«Наверное, жюри тоже будет гадать…», – усмехнулась Журавлева. Люба знала, что мать Женьки замужем за владельцем крупного продовольственного холдинга, и ничего не пожалеет ради счастья любимой дочурки. Но сегодня она явно перестаралась, нарядив Женьку для конкурса, едва ли проще, чем олигархи своих юных жен на свадебной церемонии.

Длинные шелковые перчатки со вставками кружев скрывали не слишком изящные руки. Колдовские переливы шелка опьяняли роскошью при каждом тщательно выверенном движении. Для завершения образа благородной красавицы не хватало шляпки с вуалью, но в этом было свое очарование: темные волосы Женьки украшали живые цветы. В руках Соболиха нервно сжимала зонтик, причудливая ручка которого была из слоновой кости. Легкое напряжение рук – пожалуй, единственное, что выдавало ее волнение. На лице по-прежнему блуждала хищная улыбка, доказывающая, что Женька ради победы перегрызет горло любой сопернице.

– Здравствуй, Маша. Я – Дубровский! – Люба застегнула на ухе длинную серебряную серьгу в виде снежинки, а после небрежно приподняла левую бровь. Она точно знала, что такая простая мимика доведет Соболеву до белого каления. Журавлева давно заметила, как болезненно этот прием действует на дядю, на Михайловну и даже на математичку Говорову. Люба жалела об одном – она так и не научилась управлять второй бровью.

Женька фыркнула, задохнувшись от возмущения. Любе показалось, что та с удовольствием вонзила бы сейчас острие своего вычурного зонтика ей между ребер. Но нет, вместо этого Соболиха глубоко вздохнула, а потом вдруг медовым голосом протянула:

– Гляжу, твой дядя сегодня тоже не поскупился на шмотки, да, Журавлева? Правильно, невзрачную внешность нужно чем-то прикрыть. А хрустальный венец так сияет, что просто ослепит всех судий!

– Кокошник это, слабоумная, – пожала плечами Люба, отнюдь не спешившая сообщить задире, что её одежда уже завтра вернется к спонсорам, и она, Журавлева, никогда не получит ее в личное пользование. Какая именно фирма подарила платье, Люба не знала, ведь пакет, который ей вручила Зорина, был совсем обычный, черный, без какого-либо намека на бренды.

– Ох, нарвешься ты когда-нибудь, Журавлева, – выдохнула Женька, – подними свою задницу, и катись уже в зал, по-хорошему тебе говорю! Тебе нужно в листе у ведущей «Барышни» отметиться, что пришла и выступишь. Скажи «спасибо», что я тебе, дуре, напоминаю!

Люба, вместо ответа, погляделась в зеркало. Возможно, следовало еще чуть-чуть припудрить лицо. Уж слишком бледная кожа! Или, может, и так сойдет?

Быстро встав из-за стола и освободив место другой девочке, которая решила подправить размазавшийся макияж, Люба вышла в зал, оставив хрупкий кокошник лежать на столе.

Большой зал радовал глаз разноцветными шарами, игрушками разных форм и размеров и живыми цветами, расставленными в больших тонких стеклянных вазах по периметру. Организаторы конкурса явно не поскупились, чтобы придать торжественность мероприятию. Удивительные черные стулья, бокалы и посуда из черного стекла – эффектное и необычное дополнение к окружающему интерьеру и пестрым, как стеклышки в калейдоскопе, стенам. Столики удивляли теплой лимонной подсветкой изнутри, создавая ощущение, что ты находишься в каких-нибудь сталактитовых пещерах.

Люба быстро нашла ведущую конкурса и отметилась в заявочном бланке. Ведущая, оказавшаяся улыбчивой, чуть полноватой женщиной в очках, протянула Любе значок конкурсантки и смущенно заметила:

– Будешь выступать под номером двадцать восемь. Предпоследняя. Все, кто пришли до тебя, тянули жребий. Но ты опоздала.

Люба уныло кивнула. И, правда, как-то неудачно все сложилось, причем с самого утра. Пощечина Михайловны все еще горит на щеке. А ведь она потратила приличное количество тонального крема, чтобы ее замазать! И, похоже, неприятности продолжаются…

«Все же плохо, что я выступаю в самом конце. Не люблю так. Придется нервничать, завидовать тем, кто «отстрелялся» раньше… Да и оценки, скорее всего, будут выше у тех, кто выйдет на сцену в первых рядах… Но вдруг я ошибаюсь? Может, если буду в конце, то жюри меня лучше запомнит?»

