Они в загородном доме Уиттморов только вдвоем, сегодня канун Нового года, который в Америке обычно почти не празднуют. И Стайлз старается не думать, что Джексон позвал его только потому, что Лидия ушла от него сразу после Рождества, а Дэнни не отклеивался от очередного дружка уже больше недели. Стайлз не хочет думать, что он для Джексона – лишь способ разбавить звенящую тишину, лишь последний в списке друзей. Стайлз хочет надеяться – может быть он нравится этому самовлюбленному красавчику хотя бы немного. Иначе зачем бы он сохранил этот дурацкий свитер.

- Так и будешь задницу там протирать или поможешь? – Ворчит Уиттмор, а Стайлз в эту секунду думает, что не видел никого красивее за всю свою жизнь. Серьезно, одни только эти скулы. Их хочется касаться, облизывать... Правда, порезаться можно, почти наверняка, но... – Стилински, прием! Земля вызывает!

Странно, что Джексон не злится и не брызжет ядом, как обычно. Он лишь чуть повышает голос и изгибает одну бровь.

- Да, я сейчас. Черт, Джекс, столько коробок.

Взмахивает руками, спотыкаясь об одну, и почти падает носом в ворох стеклянных шаров, когда одноклассник ловит его за ворот футболки, помогая удержаться на ногах. Красно-белая шапка Санты слетает с головы, улетая куда-то на пол.

- Вечно ты такой неуклюжий, – ворчит Уиттмор почти с нежностью, и Стайлз вздрагивает, чувствуя, как по рукам и вдоль позвоночника ползут мурашки от легкой хрипотцы в его голосе.

Стайлз уже твердо стоит на ногах (не считая того, что колени безбожно подгибаются, и весь он плывет, тонет, захлебывается в глазах цвета пасмурного утра), но руки не отпускают, расправляя тонкий трикотаж на плечах, скользят по спине, чуть прижимая.

Стилински краснеет, как та самая шапка, которой на голове уже нет, и думает, что если Джексон заметит его стояк, будет скандал. Или позор, как минимум. Но Уиттмор лишь быстро (и как-то понимающе) подмигивает прежде, чем отпустить, а Стайлз беспрестанно облизывает пересохшие губы и тараторит что-то со скоростью сто слов в минуту. При этом абсолютно не понимает, что там мелет его язык, потому что кровь в голове шумит так громко, что он почти оглох.

- Давай закончим с елкой, – напоминает Джексон как-то простужено, и на секунду в голове вспыхивает шальная мысль – а, может быть, и он чувствует это напряжение, повисшее в комнате. Напряжение, что можно снять лишь одним способом.

- Ага, – кивает Стайлз и снова облизывает губы. – Нам еще ужин готовить.

- Ну уже нет! Ужин я уже заказал, часа через два привезут. А то спалим тут кухню, родители меня убьют.

И опять ни малейшей заносчивости или пренебрежения. Будто они лучшие друзья или... бойфренды, которые решили встретить Новый год только вдвоем.

Мечтай, мечтай, Стайлз Стилински. Глупый, наивный Стайлз...

Не понимая, какого хрена он так расстроился (с Джексоном ему изначально ничего не светило), Стайлз наклоняется, чтобы достать из коробки гирлянду.

...

Позже они разводят огонь в камине, доставка привозит ужин, и Джексон открывает вино.

- На Новый год обычно пьют шампанское, но я его терпеть не могу, – словно бы извиняется Уиттмор, разливая алкоголь по бокалам.

- От него так щекочет в носу, что я все время чихаю, – соглашается Стайлз, принимая свой бокал. И вздрагивает, когда теплые пальцы касаются его запястья.

Кажется, или Джексон правда проводит несколько раз подушечками пальцев по виднеющимся под кожей голубоватым венкам прежде, чем отойти?

Жарко, так жарко – не от камина, что пускает по комнате волны тепла, а от этих глаз, что будто раздевают, гладят, ласкают. Стайлз теребит ворот футболки, мечтая окунуться в ледяной бассейн. Рухнуть вниз головой, чтоб отпустило. Он старается выглядеть обычным Стайлзом Стилински, но болтает, наверное, чуть меньше обычного, а моментами словно бы зависает на несколько секунд.

