И тогда я нажал на кнопку, схватил его за руку, усадил на кровать и лучезарно, по крайней мере по моему мнению, улыбнулся.
— Привет-привет-привет, ребятки, разочарование и боль тех, кто был уверен в своих экстрасенсорных способностях, будут велики, проклятья не подействовали, и я вернулся. В реальном мире, оказывается, все еще хипстота и соцсети, и малый бизнес поднимает голову, пока социальные программы сокращаются. Ириска-из-Треблинки снова здесь, чтобы рассказывать вам правду, только правду, и еще кое-что, кроме правды. Где я отсутствовал так долго? Скрывался от правительственных агентов всего лишь потому, что я слишком развит для своих лет? Подрывал основы Нового Мирового Порядка? У меня появилась девушка? Нет, нет, и еще раз нет. Сегодня, детки, нас ждет особый выпуск. Но для начала хочу познакомить вас с моим другом. Имя его слишком неизвестно, чтобы я его называл. Но он, поверьте мне, обладает информацией, которая будет вам интересна. Как и любой свидетель по мало-мальски важному делу, он останется, пока что, безымянным. Надеюсь, вы полюбите его больше, чем меня. Пока, пожалуй, сохраним интригу. Я тут выписал избранные комментарии и отвечу на несколько вопросов. Я взял со стола стопку пустых листочков, принялся отбрасывать один за другим.
— Так, здесь хотят, чтобы я умер, здесь тоже хотят, чтобы я умер, здесь хотят, чтобы меня мучительно убили, здесь контент для взрослых, а вот здесь спрашивают, почему у меня такой педиковатый ник.
Я отбросил листочки, они разлетелись, и их долго тревожил ветер, проникающий из приоткрытого окна.
— На самом деле они пустые. И так — всю мою жизнь. Такая уж я подделка. Но последний вопрос правда существовал, так что, юзер, чьего ника я не помню, насладись-ка ответом слегка. Ириска не потому, что я хочу, чтобы меня взяли в рот. Это — моя любимая сладость, но еще больше ее любят мои друзья, потому что пока я жую ириски, мне удается некоторое время молчать. Треблинка, потому что вы считаете, что мне там самое место, и потому что я — еврей. А Ириска-из-Треблинки, потому что Франкфурт-на-Майне, и потому что Стратфорд-на-Эйвоне, и все ныне поименованные другим образом города, и потому что, ну вы уже поняли, почему. Это история, малыши! Следующий вопрос также многих интригует. Где я был все это время? В дурдоме. В своем первом видео я рассказывал о том, каково нам, людям с биполярным расстройством, живется в обществе. Кратко: в обществе лучше, чем в дурдоме. Вопрос третий: девственник ли я? До сих пор? Всегда. Одна аутистка в дурдоме предлагала мне свою киску, но оказалось, что она имеет в виду не то, что я хотел бы ей ввести. И, наконец, последний вопрос, от меня — мне. Что бы я сделал, если бы был Ли Харви Освальдом? Трахнул бы Джеки Кеннеди. Теперь, когда мы закончили с формальностями, давайте перейдем к сути. В дурдоме я собирал слезки отвергнутых обществом и думал, как расскажу вам о контрас в Никарагуа. Но пока я наслаждался фармацевтической индустрией, нежностью и лаской психотерапевта, и собственной беспомощностью перед самим собой, случилось нечто интересное. Мой друг безвременно покинул нас, прихватив с собой двоих из четырех хулиганов, которые изрядно нас достали. Да, да, да, все вы видели новости. Я и представить себе не мог, что такое случится в моей школе, что мне улыбнется удача, и я расскажу вам не о делах давно минувших дней, или о странах настолько отдаленных, что вы не в силах правильно произнести их названия. Я расскажу вам о чем-то близком мне и родном.
Я прижал руку к сердцу, потом повернулся к Леви. Он, как завороженный, смотрел на экран.
— Во-первых, выглядишь как чокнутый, во-вторых, расскажи-ка нам, как все случилось, ты же это видел, а я, к сожалению, все пропустил!
Леви встрепенулся, будто я разбудил его.
— Что? Серьезно? Рассказать о том, как Калев их всех прикончил?! Ты меня для этого сюда позвал? Ты что, больной?
— Как видите, я приберег эту новость и для него.
— Ты ненормальный, Ма...
Я резко подался к Леви и зажал ему рот.
— Я не палю свое имя! Я же не хочу писем с сибирской язвой. А то мой отец не удержится и добавит порошок в свой утренний кофе. Ладно, вырежем это.
— Тебе четырнадцать, никто не воспринимает тебя всерьез!
— Это тоже вырежем! Ты будешь рассказывать про Калева или нет?
— Нет!
Леви скрестил руки на груди, вид у него был несговорчивый, упрямый, и я подумал: задолбаюсь монтировать видео. Я вздохнул, снял очки и тщательно их протер.