Звук разбитого стекла, донесшийся до неё, заставил Любу подскочить на месте, а потом со всех ног броситься в гримерку. Следом за ней туда же поспешили ведущая и одна из официанток.

Девочка замерла на пороге, не веря своим глазам: весь пол был усеян мелкой хрустальной крошкой. Посреди гримерки стояла Соболева, с самым трагическим видом заломив руки:

– Любаша, прости! Я только хотела поближе рассмотреть твой чудесный венец, а он – возьми да и выскользни из рук! Какая жалость, правда? Не волнуйся, моя мама возместит стоимость вещи, – Женька перевела хитрющий взгляд чуть раскосых глаз на ведущую, – Римма Федоровна, в «Московском шелке» найдется какое-нибудь украшение, которое Люба могла бы использовать вместо венца? Ну, там, ленточка, цветочек?

– Ленточка, цветочек?! Да ты специально его разбила! – взревела Люба и уже собиралась кинуться на соперницу с кулаками, но была остановлена сильной рукой ведущей.

– Конечно, мы найдем что-нибудь. Люба выступает предпоследней, и мы успеем… Но, Евгения, после шоу я бы хотела серьезно поговорить с вашей матерью.

– Без вопросов, Римма Федоровна, – Женька скромно потупила глаза. – А пока буду готовиться к выходу на сцену. Ведь мой номер – третий по счету. Мне предстоит петь романс. Любаш, ты смотрела «Жестокий романс»? Мне особенно удаются песни из этого фильма. А что ты подготовила?

– Какая же ты дрянь, Соболева! – Журавлева крепко сжала кулаки, так что ногти вонзились в кожу, затем резко повернулась на каблуках к ведущей:

– Кто пойдет искать для меня реквизит? Вы?!

В разговор вмешалась стоявшая рядом официантка:

– Римма Федоровна не сможет. Она открывает конкурс. Пойдемте со мной. Я отведу вас к администратору, там разберемся…

За стеной приглушенно звучала очередная «минусовка», и, кажется, шло выступление участницы под номером «девять». Люба сидела у трюмо, сложив руки прямо перед собой, не в силах оторвать взгляд от прозрачной пластмассовой банки, в которую девушки из обслуживающего персонала «Шелка» упаковали остатки хрустального кокошника. Острые камни, сверкающие в приглушенном свете гримерки, напоминали сказочную алмазную гору.

«Гора моих надежд, – мрачно размышляла Люба, – интересно, что теперь скажет дядя? Хотя это и так ясно. С Соболевыми из-за меня он ругаться точно не станет. Просто загнобит: «ну и дура, раз не уследила за нарядом спонсора, бросила его без присмотра». Да еще высчитает с меня стоимость вещи. Хотя, чего я волнуюсь? Он и так забирает все заработанные деньги!»

– Люба, думаю, вот эти две атласные ленты подойдут к сарафану. Посмотри, какая лучше, – белая или синяя! – доброжелательный голос администратора Маши вернул девочку к реальности.

Люба критически осмотрела обе ленты, и удовлетворенно кивнула:

– Беру синюю. Белая по цвету сольется с волосами.

Маша кивнула:

– Пожалуй, ты права. А какую ты хотела сделать прическу?

Люба, невольно охнув, вспомнила, что собиралась переплести «косу». Та к настоящему моменту изрядно растрепалась.

– Обычная «коса»? Тебе не кажется, что это слишком просто?

– Возможно, но что же делать? Я ведь – не волшебник, а только учусь, как говорится. Это касается и прически. «Коса», «хвост», две «косички», вот и все, что умею. В агентстве «Звездный компас» у нас есть свой стилист. Обычно, перед съемкой, она мне помогает…

– Хочешь, сегодня я побуду твоим стилистом? – просто и тепло улыбнулась Маша. – Если доверишься мне, сделаю прическу, которая подчеркнет твою индивидуальность, и сильно не изменит этот… ммм…русский колорит, – она кинула выразительный взгляд на синий бархатный сарафан Журавлевой.

Время от времени, девочка поправляла пышные белые рукава, украшенные вышивкой, словно говоря: «Я выше этого, я справлюсь». Маше захотелось поднять ей настроение любой ценой: