Я пожал плечами.

— Ты, кстати, знаешь, что после их обрушения на Манхэттене еще несколько месяцев пахло гарью?

Лия не ответила, только поправила не слишком чистые волосы, и я понял, что здесь ей так же неуютно и прекрасно, как и всем нам. Леви сказал:

— Осторожнее со шприцами. Говорят, СПИДозные люди специально колют ими людей в метро. Держитесь подальше от подозрительных тощих челов.

— То есть, ото всех веганов, которые нам попадутся?

Я провожал взглядом людей с ухоженными собаками в костюмчиках, синие таксофоны, облепленные объявлениями, заснеженные машины, похожие на спокойных, шерстистых бычков. Вирсавия шла, уткнувшись взглядом в экран телефона, она неловко лавировала между людьми, выбившиеся из прически блондинистые пряди щекотали ей щеки.

— Тут недалеко есть каток. Хотите на каток?

— Ага, — сказал Саул. — Было бы прикольно. А я знаю тут кафе. Меня однажды возили в Дуат потенциальные усыновители.

— Судя по тому, что они остались потенциальными, так себе вышла поездка, — сказал я.

— Ага. Чувак ко мне пристал, а его жена увидела это и залепила ему пощечину.

— Фу, — сказал Эли. — Но я зато знаю бар, где наливают несовершеннолетним. Билли рассказывал.

— Билли кинул нас, — сказал я. — Ты все еще ему доверяешь?

— Наверняка у него просто появились страшно срочные дела.

Людей было много, и мы шли по одному вдоль дороги к метро. Мне было странно от потока людей, двигавшихся навстречу, я чувствовал себе героем одной из тех игрушек, в которые залипал Леви, и собирал воображаемые очки, лавируя между хорошенькими девушками, вонючими бродягами и белыми воротничками. За избегание бездомного я получал, конечно, сразу двадцать баллов. К тому времени как я увидел вход в метро под мятно-зеленым навесом, мне удалось набрать две сотни баллов. Я напевал песню, которую услышал от Калева во сне, слова легко ложились на язык, и Леви смотрел на меня с подозрением.

— Ты точно в порядке?

— В абсолютнейшем.

— Нет такого слова.

— Есть, просто оно редкое. Потому что абсолют в природе практически не встречается!

— Блин, — сказал Эли. — Он мог бы предупредить и сказать, оплатит ли нам такси.

Эли ожесточенно бился с реальностью, пытаясь дозвониться брату, и я почувствовал себя посреди настоящего приключения. Начало пути героя отчетливо отдавало ароматами сэндвичей, пота и мочи. На платформе было жарко и грязно, поэтому подходящие к ней хромированные поезда казались с виду почти стерильно чистыми.

— Мы запутаемся, — сказал Рафаэль. — Это фактически неизбежно.

— Нет-нет, — ответил Эли. — Я точно все знаю. Даже не переживайте. Все будет в порядке.

Он, конечно, слишком нервничал, чтобы мы ему поверили. Эли сосредоточено изучал карту, Леви обхватил себя руками, подозрительно посматривая по сторонам, Вирсавия снова красила губы, а Лия докуривала сигарету, бросая вызов обществу. Но, надо признать, это было намного менее шокирующим, чем бродяга в боа, спящий под лестницей.

— О, классный парень, — сказал Саул.

— Твое будущее.

— Макс, почему ты меня так ненавидишь?

— Он истеричка, — сказала Лия. — Просто забей на него.

Она помолчала, а затем, со сладкой улыбкой, добавила:

— С другой стороны — похоже на твое будущее.

— И твое, — сказал Саул, и она толкнула его, Леви заверещал:

— Нет! Нет! Только не толкайтесь на платформе, иначе вы точно трупы! Возможно, и мы трупы! Цепная реакция пойдет непредсказуемая!

— Класс! — сказал я. — Это как игра в домино!

Вирсавия пыталась найти правильный ракурс для селфи, в итоге на фотографию попал Рафаэль, они тут же начали спорить о дальнейшей судьбе кадра. Я потянул Леви за капюшон куртки.

— Иди сюда, не хочу, чтобы Лия столкнула тебя!

— Тогда не подавай ей идеи!

— Может быть, это мой идеальный план твоего убийства?

