— Можно подумать, папаше когда-нибудь нужен был особенный повод. Вообще, братец, зная твои повадки, смею подумать, что это ты снова пытался забраться под юбку Артемиды. Или стянуть штаны, не знаю, что там твоя близняшка в этом столетии предпочитает.

Хихикнул уворачиваясь от ощутимой оплеухи, а потом принялся озираться, высматривая возможные пути отступления. Все же сражаться без божественной силы и бессмертия в теле смертного он опасался. Даже после того давнего случая с полусотней коров, что сошел ему с рук. Хм… между прочим, Аполлон известен своей злопамятностью. Что, если он до сих пор точит зуб – какой-то младенец мало того, что угнал весь табун, так успел сожрать пару животных. А потом был тот инцидент с золотыми стрелами и луком, вообще-то он и скипетр тогда у самого Зевса стянул, да и трезубец у Посейдона… и других «не обидел». Но здесь-то сейчас лишь Аполлон.

Очень злой, между прочим. И красивый, зараза, как… как Аполлон.

— Крылатых сандалий, я вижу, у тебя в этом воплощении нет. Интересно, а тело этого смертного хорошо бегает? – протянул задумчиво сводный братец и хрустнул пальцами.

Как будто бы угрожая.

— На что это ты намекаешь?

Гермес на всякий случай попятился, хотя как-то безотчетно успел догадаться: выбраться незамеченным из этой странной залы будет сложновато. Тем более, если Зевс желал наказать своих чад, ничего не делал наполовину. Так что снаружи вполне могла ждать ловушка. Например, лабиринт Минотавра для разминочки…

— Намекаю? Да я как бы очень даже прямо говорю. Не думаю, что найдется хотя бы один обитатель Олимпа, что не согласится со мной. Ты же, скотина, тащишь все, что плохо лежит. У людишек, знаешь, для этой болезни и название есть. Клептомания называется.

Младший закатил глаза, демонстрируя свое отношение к сему пассажу. Ну, подумаешь, спер пару-другую безделушек, у них же на Олимпе этого добра и без того – девать некуда. Непонятно, чего вообще крик такой подняли.

— Ладно, зачем орать-то сразу? Между прочим, любящий папаша тебя тоже не за красивые глаза в ссылку к смертным отправил.

Аполлон вдруг принялся жевать губу, буркнул что-то невразумительно и отвернулся, злобно насупившись и умудрившись покраснеть при этом. Да, ладно, неужели дело и впрямь в Артемиде? Во дает, мало ему юбок в пантеоне, так нет же, решил самую целомудренную себе отхватить. Кобелина. Всех сестренкиных нимф перетрахал, Каллисто, бедняге, вообще тяжко пришлось, но там история вообще темная. Гермес был уверен лишь в том, что спас ребенка – плод прелюбодеяния, а вот кто счастливый папаша…

— Я тебе язык вырву, — как-то осторожно предупредил Аполлон, делая страшные глаза. Мысли он что ли читать научился? Засранец.

Гермес только собрался ввернуть фразочку поострее, чтобы окончательно вывести из себя несносного родственника, как распахнулась неприметная дверца в углу (он, честно, подумал, что она ведет в какую-то каморку, наподобие кладовой, где крестьяне обычно хранят зерно или скудные остатки урожая к исходу зимы). В открывшийся проем просунулся кто-то белобрысый и наглый, судя по тому, что немедленно закатил глаза и вздохнул с этим выражением лица: «Как же меня это, к Аиду, достало».

— Вам, блять, особое приглашение нужно? Серьезно, ребят, заебали. Мы ночевать из-за вашей сцены здесь не собираемся. Сколько можно репетировать какой-то жалкий первый поцелуй? Булками шевелите. Мэтти, брат, хватай своего строптивого партнера подмышку, и вперед на площадку. Режиссер уже озверел.

И выкатился за дверь, продолжая и там вопить что-то не очень понятное, но отчего-то пугающее.

Репетировать? Поцелуй? Боги, заточенные на неопределенный срок в телах смертных, встревоженно переглянулись.

— Это что он сейчас имел ввиду? — осторожно, как пробуя ногой морской прибой, выдавил Аполлон.

— Откуда мне знать? Он вообще-то почти все время к тебе обращался, — хихикнул Гермес, на ходу соображая, что хватать подмышку старшему брату, видимо, предлагали именно его.

— Мальчики, если вы сейчас же оттуда не выйдете, боюсь, у вас будут проблемы.

