Взгляд растопленным золотом — в вены, под кожу. Тонкая складочка меж бровей. И долго, нечитаемо — в самую душу. В душу, испачканную злобой и тьмой. В черную дыру, преисподнюю, куда рухнуло все, что в нем было когда-либо ранее.

“Пока тебя у меня не забрали. Ведь только ты держал меня на краю”.

С усилием отвернуться к Клариссе. Волосы словно пламя, протяни руку, и обожжешь до кости. Говорить какие-то любезности и улыбаться до тех пор, пока не сведет скулы. Чувствовать, все еще чувствовать Джейса венами, кровью. Не ее, родную сестру. Того, кто был ближе, чем брат.

“Джейс Вэйланд… Джейс Эрондейл. Я нашел тебя. Наконец-то”.

В голове шумит от того, как он смотрит. Пристально, долго. И складочка меж бровей никуда не девалась. Он словно пытается вспомнить, ухватить за хвост воспоминание, что ускользает, течет, не дается. Мелким, сыпучим песком.

“Что, если я помогу?”.

〜 〜

Шагнуть вперед, будто и нет между ними этой преграды. Шагнуть вперед, стряхнув одним движением пальцев все посторонние шумы, всю суету. Близко, так близко, что можно ощутить дыхание на коже, услышать сумасшедший стук чужого сердца по ребрам. Губы — к губам. Еще не касаясь, царапая шепотом, взглядом. И тонуть, тонуть, тонуть — всего лишь от того, как резко в мгновение, скачком расширились зрачки, как сбилось дыхание, как быстро дернулась жилка на шее.

“Вспомни, — безмолвным призывом из головы в голову, в мозг. — Вспомни меня”.

Ладонью — на грудь. Туда, где так стучит, так колотится, как в клетке, как в западне. Она ведь тоже, Джейс — память о н а с — заперта в неволе за прочным нерушимым барьером. Тверже, чем адамант.

“Вспомни, какими мы были. Вспомни, как любил меня…”

Кончиками пальцев, легким касанием — в ворот. Туда, где виднеется черная руна. Пульсирует, переливается, бьется.

“Вспомни, как это было впервые. Когда я касался тебя, а ты дрожал, выдыхая, и изогнутые золотистые ресницы опускались, бросая синие тени на щеки…”

Пауза. Выдох — громче, чем рев демона в преисподней.

“Нам было всего лишь по десять. Вспомни меня…”

И всплеск узнавания там, в глубине, и тающий на губах судорожный выдох вопросом. Паника, изумление… радость?

“Т-т-ты? Это ты? Это… м ы ?”

〜 〜

Усмешка тонкая, словно незримая нить, протянувшаяся в пространстве от одного до другого. Легонько тряхнуть головой, сметая остатки ментальной связи, невзначай широко улыбнуться Клариссе, слыша, слыша, как все еще стучит это сердце — через полкомнаты от него.

“Тебе понравилось представление, братец?”

Складочка меж бровей и закушенная до боли губа. Провести языком по своей, будто собирая вкус, будто делясь… Делясь прошлым, памятью, которую забрали.

“Неужели я никогда не снился тебе?”

— Себастьян… — протянет задумчиво, пробуя на вкус, вспоминая…

Джейс сморщится, явственно чувствуя какую-то неправильность и тревогу. Что-то, не складывающееся в голове. Какой-то изъян, как кусочек мозаики, что никак не получится подобрать.

Одно только имя, несколько букв, загоняющих в ловушку. Имя, что держит уже дрожащий барьер.

“Что будет, если я скажу его, Джейс? Коснусь губами и выдохну в самое ухо.

Джонатан Кристофер. Помнишь?”

— Себастьян, мне кажется, я что-то слышал уже о тебе.

Мучительная мысль отражается на лице. Мысль, что крутится скользким ужом, не дается. Что-то… что-то не так.

— Наш мир меньше, чем кажется, Джейс. Ты еще убедишься.

“Как же… как же чешутся пальцы, Лилит, помоги. Просто протянуть руку и взять. Забрать себе то, что по-праву только мое. Забрать тебя, Джейс. Вернуть домой, чтобы, как раньше”.

〜 〜

— Джонатан, Джонатан, смотри, он летит. Видишь? А если я сделаю так… то вернется. Ты видишь? Смотри, я не приручил, я с ним подружился. Теперь он сделает все, если я попрошу.

Глаза золотистые и искристые. Светится и тянет руки к брату, чтобы обнять, чтобы разделить свою радость. Ладони — на узкой мальчишеской спине. Запах пота, земли и травы. И самую чуточку — солнца.

— Ты же знаешь, если отец это увидит…

Держать, держать его крепко. Не подпускать никого. Ни сокола, ни Валентина, ни кого-то еще. Зачем кто-то еще в их маленьком уютном мирке?

— Ну, ты же не скажешь?

И теплый, доверчивый взгляд, и улыбка, что режет мальчишечью душу острее ножа. Впускает, впускает под кожу, чтобы оставить там навсегда. Впечататься в сетчатку, в черную демоническую кровь… Оставить оттиск на ребрах.

— Конечно же, глупый…

“Если ты всегда будешь рядом, я никому не позволю. Никому, слышишь, Джейс?”

Никогда.

〜 〜

“Сожгу этот мир и выстрою новый с нуля. Там, на пепелище, наши рабы выстроят два трона: золотой и из слоновой кости. Два трона, и мы будем сидеть на них рука об руку. И ты уже никогда меня не покинешь…”

— Значит, специализируешься на высших демонах?

— Да, и могу вам помочь.

“Если ты будешь рядом…”

========== Эпизод 36.2 (Себастьян/Джейс) ==========

Комментарий к Эпизод 36.2 (Себастьян/Джейс)

Себастьян/Джейс

https://pp.userapi.com/c841138/v841138352/14bb/K2jRFtiTYh4.jpg

“Я жду тебя, Джейс Эрондейл”.

Воздух в оранжерее прохладный и сладкий. Здесь одуряюще пахнет пионами и пунцовыми розами, которые так любит Изабель Лайтвуд. Он разбирает еще с десяток других оттенков и морщит нос, подавляя чиханье. Не аллергия, всего лишь тошнит от приторной сладости. Но он остается. Потому что здесь — идеальное место. Потому что он придет сюда.

(Не) брат.

“Я знаю, ты вспомнил”.

Ожидание — не пытка, не мука. Себастьян откидывается на спинку скамейки, готовый просидеть здесь, сколько потребуется. Сколько потребуется времени Джейсу, чтобы решить. Чтобы решиться.

“Я чувствую вкус виски на твоих губах, Джейс”.

Оно наверняка вернулось лавиной, обрушилось на голову только что обретшему родовое имя охотнику, смело смесью ярких и таких живых картинок прошлого. Смеющиеся мальчишки, серебряный смех и слепая детская уверенность, что так будет — вечно.

Вечность вдвоем, о чем они глупо клялись друг другу в полнейшей темноте их спальни глубокой ночью, и даже звезды не подсвечивали серебром с пасмурного, укутанного тяжелыми тучами неба. Тогда, целую жизнь назад, разрезая украденным на кухне ножом ладони, чтобы скрепить братскую клятву кровью, им не было дела до ее цвета, до вкуса. Да и как разглядеть, если во мраке лишь тревожно и как-то торжественно поблескивали белки глаз.

Сейчас… Сейчас серди всех этих цветущих папоротников, фикусов, пальм Себастьян зачем-то думает: что, если у Джейса она золотая? Того же невозможного оттенка, что и глаза. Как будто в зрачок распылили пыльцу. Как будто ангел коснулся, благословляя.

Даже морщится от того, насколько приторно-благоговейно звучат эти странные мысли. Но Себастьян… он привык… так привык к этому златовласому, чуть насупленному мальчишке с замашками настоящего засранца и самомнением до небес. До небес…

“Я думал о тебе каждый день все эти годы. Я не забыл. Теперь вспомнил и ты”

У Джейса сейчас сознание дробится, и Себастьян чувствует его муку, как свою. Чувствует, как вскипают в голове мысли, как сознание рвется тонкими лентами, как сердце рвется… сердце рвется в груди… и опять этот серебряный звон. Как будто лопаются тонкие струны, сдирая кожу с пальцев почти до кости… А потом разрезая и сердце, что даже стучит через раз…

Себастьян может услышать каждую мысль, если захочет. Но не с ним и не так. Он хочет, чтобы Джейс рассказал ему сам — ему, Себастьяну.

— Тебя зовут Джонатан.

Беззвучный и призрачный, словно тень. Натянутый, как тетива на луке мальчишки-Лайтвуда. Взгляд колет, пытает и молит. Взгляд проникает под кожу, сдирает, обнажая все, что спрятано для других — для других, не для Джейса Эрондейла.

— Ты не сильно-то торопился…

Не смотрит, нарочито разглядывая ногти, и только потом, медленно, очень медленно поднимает глаза, откидывая светлую челку с лица. Это удар, это разряд, это вспышка… Это… это нечто мощное настолько, что не получилось бы устоять на ногах, но он сидит, и…