— У тебя язык, блять, как помело. Лучше просто молчи, — шипит Махди сквозь зубы, стараясь чтобы его не было слышно обнимающимся парням.
Исак начинает икать, сползая все ниже. Кажется, даже Эвен уже не в силах удерживать его вертикально.
— Исак? Бро? Ты в порядке? Эвен, что с ним?
Юнас кажется обеспокоенным, он все еще хмурится и даже наклоняется ближе, опуская ладонь на плечо лучшего друга.
— Он в порядке, подожди, просмеется, — Эвен прячет улыбку в любимой золотоволосой макушке, трогает снова губами, не прекращая гладить плечи и спину. Не затем, чтобы успокоить. Просто ему всегда мало — касаний, поцелуев… Исака.
— П-парни… вы… М-магнус, это какой-то пиздец, — он честно пытается успокоиться, отдышаться, но булькающий смех то и дело прорывается наружу и слезу текут по щекам. — Шистад? Крис?.. Т-ты серьезно?
— Нет, ну а что… все нормально. Я же помню… та история с дракой, и ты садился в машину к Шистаду и… смотрел на него так… — замолкнет, смешавшись и будто бы задумается даже.
— Бро, без обид, но твое чутье — где-то на уровне табуретки. Мы планировали отмудохать тех ублюдков, что напали на Юнаса, ты забыл? Черт, поражаюсь, как тебе удалось охмурить Вильде. Держу пари, она сама захотела…
— Вильде тут совсем ни при чем. И вообще… мне казалось, он тоже тогда смотрел на тебя. Просто он скоро возвращается из армии, я и вспомнил.
У Магнуса лицо как помидор, и уши пылают. Продолжает бормотать бессвязные объяснения, но его уже не слушают, возвращаясь к погрузке коробок в фургон.
Эвен развернет Исака к себе, скользнет губами по скуле, а потом прижмется лбом.
— Так, значит Шистад? Вот кто открыл моему мальчику глаза на себя…
Улыбка мягкая, и в глазах брызги лазурного смеха.
— Ты-то хоть хуйню не неси. Шистад… Хоть бы раз хоть бы где шевельнулось. Абсурд.
— Значит, это все же был я?
— Как однажды сказал тот же Магнус, до встречи с тобой я с девчонками тискался каждую вечеринку. А потом увидел тебя… знаешь, есть в тебе что-то такое… тебя невозможно перестать хотеть целовать. Ни в ком такого не встречал. И не встречу…
========== Часть 64. ==========
Эвен крутит телефон в длинных пальцах, перебрасывает из ладони в ладонь. Он нервничает просто пиздец как, и это невооруженным глазом заметно. Даже с такого вот расстояния. Даже человеку, который Найшейма не особо и знает.
Юнас не спешит подходит, наблюдает за ним из укрытия, сводит к переносице брови. Да, он сам послал смс с просьбой о встрече с глазу на глаз и нелепой припиской в конце: “Исаку только ни слова”.
И не то, чтобы он хотел проворачивать что-то за спиной лучшего друга, но тот ни за что не одобрит, а Юнас не может и дальше… жить в этом страхе. Юнас так хорошо помнит черные круги под глазами Исака. Юнас помнит трясущиеся руки и бегающий взгляд. Юнас помнит, как жизнь из Исака уходила по капле. Всего лишь от того, что Эвена не было рядом. От того, что Исак его потерял.
Юнас помнит, а хотел никогда бы не видеть.
— Исак скоро закончит, ты задержался, — Эвен недружелюбный, колючий. От взгляда на него хочется ежиться или надвинуть бейсболку пониже.
Юнас вздыхает, он ведь не думал, что будет легко, верно? Опускается рядом, на миг сжимая плечо под джинсовкой. Уберет руку, не дождавшись, пока ее неприязненно сбросят.
“Не надо, Эвен. Я не враг. Ты увидишь”.
Сложности в том, что слова придется подбирать осторожно, дозировать фразы. Сложность в том, что одним необдуманным можно сломать все вокруг — многолетнюю дружбу, новые отношения, жизни… жизни тоже могут рассыпаться прахом.
— У них дополнительное занятие. У нас есть время. Эвен, расслабься… я… нам надо поговорить, и серьезно. Черт, я лезу не в свое дело, наверное, но Исак — мой лучший друг. Я волнуюсь. Не злись. Это всего разговор.
— Ты волнуешься, я понимаю. И переломаешь мне ноги, если я… обижу его, — Эвен делает паузу, запинаясь, и оба понимают, что в воздухе повисает непроизнесенное “снова”, “снова оставлю”.