В центре платформы абсолютно бездарно играл какую-то песенку из семидесятых гитарист. У него был усилитель, что позволяло ему заглушать мой внутренний монолог.

— Смотри, — Леви показал на него пальцем. — Наркоман, сто пудов.

— Или студент, — ответил я.

— В Дуате это одно и то же!

— По-моему ты перечитал республиканских газеток, — сказал я. Поезд, похожий для моего провинциального глаза на какого-то библейского масштаба зверя, раскрыл перед нами свое брюхо, и мы метнулись в свободным, рыжим и желтым, сиденьям. Места хватило всем, хотя нам и пришлось некоторым образом рассредоточиться по салону.

Мы с Леви сели у окна, и когда поезд нырнул в тоннель, я долгое время рассматривал провода за стеклом, блестящие поручни, кудрявых чернокожих девочек с яркими губами, и огромный, просто безразмерный сэндвич в руках у человека с явными признаками диабета, как сказал бы Леви. А он и сказал:

— Зацени, ему сэндвич точно нельзя.

— Предлагаешь отобрать?

— Нет, он же его обслюнявил!

— Алло! Билли! Билли!

Мы с Леви засмеялись, и Эли вытянул ногу, стараясь стукнуть меня по ботинку. Какая-то степенная дама с жемчужными гвоздиками в ушах посмотрела на нас с осуждением, и я склонил голову, как джентльмен вековой выдержки.

— Прошу прощения, мэм.

Она не ответила, но улыбнулась с тем странным, старушечьим обаянием, свойственным богатым дамочкам крепко за семьдесят. У нее непременно должны были быть беленькая, уставшая от жизни собачонка и бриллиантовое колье, доставшееся от покойного мужа.

Все эти люди были такими колоритными, как персонажи фильмов: тощая бледная девушка с длинными светлыми волосами и татуировками на шее, невротичный мужичок в дешевом костюмчике, чернокожий парень в кроссовках слишком холодных для этой зимы, громко разговаривавший по телефону. Я подумал, что где-то сбоку непременно обнаружится безликий оператор, потому что нельзя же собрать столько правильных, дуатских типажей в одном вагоне. Вирсавия продолжала делать селфи, она кидала на экран разного рода соблазнительные взгляды, и почему-то это дурацкое действие придавало ей очарования. Я заметил, что Леви тоже ей любуется. Поезд чуть покачивало, и я подумал, что это приятное чувство, о котором быстро забываешь, если приходится часто ездить в метро. Толстячок как раз уронил на большое, удобное пузо несколько колечек лука, и я сказал:

— Спорим, поднимет и сожрет.

Леви кивнул, шепнул мне:

— Но попытается сделать это незаметно.

Толстячок накрыл пятно на куртке рукой, подхватил луковые колечки и сделал вид, что вытирает бороду.

— Класс, — сказал я.

— Меня сейчас стошнит.

На каждой остановке Лия выглядывала, чтобы посмотреть на станцию, пару раз ее волосы чуть не защемило. Саул спал, вытянув ноги, и людям приходилось переступать через его наглость. Ох уж эти приютские детишки, которые думают, что все им должны.

Я понятия не имел, когда нам выходить, и названия станций текли сквозь меня, как ночная радиопередача. Эли неожиданно скомандовал всем идти, так что нам пришлось проскочить на платформу в последний момент. Мы снова замерли на середине, и поток людей огибал нас, как река — камень. Платформа была открытой, и я видел золотой свет, льющийся на поезд, на ближайшие высотки, играющий со спинками машин и прядками блондинок. Все это было славно, светло и тревожно. Мы вышли в город. Это был район пустоглазых кирпичных многоэтажек, дешевых супермаркетов с неулыбчивыми кассиршами и остросоциальных граффити. Поезд над нами прогромыхал дальше прорезать утренний Дуат.

— Зайдем в супермаркет! — попросила Вирсавия. — Я хочу диетический молочный коктейль!

Глаза у нее засверкали, и я подумал: этой девочке стало лучше, стоит ее поощрить. Я приобнял Вирсавию за талию, объявил:

— Ничего дурного не случится, Билли наверняка страдает от похмелья в квартире, которую ему сказали покинуть в течении недели из-за долгов! Оставим же его в пограничной ситуации и возьмем обязательный, утренний, диетический коктейль для нашей принцессы.

— А я тебе не принцесса? — спросила Лия.