Вообще говоря, Ралли стал для меня неким проводником в мир господина, который я не видел. Так как Ралли прислуживал здесь уже больше пяти лет, он знал несколько больше…
— Господин очень правильный человек, — говорил Ралли, кормя лошадей, — и консервативный… Что? Ты не знаешь, что такое «консервативный»? Ну, он не любит ничего менять, вообще ненавидит перемены, знаешь, он в принципе многое ненавидит. Например, грязь. А любит цветы, да…
Я все хотел спросить у Ралли про ту картинку в книжке, где женщина и мужчина прижимались друг к другу, все хотел спросить, можно ли так двум мужчинам, но не спрашивал. Наверное, это было и к лучшему.
========== Глава 7. Два желания ==========
— Если ты испортишь ткань, отребье, я отрублю тебе руки, — господин нависал надо мной, — но ты можешь еще передумать браться за это. Возможно, твое место в конюшне или на псарне с Иссалом.
— Господин, я сделаю все превосходно.
Он ушел вместе с Эллином, а я остался с его одеждой в руках, и я не торопился ее стирать.
Дрожащими пальцами я провел по нежной ткани, рассматривая красивые узоры, невероятные голубые цветы, роспись… Возбуждение сбивало дыхание, и ждать больше я не мог.
Опустил одну руку, развязал веревки штанов и дотронулся до своего желания.
Вожделение от вещи господина, вещи, которую он носил, невероятно мягкой и холодной, пропахшей свежестью и сладостью… Я втягивал воздух, зарывшись лицом в ткань, и погружал себя в этот запах.
Если бы господин знал, что я делал, оказываясь с его одеждой в руках… Если бы господин знал, как я провожу время, прежде чем взяться за стирку…
Оргазм был благословением. Штормом, пожаром, адом и раем. Оргазм был волной, несущей на гребне мое желание и восхищение господином. И я никогда не чувствовал ни стыда, ни сожаления за него.
Это был я. Дрочащий, изнывающий похотью и мнущий в руках часть существования господина Ореванара.
Он держал, все эти годы он держал меня на коротком поводке, но этого было недостаточно.
Я все равно исхитрялся получать свое, и для меня, четырнадцатилетнего, не было иной благодати, как вершина удовольствия. Только вот хотелось все больше… Хотелось настоящей, пусть и холодной кожи под пальцами. Хотелось касаться его волос, хотелось почувствовать его твердое желание, и хотелось так больно, что я выл.
Это была настоящая тоска по чужому телу.
Телу, которое я к тому моменту чувствовал всего три раза. Первое властное прикосновение, второе — полагающееся на меня, и третье, когда он перехватил кисть. Все были холодными, как зима.
— Черт… — зубы впились в губу, горячая кровь потекла по подбородку. Пришлось отбросить от себя вещь, чтобы не замарать.
И все же господин Ореванара не понимал меня. Он не знал, что скрывалось за моим взглядом, не разгадывал язык моего тела, не замечал мою сумасшедшую тягу к нему. Не видел моих мучений.
Но что-то он подозревал. Я уже замечал, как он тщетно пытается уличить меня в чем-то, догадаться. Он чувствовал, что-то не так, но он был лишь человеком. А со своими обязанностями я справлялся действительно превосходно.
Я расстроился весной, когда господин отправился на праздник в честь дня рождения принца Нелеллу без меня, но расстройство сменилось бурной радостью по его возвращению.
Мне доверили убирать комнату. Я получил свой ключ…
Комната действительно была большая. На стенах висели выделанные шкуры, в углу был камин. Большой стол, книги, комод, столик с зеркалом. И кровать.
Я ласково провел пальцами по столбу кровати, когда оказался в спальне господина впервые. Не горящие сейчас свечи были расставлены повсюду, и я зажег их, хотя был день.
Вымыв полы, протерев пыль, я занялся очищением своих рук. Хотел, чтобы на них не было моего запаха, я так хотел, чтобы они стали безличными, но все, чего добился, — это запаха цветов, все потому, что такое было мыло. Чертова Аллира варила мыло всегда с цветочным запахом.