То, о чем ни один из них предпочел бы не вспоминать. Дни, когда Исак угасал на глазах, почти что просвечивать начал. Дни, когда совсем не мог спать и думал искать спасение в таблетках. Дни, когда думал, что сходит с ума, когда в груди рвалось и горело, когда даже моргать было физически больно, а при каждом вдохе и выдохе меж ребер будто вонзали нож. Снова и снова. Юнас не чувствовал — Юнас мог все это читать по лицу. Осунувшемуся, бледно-серому, точно пеплом присыпанному.
— Мы не вспоминали об этом, но Исак… он все знает. Тогда я думал, ему будет лучше вдали от меня. Психически-нестабильного… после истории с его мамой.
— Это чуть вас в итоге не доконало обоих.
Потому что Эвен не сумел быть вдали, потому что Исак простил бы и больше. Потому что восторгом накрыло, точно волной, сметая к хренам всю оборону, ломая, круша выстроенные в сознании барьеры. Провоцируя приступ.
— Я люблю его, и все теперь под контролем. Слушай, я не пропускаю прием лекарств или посещение врача, если ты об этом. Я все еще биполярен. Иногда я буду, возможно, творить какую-нибудь хуйню вроде покупки кресла-качалки и трубки в духе Шерлока Холмса, решу научиться играть на скрипке. Но я… я больше его не оставлю. Я же дышать без него не могу. Черт, звучит так сопливо.
Найшейм смеется сухо и ломко, трет шею и все чаще бросает торопливые взгляды на двери, из которых вскоре появится его парень. Юнас знает, что тотчас же это лицо преобразится, точно засветится изнутри, и Исак засияет в ответ. И, блять, это было бы до тошнотворного приторно и ванильно, если бы творилось с кем-то другим. Если бы это не служило неким маяком или знаком — хорошо. У Исака все хорошо. Только вот что, если…
— Я о другом беспокоюсь. Не что ты решишь вернуться к той девушке — Соне, или найдешь кого-то еще. Я же вижу, вы как сиамские близнецы. И это довольно отстойно, что мой лучший друг оказался таким до жути слащавым… расслабься, я пытаюсь шутить… Я не считаю тебя сумасшедшим, но эпизоды бывают…
Замнется, не зная, как закончить, как донести до Эвена свой главный страх. Тот, что приходил не раз даже в кошмарах, после которых Юнас, как полный дебил, звонил Исаку в три часа ночи, выслушивая хриплые со сна отповеди и советы “завязывать уже, нахуй, мешать траву с алкоголем”.
Сны в которых Эвен не просто бросает Исака — бросает весь этот мир. Сны, в которых он выбирает то нож, то таблетки. Выбирает не-быть, не-существовать, не-дышать. Сны, в которых ломает Исака сильней, чем предательство или измена. Уходит, но забирает его, Юнаса лучшего друга, с собой навсегда. Оставляя на земле оболочку со стеклянным, остановившимся взором.
— Ты имеешь ввиду суицид? Что, если мне захочется свести счеты с жизнью? Я правильно понял?
Странно, Эвен вдруг словно бы становится мягче. Уже не напоминает ощетинившегося дикобраза. И даже слабая улыбка трогает краешки напряженного рта.
— Ну, если говорить так вот прямо, — Юнасу страшно неловко, и он не знает, куда деть руки и глаза. Но Исак… все ради Исака.
— Ты, наверное, не понимаешь, как он на меня действует. Погоди, это не упрек, — добавит быстро, увидев, что Васкес пытается возразить. — Ты ведь никогда не страдал биполяркой. Во время маниакальной стадии ты хочешь обнять целый мир, ты можешь горы свернуть, допрыгнуть до неба, нырнуть в Марианскую впадину и достать с ее дна что-то… не знаю, сокровище. Но потом отпускает, и приходит депрессия. Это когда сил нет ни на что, ты можешь только лежать, и раздражает даже свет за задернутыми шторами. Знаешь, прежде в этой стадии мне казалось, что однажды… что однажды все закончится именно так… так, чего ты боишься. Я не мог выносить никого — даже безмолвного чужого присутствия рядом, а уж если этот кто-то начинал говорить…
— С Исаком все изменилось?
Юнас не знает, откуда он понял, но то, как проясняется взгляд мальчишки напротив, как светлеет мгновенно лицо. Юнас чувствует: так и есть.
— Он вытаскивает меня секунда за секундой, просто держа мою руку. Он говорит со мной — тихо, обо всем на свете. Рассказывает о детстве или о падающих листьях за окном, об отливе, который видел на море. Говорит, как любит меня, все время, понимаешь? Постоянно. Как о чем-то настолько же естественном, как дыхание, сон или солнце на коже. Эти приступы случаются реже и реже. Конечно, биполярка никуда не уйдет. Просто знай, рядом с ним у меня и мысли схожей никогда не возникло, ни мысли, ни тени ее. Не волнуйся.
