин.

И я захожу в ванную и сразу окунаюсь.

*

Приоткрываю дверь купальной комнаты и слышу «Не надо», а вижу раздевшегося Тая, стоящего ко мне спиной. Мускулистая, без намека на шрамы из прошлого.

— Хорошо, господин, — Нимес выходит, не упуская возможности едва наклониться для меня.

Зловоние леса, болота и всего сопутствующего, замечаю одежду Тая — грязную, валяющуюся на полу, служащую источником запаха, как и кожа владельца. Сам владелец, казалось, не чувствует и не мыслит ничего вокруг, прикрывает в блаженстве глаза.

Запрокинутая голова, сильная шея, выпирающий кадык на ней, ключица, широкие плечи и все это с идеальной, гладкой и воняющей кожей.

— Отдыхаешь? Я думал, ты не вернешься.

— И успел обрадоваться? — шутит, улыбается, все также пребывая в неге.

— По крайней мере, не опечалился, — указательным пальцем дотрагиваюсь приятно-горячей воды. — Не хватает ароматов. Добавить?

— Да, добавь запах цветов, — наконец открывает глаза и резко, очень цепко хватается за мою кисть свободно нависающей руки над водой. — Присоединись.

С ума сошел. Обнаруживаю татуировку быка на нем и пытаюсь освободиться, но Тай, нет, Тилла, это животное Тилла тянет меня к себе. Прямо в одежде, невероятная наглость, неподобающее поведение, выходящее из рамок негласно установленных правил.

— Тилла, хватит! Перестань! — упираюсь, но вероятно, это только раззадоривает зверя. Надо сдаться? Тогда все прекратится? И в тот момент, когда перестаю сопротивляться, делается только хуже — падаю в ванную.

В одежде. Полностью. Едва не захлебываюсь.

Пытаюсь избавиться от чужих настойчивых рук, но, кажется, он трогает меня везде и не думает прекращать. Что мне делать? Как наконец от него избавиться? Чувствую досаду, недомогание, обиду и прихожу в недоумение, когда различаю во всей этой гамме смех Тиллы. Настоящий, живой смех, и буря эмоций утихает, оставляет смиренность, принося спокойствие. Опять могу беспрепятственно дышать и видеть.

— Ты жив? — его лицо совсем близко, вглядывается, ищет что-то.

— Очень смешно, — отталкиваю Тиллу со всей силы, но это лишь заставляет его рассмеяться снова, а после поцеловать ради моего молчания. Губы горячее, чем вода, язык настойчивее, чем руки, и от этого я кажется тону лучше, чем от воды.

Сопротивление не приносит никакого смысла, а расслабление в его руках приводит только к большему нападению на мое тело. Нет достойной тактики дать отпор зверю, кроме как удовлетворение потребности. Но если потребность в этот раз слишком велика?

*

Нежный, податливый, но даже в кипятке холодный. Не обнимает меня, не притягивает, сладкие вещи не шепчет в страсти, как Нелеллу и другие после него. Любви моей после соития и вовремя не потребует, но это делает вещи лишь сложнее. Насколько было бы проще, если бы Каллис хоть немного, совсем чуть-чуть хотел меня.

— Я так вас люблю, господин, — вырывается из глубины сердца и больше не заткнуться, все говорю и повторяю, словно обезумел, как сильно люблю и всего трясет от такой немыслимой близости.

Вон он в руках моих, и никуда, никогда от меня не убежать, не избавиться. Я его и он мой, хоть и придется это доказывать каждый день, каждую ночь заново, пока не усвоится в его голове. Пока разум не воспримет эту реальность, и реальность такова — мы вместе.

Наконец угодив в мои лапы не выберется, я жизнью пожертвую.

— Тай, — пытается остановить, последняя попытка, но я ломаю на корню. Еще больше поцелуев, чтобы выразить и показать, излить всю любовь, безмерную привязанность, некое подобие обоготворению.

И он извивается, загнанно дышит, и возможно не замечает, что я его уже раздел. Не замечает, как мы касаемся друг друга обнаженными телами, и это был последний рубеж преодоления. Невероятное блаженство, и голова кругом.

— Я сейчас возьму вас, господин, хорошо? — и прежде, чем он осознает вопрос, прежде, чем может ответить, поворачиваю его спиной к себе, прижимаю грудью к бортику, наваливаясь и твердым членом касаюсь его ягодиц. Наконец Каллис выглядит и действует не как зверь, а как человек. Напуганный, слабый, совсем не господин.

Никогда ему не наврежу, поэтому беру в руки баночку с массажным маслом, приготовленную заранее Нимесом по моей просьбе. Я собирался пойти с этим в спальню Каллиса, но он сам пришел ко мне, словно бабочка прилетела на огонь. И вот мое пламя, мои смазанные пальцы, касаются его сокровенного входа. Чувствую пульсацию, чужой страх отбивается пульсом у меня, но у меня самого никого сомнения нет, еще никогда я не был настолько прав. Просто надо трахнуть его. С людьми, которых я поимел, в будущем не возникало и малейших проблем.