А я пел еще и еще, так же вдохновенно и сильно, пока мне не позвонила жена: «Ты что там ночевать собрался? Давай вали домой, мне надо ногу натирать!».

Я шел домой неуверенно, покачивался. Метро уже закрылось, пришлось идти пешком по Севастопольскому проспекту. Луна, яркая луна светила мне всю дорогу. Она плыла над изломанной линией крыш в радужном ореоле. Иногда ее словно веко, прикрывала проплывающая туча, но потом она снова появлялась. Она неотрывно следила за мной.

Все последующие дни я был как в тумане: не мог избавиться от колдовского наваждения того вечера. Все стояло передо мной ее лицо, все звучала томительно и грустно эта мелодия и мы уплывали с ней под эту музыку далеко, далеко – в какую-то неведомую, прекрасную страну. Я жил как в бреду, какой-то отстраненной от реальности жизнью. Я стал невнимательным, рассеянным, порой не понимал происходящего. Однажды жена не выдержала:

– Что-то ты совсем сдурел в последнее время.

– А что такое?

– ты что сейчас сказал?

– А что? Что я сказал?

– Я тебя попросила в магазин сходить, купить подсолнечное масло, оно кончилось. А ты что сказал?

– А что я сказал?

– Вот именно, не помнишь ничего! Сказал: «сейчас закрою».

– А я думал, ты просила закрыть окно.

– Ты думал. Совсем на стихах своих помешался, только о них и думаешь.

– Ну, ладно тебе!

– Чего ладно? Что с тобой? Что-нибудь на работе?

– Ничего! Не твое дело!

– Что-то ты разговорился в последнее время! Смотри, доиграешься у меня!

Что-то надо было делать со всем этим. Я пытался не думать о ней, забыть все. Но чем больше я старался забыть ее, тем чаще мне вспоминалось ее лицо, тем чаще я думал о ней. Все теперь напоминало мне о ней, о том вечере. Стоявшая у моей кровати гитара в черном чехле, мелькнувший в метро взгляд девичьих голубых глаз, случайно услышанная мелодия – такая же плавная, красивая и печальная.

Кончилось все бессонницей. Я ложился в кровать, но вместо того, чтобы сразу, как обычно, заснуть, начинал вертеться с боку на бок и – через час опять в голове роились те же мысли и ее образ. Нечего было и думать о сне. Порой у меня перехватывало дыхание и сжималось сердце, когда я сильно распалял себя несбыточными мечтами. Мне казалось тогда, что если я не увижу ее вот сейчас, в это мгновение – я умру, у меня разорвется сердце от невыносимой тоски!

Через несколько дней пришло осознание. Я понял, что если я не выйду из этого состояния – я свихнусь, заболею тяжким недугом, пропаду. Надо было, во что бы то ни стало, отвлечься от этих неотвязных мыслей, которые измучили меня.

На следующее утро я пошел покататься на лыжах в наш битцевский лес. День был морозный, солнечный, ясный. Крохотные снежинки витали в воздухе, посверкивая на солнце. Они казались солнечной пылью, сдуваемой со светила каким-то неведомым галактическим ветром – золотые солнечные пылинки. Я быстро шел по лыжне. Она огибала длинный подковообразный овраг. Солнце, казалось, играло со мной в прятки: то пряталось за темными стволами лип, то выскакивало из-за них, задорно подмигивая. Снег – мягкий, пушистый, сказочный лежал повсюду. На стволах упавших деревьев разлеглись пышные снежные фавны. На толстых ветках множество белых змей, иные – ровные, другие свисали толстыми полукольцами с веток. Длинные тени деревьев лежали на снежном покрове. Концы этих теней протянулись далеко-далеко и скрывались в темной чаще. И эти тени и абрисы маленьких заснеженных ямок и кочек были плавными, округлыми, мягкими. Порой на снегу попадались дубовые листья – похожие на охристо-зеленоватые многопальцевые рукавицы.

Когда я повернул направо и пошел вдоль южной стороны оврага, я увидел толпу освещенных лип. Солнце расцветило верхушки стволов теплым охристым цветом. Казалось, это была толпа застывших древесных чудищ, пришедших сюда поклониться небесному идолу.

Прогулка была чудесная. Но как только я пришел домой все прежние тревоги и мысли опять одолели меня. Я понял, что никуда не спрячусь от них, не скроюсь. Надо было что-то срочно делать с собой.

