– Я не понимаю причин этого вторжения. Кто вы? Здесь территория метеорологической станции. Здесь проводятся научные изыскания … Во всяком случае, могли бы войти через дверь.

– Оружие на стол!

Это приказание, произнесенное уже успевшим слегка отдышаться Сергеем, адресовалось незнакомцу в костюме, который стал испуганно пятиться и шарить в кармане. Тот, заговорив в извинительном тоне на непонятном языке, вынул из кармана небольшой браунинг, небрежно бросив его на столик, поднял руки кверху.

– Я не понимаю! – повысив голос, повторил Янис. – Придется вызывать милицию.

–Такую же продажную, как и вы сами! Научные изыскания… Хороша исследовательская станция, где полно вооруженных до зубов убийц, а главный убийца прячется здесь!

Янис изменился в лице. Он как будто что-то припомнил.

– Кто ты? – резко спросил он.

– Я? – ухмыльнулся Сергей. – Твоя смерть. Ты меня не узнал? А я тебя искал долго, ой, как долго.

– Мы знакомы? Где-то встречались? Подожди, давай поговорим, как джентльмены.

– Нет, – Сергей покачал головой. – С тобой говорить я не буду. Ты лучше меня вспомни. Чемоданчики, юный посыльный, Мальвина. Ну, что, вспомнил? По глазам вижу, что вспомнил.

– Ладно. Сколько тебе нужно?

Янис явно затягивал время.

И тут же раздался голос.

– Брось, автомат на пол … Ну!

В раскрытой двери с обрезом в руках застыл длинноволосый Леха.

Сергей небрежно бросил автомат и посмотрел на часы.

Янис и гость тут же завладели своим оружием.

– Ну, вот и конец всей истории, юный Робин Гуд. Или может лучше – граф Монте-Кристо? – саркастически заговорил Янис. – Только вот не вышло! Нашел с кем тягаться, играть в благородство! Кишка тонка! Отсюда ты уже не выйдешь живым, это ты понимаешь?

– Значит, мы вместе взлетим на воздух, – спокойно сказал Сергей.

– То есть?

– Под здание подложена мощная мина с часовым механизмом. Через пятнадцать минут будет взрыв.

Янис побледнев, подскочил к Сергею.

– Где мина? Говори, быстро!

Сергей внезапно схватил его за шею и приставил к горлу нож.

– Ни одного движения! Бросьте оружие, или ему конец!

Леха и гость замешкались.

– Выполняйте, что он говорит! – закричал Янис, чувствуя, как кровь от пореза бежит за воротник.

Гость первым бросил пистолет, и Сергей мгновенно метнул в Леху нож. Тот, падая, механически нажал на спуск. Заряд картечи разбил люстру, и она, подобно цветку, разлетелась лепестками.

Янис ударил Сергея, отскочив в сторону.

Сергей быстро включил фонарь и схватил автомат. Под столом сидел гость и трясся от страха. Яниса не было, и только в стене виднелась открытая запасная дверь.

***

Сергей сидел на островке и курил, когда тишина вдруг взорвалась страшным пламенем, ослепив окружающий массив леса. Сергею почудился в этом грохоте звон колоколов. Молочно – алый и зеленый блеск затанцевал на речной глади, вдруг вздыбившейся, словно волчья шерсть. Взлетевшая в небо башенка с грохотом пронзила деревья, свалившись в лес. С неистовой силой бушевало пламя, пожирая дом. Трещали стекла, деревья вспыхивали, как свечи.

Сергей потирал заложенные уши.

Надо было уходить. Он вывел лодку в теплую воду, оттолкнулся веслом и пошел через пролив. У большого острова метались моторки, слышались крики. Но он уже не обращал на это внимания. Он ощущал смертельную усталость, а главное – какую-то пустоту и безнадежность. Более всего он сейчас жалел, что не может пустить себе пулю в лоб.

Буйство природы за окном поражало великолепием красок. Но Зоя, казалось, этого не замечала. Она мило беседовала с подругами, подсознательно, с волнением, ожидая прихода преподавателя Павла Павловича. Обычно он появлялся за двадцать минут до начала лекции, разложив свои конспекты и повесив карту, долго ходил от окна к кафедре, не замечая никого, углубленный в собственные мысли. О чем он так серьезно думал и переживал, смотря иногда подолгу в окно, можно было только догадываться. Переживал ли за то, что на мертвом якоре стоит диссертация и, неизвестно, когда и как, можно было всерьез за нее взяться. Или тревожила ухудшившаяся учеба студентов. Или декан не давал ему житья, ежедневно пеняя ему на запущенную работу на кафедре. Иль может волновали дела житейские, неустроенный быт, повседневные заботы…

Одиноко лежит на шатком стульчике его видавший виды портфельчик, а на столе – красная папка.