— Послушай, Леви, неужели ты не хочешь, чтобы они узнали правду? То, что не скажут им парни в костюмчиках, думающие о том, как подсидеть начальника. То, что не скажут им девчонки с профессиональным макияжем, стоящие на фоне зеленого экрана. Что-нибудь настоящее. Потому что теперь Калев — чувак из телика, и все о нем болтают без умолку. Я не прошу тебя рассказывать обо всем в издевательской манере и смеяться смерти в лицо. Погибли люди. И ты это видел. И ты можешь рассказать, как все было на самом деле. Потому что никто больше не знает Калева вот так, как мы.
На лице Леви появилось выражение брезгливости, должно быть, он вспомнил кровь, затем Леви опустил взгляд, подергал воротник рубашки поло, словно ему вдруг стало жарко и совершенно нечем дышать. Я сказал:
— Если уж ты что-то и можешь для него сделать, теперь-то, так это объяснить, что он был таким же человеком, как и все. Что он сделал это по понятным причинам.
Леви снова взглянул на меня. Глаза у него будто бы стали темнее, рот был приоткрыт, словно он хотел что-то сказать, но не мог, а зубы его показались мне сейчас синевато-белыми, почти прозрачными — из-за света, падавшего на его лицо.
— Ладно, — сказал Леви. — Надеюсь, это будет правильно.
О, это такое особое слово для Леви, способное запрячь его почти в любое дело. Добро пожаловать в мир драйвов обсессивно-компульсивного человека! Леви сцепил пальцы, и я увидел, что костяшки у него побелели. Мне вдруг стало стыдно, ни с того ни с сего, и я тихо добавил:
— Но если ты не хочешь, все в порядке. Я не буду заставлять тебя.
— У нас умер друг, Макси. Ты правда не понимаешь? Друг. Умер. Калев. Мы не увидим его сегодня в школе.
Слова Леви показались мне какими-то пустыми, я пожал плечами и улыбнулся.
Леви резко развернулся к монитору. Все его движения были такими: чуточку раздраженными, но одновременно и восторженными, словно сама возможность делать что-либо безмерно его увлекала.
— Калев. Да, Калев.
Леви задумался, и я вздохнул — придется монтировать. У Леви была странная манера периодически со свистом вылетать из реальности, вид у него становился такой отрешенный, словно он решал сложные проблемы между ним и мирозданием, на самом же деле в голове не проносилось ни слова. Леви встрепенулся, передернул плечами, словно ему стало зябко.
— Он не был плохим человеком. Не был извращенцем или чокнутым. Он даже менее чокнутый, чем Ириска. Ему нравились те же вещи, что и мне. И теперь от этого какое-то странное ощущение. Когда я захожу в игру или включаю сериал, я думаю о том, что этот человек убил и умер. Это случилось утром. Он опоздал на первый урок, и когда Калев вошел, мы уже сидели за партами. Калев сидел с Эли, еще одним нашим другом. Прямо передо мной и М...Ириской. Но Ириски не было в школе уже две недели, и я очень скучал, и я подался вперед, чтобы сказать Калеву что-то про учительницу биологии. Вернее, не что-то. Я хотел сказать: мне кажется, она болеет, я, пожалуй, отсяду подальше. Но я ничего не сказал, потому что увидел, что Калев достает пистолет. И знаете, как я отреагировал сначала? Я подумал: клевски. Клевски, настоящий пистолет, как в кино. Я думал, он достанет учебник, а Калев достал эту штуку, убивающую людей. И я так удивился. Люди позади зашевелились, я увидел, как Эли вскочил из-за парты. А дальше все кричали, и Калев крутился с этим пистолетом в руках, как бутылка в игре, где, знаете, надо целоваться. Я думал, что совершенно непонятно, в кого же уткнется дуло пистолета. Хотя на самом-то деле у Калева не было причин меня убивать. Мы правда были друзьями. Может быть, не самыми лучшими на свете, но... Может быть, я даже мог его остановить. А может быть никто не мог. Короче, люди рванулись из класса вон, а я залез под парту. Я подумал: такое надежное место, только грязно. Помню, я увидел прямо над своей головой чью-то жеванную жвачку с розоватыми пятнами от помады, и меня чуть не стошнило. Давид, Гершель, Шимон и Ноам сидели позади всех, так что, наверное, Калев знал, что он подстрелит их, когда они попытаются выбраться. Наверное, он даже хотел, чтобы остальные сбежали. Он никого не останавливал. Он не хотел убивать людей просто так, понимаете? В общем, я услышал выстрелы. Сначала один, затем второй, а потом что-то очень странное, вроде просто падение, но как будто человек стал тяжелее, потому что звук вышел гулким. Очень. Я видел только ноги Калева. Его колени так дрожали. А потом я увидел лужу крови, и знаете, о чем я думал? Только бы кровь не добралась до меня. Ведь неизвестно, чем они там заражены. У Шимона была татуировка. Я как раз увидел его руку. Он мог быть спидозным, или вроде того. Мне стало так противно, но будто не от того, от чего должно было быть. И я не думал о Калеве, а это были последние минуты, когда он существовал.