После я взбил подушки господина и прижался к ним лицом. Мягкие, приятно пахнущие, запах убыстрял кровь, но удовлетворять себя совсем не было времени, господин должен был вскоре вернуться с обеда. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как проявить благоразумие и оставить постель господина в покое.
С тех пор второй ключ от спальни был у меня. Хоть господин Ореванара и не признавался, но все это произошло потому, что я и правда выполнял обязанности лучше, чем Эллин. Все, за что я брался, выходило у меня идеально. Только господин и не подозревал, что причина моей покладистости, усердия и старательности — это желание. Он видел только результат… И так как результат был красивым, он подпускал меня все ближе и ближе к себе.
Первый раз, когда он был наиболее близким к разгадке, случился в обычный летний вечер. С этого самого вечера все пошло не так…
— Почему ты так смотришь на меня?
— Простите, господин, — пришлось опустить голову, хотя я меньше всего этого желал.
И все же я подсматривал, как господин развязывает пояс, кладет его на стул, а следом…
— Почему ты так смотришь, зверь? — повторил господин вопрос, и на этот раз правда пришлось прекратить смотреть.
Но я слышал. Слышал шелест ткани, слышал, как господин ступает босиком до деревянной ванны, похожей на разрезанную и укрепленную металлом бочку, слышал, как господин забирается внутрь, плеск воды…
— Пошевеливайся, иначе вода остынет раньше, чем я буду чистым, — он задрал голову, облокотившись на бортик.
— Д-да, господин.
Непослушными ногами я забрался на стремянку, чтобы удобнее было омывать господина. Я видел на этот раз не кусочек ключицы, а почти всего его целиком… Я видел узкие плечи, мерно вздымающуюся грудь, маленькие соски… И пока я, замерев, рассматривал чужое тело, хозяин этого тела следил за мной. Но я все равно никак не мог перестать…
— Что во мне такого интересного? — произнес господин и вытянул мокрую руку вперед. Капли скатывались по ней и обрывались, возвращаясь в воду.
Взяв уже намыленную щетку, я начал тереть эту самую руку, и даже физически это было тяжелее, чем рыть землю. Мне было сложно не отбросить щетку и не вылизать руку господина до блеска.
— Знаешь, я ошибался, — со странной улыбкой произнес господин, все еще следя за моим лицом. — Ты похож не на волка… И не на медведя…
Его тонкие губы налились ярким красным цветом, щеки приобрели едва заметный румянец…
— Ты болотная пиявка, — он вытянул другую руку, заставляя меня переключиться на нее. — Я не шучу. Ты вцепился в меня не пастью, ты приклеился и…
Пока он говорил, я занимался его рукой, жалея, что никак нельзя дотронуться до мокрой, горячей и такой доступной кожи. А он все говорил, не замечая моего желания.
— Зачем ты приклеился ко мне, а? Неужели сам хочешь стать господином? Хочешь владеть этим домом, хочешь убить меня?
— Н-нет, господин, я никогда не причиню вам вреда, — пот тек по вискам, голос у меня стал низким, а глаза бегали по тем его частям тела, что не скрывала вода. А он не замечал…
— Все в лесу такие немощные звери, как ты? — он убрал руки и отодвинулся от бортика, чтобы я занялся его грудью и шеей. — Может, тебя и выгнали, как позор? Может, ты прячешься от своих собратьев, которые хотят тебя убить?
— Нет, господин, — я водил щеткой аккуратно, стараясь не сделать больно наверняка шелковой коже.
Если бы господин опустил взгляд, он бы нашел ответ на вопрос, который задавал. Он бы сразу понял про меня все, но люди никогда ничего не видят, а он — особенно…
— Ты слишком послушный для дикого, — прямой взгляд в лицо. Он все пытался прочитать во мне что-то.
А у меня член ныл, я был так возбужден, как никогда еще до этого. Хотелось плакать и молить, а еще показать… Но я не обезумел настолько.
— Уходи, — господин отодвинулся и снова прильнул к бортику, — я желаю побыть в одиночестве.
Я так и замер. С щеткой в руках, с шумом в голове и с дрожью в коленях.
Господин даже не разрешил домыть его. Не разрешил помассировать плечи, не дал омыть бедра и не позволил дотронуться до чресел, вытереть себя мягким полотенцем. А я так надеялся на все это…