Позже они сидят на полу и пьют вторую или третью по счету бутылку вина. В голове приятно шумит, и Джексон рассказывает что-то о походе в горы с отцом и встрече с медведем. Это безумно интересно, но через Стайлза будто электрический ток пропускают, он кивает невпопад, мычит что-то невразумительное. Пока Джексон не отбирает его бокал, отставляя в сторону.

- Мы должны что-то с этим сделать, ведь так? – Тихо и как-то интимно шепчет он прежде, чем потянуть парня на себя, накрываясь им, словно одеялом.

У Джексона губы вкуса вина, винограда и сыра, Стайлз плавится и тает, как шоколад, в его руках. Он думает, что упился в хлам и словил глюки, но отвечает на поцелуй, обвивая Уиттмора руками.

- Черт, я весь день этого ждал, – бормочет Джексон, запуская ладони под футболку Стайлза.

====== 44. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 44. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c629505/v629505352/2d35c/Ca4C73M2Sow.jpg

- Ненавижу бананы, – ворчит Джексон, когда Лейхи опрокидывает его на кровать, а потом усаживается сверху, обхватывая длинными ногами.

- При чем здесь бананы? – Ухмыляется Айзек и наклоняется, чтобы слизать с груди своего парня сладкий мусс, которым измазал его чуть раньше.

У него вкус ванили, бананов и нежных сливок. Уиттмор вздрагивает, когда язык скользит по его груди, поднимаясь к шее, собирая сладкое лакомство.

- Я, блять, липкий весь, – выдыхает он сквозь сжатые зубы, когда Айзек прикусывает кожу за ухом, а потом втягивает губами, оставляя пунцовую метку. У него вся шея и плечи в засосах, но кудряшка будто не может остановиться.

Это словно дело принципа – пометить Джексона Уиттмора, показать всему миру, что он только его – Айзека Лейхи. И больше ничей.

- Тебе же нравится, когда я так делаю, – ухмыляется Айзек и легонько прикусывает мочку уха.

Джексон стонет гортанно и тянется, чтобы обхватить худое тело поперек ребер, прижать ближе, но Лейхи перехватывает руки, зажимая над головой.

- Я еще не закончил с тобой.

И рывком переворачивает на живот, целует шею у кромки волос, а потом скользит губами вдоль позвоночника, трется бесстыдно пахом об упругие ягодицы парня, целует плечи, лопатки, поясницу.

- Айзек, – почти хрипит Джексон, когда тот оставляет очередную метку на его бедре, а потом легонько дует и зализывает языком.

Умудряется извернуться под ним и обхватить за плечи, роняет в подушки, а потом нависает сверху, раскрывая языком влажные губы. Айзек льнет к нему всем телом, изгибается так красиво, что дыхание перехватывает.

- Мой, только мой, – хрипит он, притягивая ближе, еще ближе.

...

Утром жаркое солнце будит их уже около полудня. Айзек, как-то хитро улыбаясь и прикрывая ладонью трубку, заказывает завтрак в номер. Из душа сквозь плеск воды раздается негромкое пение, и Лейхи, не удержавшись, скидывает футболку, чтобы скользнуть следом, обхватить сзади, слизать капельки влаги с красивой спины...

- Завтрак принесли, – скажет позже Айзек, стряхивая воду с бронзовых кудряшек, и завернется в халат, чтобы впустить горничную с тележкой. – Спасибо, милая, дальше мы сами, – и весело подмигнет, запихивая ей банкноту в карман кружевного фартучка.

- Надеюсь, там что-то съедобное.

Джексон, сверкающий потрясающим голым задом, скрещивает руки на груди, подозрительно глядя на своего довольного бойфренда.

- Айзек? Бананы? Серьезно?

И закатывает глаза, усаживаясь на диванчик, пока Лейхи расставляет приборы.

- Еще блинчики и вино. У нас же каникулы, помнишь? Все лето в разъездах. Правда, Нью-Йорк мы пока не посмотрели.

- Свожу тебя сегодня в Центральный парк лебедей покормим, – отвечает Уиттмор с набитым ртом.

Надо признаться, блинчики с банановым сиропом вполне даже сносны на вкус. Может быть, он, Джексон, их даже полюбит, раздумывает Уиттмор, пока Лейхи разливает вино. Он такой невероятно кудрявый и нежный, что хочется плюнуть на завтрак и прогулки по городу, затащить его к себе на колени и целовать, пока в глазах не потемнеет от желания, пока он не начнет скулить и просить большего, пока не скажет, как любит его.