В аудитории была обычная суета – сновали туда-сюда неугомонные студенты, кто-то переписывал задания, кто-то просто смеялся и болтал, а Зоя просто чисто механически поддерживала разговор подруг, а сама вся была в ожидании: вот-вот откроется дверь. Она ждала лекции, как ждут важного события, тетрадь и ручка давно уже были приготовлены.

И вот, наконец, он появился, слегка ссутулившийся, с легкой сединой, с оттягивающим руку неизменным портфелем и картой под мышкой, уронив неизвестно кому «добрый день», ни на кого не глядя сразу отправился к столу. Мало кто обратил внимание на его появление. За весь год оно стало явлением обычным. А он, расстегнув знакомую красную папку, извлек оттуда исписанные листы, что-то подчеркивал, нацепив на нос очки, а потом, заполнив журнал, наконец, встал и подошел к окну, щурясь от весеннего солнца, глядя на бегущие машины, прохожих, а чаще всего просто в небо. И Зоя, в который раз глядя долго и серьезно думала: «Кто он? Мне кажется, что он очень умный, а главное, очень одинокий и, видимо, не очень счастливый человек». Об этом говорила не только его видавшая виды одежда. Об этом говорили его рассказы: медленные, обстоятельные, умные, временами предельно научные, заставлявшие напрягать мозги, временами – такие магически интересные, что курс замирал, и стояла такая тишина, что слышна была вся улица, с ее звуками, шумами и шорохами.

Никто из студентов никогда не говорил о нем плохо, за глаза его называли просто «Палыч», относились к нему по-доброму, иногда, с чуть легкой иронией, но, в общем, с уважением: предмет он свой знал, читал хорошо и интересно.

И никто из курса даже не подозревал, что суровая и неприступная Зоя, уважаемая в коллективе староста всего курса, так интересуется доцентом Афанасьевым.

Звенит звонок. Афанасьев, сняв очки и поправив одним взмахом волосы, окинул усталым и тусклым взором шумливую аудиторию, ожидая, когда наконец-то затихнут последние возгласы, глухим голосом говорит:

– Сегодня я прошу вас записать в ваши тетради название следующей темы…

И погружается в средневековье.

И вновь студентов охватывает медленный поток событий, имен и дат. И проходят мимо, шурша платьями, важные все эти Каролинги, Бурбоны, Валуа, Ланкастеры и Тюдоры. Вновь слышен звон мечей рыцарей в крестовых походах, вновь неистово бичует папу Савонарола и пылают костры злобного догматика Торквемады, а мужественная Жанна, под градом стрел, со знаменем в руках, взбирается на крепостную стену. Снова мучается в застенках мечтатель Кампанелла, а Генрих Наваррский торжественно отрекается от протестантизма. Снова пылает на костре Ян Гус, а Лютер сжигает папскую грамоту, зоркие глаза Леонардо вглядываются в чертеж новой машины, а Колумб плывет навстречу неизвестному…

Все они, казалось, оживали в его интересном и одновременно утомительно длительном рассказе, все они, подобно призракам, заполняли комнату, и души студентов наполнялись неизъяснимой благостью приобщения к вечности человеческой истории, что есть часть истории космической, где воедино слились радость и горе, добро и зло, мерзость и благородство. И Зоя почти все, в отличие от других, записывала вслед за Павлом Павловичем. Иногда она теряла нить его рассказа и просто смотрела в эти светлые, какие-то мягкие и добрые глаза. А он, временами ловя на себе взгляд этой строгой девушки, старосты курса, медленно вытягивал платок и зачем-то вытирал эти глаза, не забывая манипулировать другой рукой, где в цепких пальцах была зажата ручка, блуждающая в дебрях карты. Движения ручки напоминали взмахи дирижерской палочки, он как бы дирижировал студентами, создавая тот огромный и волшебный ученический хор с обменом энергией, от которого получается взаимное удовлетворение.