В дверной проем просунулась смуглокожая прелестница, тряхнула смоляными кудрями, а потом сложила пунцовые губы, изображая воздушный поцелуй. Хихикнула.

Афродита-то здесь какого… забыла?

— Серьезно? Вы на площадке не натискались? Мэтти, не стыдно? У Гарри вся шея в засосах. Гример вас порвет…

— Гарри Шум младший! Мэттью-мать-твою-Даддарио, если не явитесь сей же миг, самое легкое, чем отделаетесь, вырванными яйцами…

Громовой рев, больше похожий на ор их папеньки в гневе (или после того, как перебрал в очередной раз небесной амброзии), заставил подпрыгнуть обоих, чуть ли не лбами столкнуться в дверях.

— Кажется, придется идти, — выдавил Аполлон, пробираясь вперед.

Оба, как никто, понимали, что пока не пройдут задуманные Зевсом (и ведомые лишь ему) испытания, возврат на Олимп будет заказан.

— Придется, — задумчиво кивнул Гермес, невзначай скользнув взглядом по упругой заднице сводного брата, обтянутой какими-то немыслимыми штанами.

Хм… почему бы и нет? В конце концов, это может оказаться… приятным?

========== Эпизод 35. ==========

Комментарий к Эпизод 35.

Совсем коротенький Малек для вас.

https://vk.com/doc4586352_446309537?hash=bd954389329e754b73&dl=7019db5bb5117b3550&wnd=1&module=public&mp4=1

“Живой, живой, живой”, — стучит в голове. И отчаяние, сжавшее горло там, в стенах превратившегося в склеп Института, постепенно разжимает цепкие пальцы. Позволяет снова дышать.

Губы в губы, и пить, захлебываясь, глотать через край, насыщая легкие, вены, пробираясь под кожу. Впечатываясь, сплетаться во что-то единое, неделимое, вечное. Что останется и после смерти Вселенной.

“После того, как все рухнет, мы будем стоять на руинах, и я буду держать твою руку…”

— Магнус. Магнус, я так испугался, ох, Ангел… — неразборчивым бурчанием в рот, не разрывая поцелуя. Потому что мало. Потому что без него гипоксия, удушье. Потому что без него этот мир превратится в выцветший ломкий клочок старой газеты. Потому что…

— Я люблю тебя, знаешь?

Руки на плечи, и ближе, ближе. До сердца.

Рефреном, звоном клинков и гулом колоколов в голове: “Живой, ты живой, ты живой”.

“Я так испугался”.

Магнус сегодня на вкус как виноград и суфле с кусочками шоколада.

Наверное, он все понимает, потому что не задает лишних вопросов, отвечает на поцелуй, обвивает за пояс руками, притягивает ближе… и ближе.

— Все хорошо, Александр, ты слышишь? Все хорошо. Я в порядке.

========== Эпизод 36.1 (Себастьян/Джейс) ==========

Комментарий к Эпизод 36.1 (Себастьян/Джейс)

Себастьян/Джейс

https://vk.com/doc4586352_446269404?hash=5e68e7f6d41bd9b130&dl=2c0e31cdd749a338a9&wnd=1&module=public&mp4=1

“Я — Джейс”

Джейс, Джейс, Джейс… Имя шелестит где-то в подкорке опавшими желтыми листьями, вытаскивает из подсознания, из самых дальних и пыльных уголков памяти все… Все годы, проказы и шалости. Мальчишеский смех, мальчишеские пальцы на коже и светлую челку, что так часто падала на лицо Себастьяна в их дурашливых драках. Щекотала, мешала и… волновала.

Уже тогда.

“Я — Джейс”

Легендарный воин. Мой легендарный брат. Сын не своего отца… Мой, мой, мой.

Воздух в стенах Института словно мертвеет на какую-то долю мгновения, пока к ладони — ладонь. Сухая и твердая. Ни искры, ни разряда. Короткое касание, но в глазах — будто вспышки, раскаты грома и молнии, разрывающие ткань мироздания, приоткрывающие завесу туда — в прошлое.

Счастливый смех двух мальчишек, долгий бег наперегонки вдоль длинного, местами затянутого тиной пруда, тело, прижимающее к земле и тонкий радостный выкрик победителя в спарринге, и вскинутый вверх кулак, и бисеринки пота на лбу и висках, и ветер, шевелящий мягкие пряди. Золотистые, как восход.

“Ты ничего не помнишь, ведь так? Валентин блокировал твою память. Убрал, отгородил нерушимой стеной все. Все, что было… Меня”.