Я нашел в аптечке, припрятанную женой пачку «фенозепама». Эти дефицитные таблетки она достала, через свою знакомую, работавшую в аптеке. Она запретила мне брать эти таблетки – берегла их для себя и для нашей Кати, которой скоро предстояло сдавать экзамены в школе, поступать в институт.

Но теперь у меня не было иного выхода. Я принял на ночь сразу две таблетки и уснул. Проснулся я в три часа ночи. Дорожка бледного, тускло серебристого света пролегла на потолке от щели в не задернутых шторах. Я смотрел на нее, не мог понять ее происхождения и, наконец, догадался: это луна следит за мной, это свет ее недремлющего ока. Я долго ворочался и заснул не скоро. Мне приснился странный и страшный сон.

Мне снилось, что мы идем с ней по лесу рядом плечом к плечу. Я не вижу ее, но знаю, что это она, Лена. Мы идем по белой снежной дороге. Лес, пронизанный солнцем и сверху (от солнца) и снизу (от снежного покрова) – светлый и праздничный. И так же светло и празднично на душе у нас. Мы идем рядом, чувствуя друг друга. И я испытываю ни с чем не сравнимое блаженство оттого, что она идет со мной.

Вдруг словно огромная мрачная туча нашла на солнце. Оно стало гаснуть и стал темно в лесу, и погас свет этой непомерной, величественной радости, которым был наполнен этот лес и наши сердца. Мы очутились вдруг на узкой темной аллее по сторонам которой плотно и тесно стояли деревья – сумрачные, угрюмые. Было что-то устрашающее в этой темной и тесной стене, окружавшей нас с обеих сторон. Только где-то далеко впереди смутно светлела кромешная щель просвета.

Мы идем медленно, неторопливо, но я чувствую какую-то смутную тревогу, чувствую подкатывающийся к сердцу страх – предчувствие какой-то страшной беды. Неожиданно лес по сторонам кончается, и мы оказываемся на краю огромного, глубокого, как пропасть, оврага. Через него перекинут темный дугообразный мост. Мы ступаем на этот мост, и я вижу, что он вовсе не черный. Вернее, черный он только в своей средней части, а к краям черный цвет переходит сначала в фиолетовый, а затем в синий цвет. Эти полосы сияют, переливаются – и я вдруг догадываюсь: это не мост, а радуга, черная радуга!

Мы идем по ней вверх, все выше и выше и вдруг она обрывается. Перед нами раскинулась белая пропасть, дно ее – далеко внизу под нами. Я делаю еще один шаг и проваливаюсь. Я стремительно падаю, лечу куда-то вниз и вдруг оказываюсь на противоположной стороне оврага. Я медленно оборачиваюсь и обмираю от страха: я ничего не вижу! Нет ни моста-радуги, ни Лены, только белая бездна лежит подо мной. Я пытаюсь кричать: Лена! Лена… но не могу издать ни звука.

Я проснулся и долго лежал в кровати, пытаясь придти в себя.

«Господи,» – молился я – «помоги мне избавиться от этого наваждения – такого желанного и такого невыносимого!». Но, видимо, Господь не услышал меня, потому, что маятник моей судьбы качнулся в противоположную сторону.

Как то утром, в середине января мне позвонил Дима.

– Слушай, вроде ты говорил, что занимался недвижимостью?

– Да работал лет пять в одном небольшом агентстве. А что?

– А ты продажей занимался или арендой тоже?

– Сначала арендой. Но дело это уж больно муторное: суеты много, а толку мало. Стал заниматься продажей. А что случилось?

– Да вот… Ленка, наконец-то, закончила, с моей помощью, ремонт Витькиной квартиры. И хочет сдать ее. Ты можешь помочь?

– Конечно! Обязательно помогу!

– Ну, отлично! Давай тогда так, запиши ее телефон и позвони. Ты уж постарайся ей помочь, а то у нее сейчас с деньгами хреново.

– Конечно, помогу, о чем речь!

Я записал ее телефон, ушел в свою комнату, прикрыл дверь и позвонил. Ответили сразу.

– Здравствуйте, Лена.

– Алло, кто это? Это вы, Игорь?… как вы узнали…

– Дима дал мне ваш телефон. Сказал, что вам надо помочь сдать квартиру. А я этим занимался пять лет. Могу подойти к вам в любое время, посмотреть, оценить – ну, в общем помочь. Когда можно посмотреть квартиру?