Потому что я помню, Исак. Помню ту небрежно брошенную фразу: “Я решил что мне лучше без психически больных в моей жизни”. Я старался, думал, смогу. Держался до тех пор, пока не увидел синяки под твоими глазами и почти прозрачную кожу.
Ты понимаешь, что разлука просто убьет нас? Нас обоих. Мы как сиамские близнецы с одним сердцем на двоих. Раздели, разлучи — не выживем.
ㅤ Нет.
— Потому что она не любит свободных, настоящих людей, — пытаюсь выдать хоть искаженную, но правду.
Это правда, потому что Соня не хочет, чтоб я был свободен от нее, не нуждался. Она не хочет, чтобы я остался с тобой — таким свободным и таким ярким, что даже в пасмурный день глаза слезятся от солнечного света.
Я вижу вопрос в твоем взгляде и легкую обиду. Я все вижу, Исак, но не могу, ты бы понял… Не так. Возможно, ты смог бы допустить… но разве я могу рисковать?
Потому торопливо целую прямо на лестнице в школе, целую, пока ты упираешься и пытаешься отстраниться, слизываю с губ этот вкус — такой пьянящий, уже такой родной.
ㅤ Как кардамон.
А потом — вприпрыжку вниз, все время оглядываясь на твои припухшие губы, вспоминая, что ты умеешь, — такой невинный, такой горячий, что плавятся не только мозги, но и сосуды, все внутренности, вся моя сущность.
ㅤ Если бы тебя не было…
Страх ледяными когтями сжимает что-то в груди. Больно. Так больно, что лоб и спина покрываются мелкими капельками холодного пота. Вдох, второй, третий. И отпускает. Резко, как выстрел из пистолета. Выстрел, что разносит черепушку к хренам вместе с тревогой и страхом. Что-то ширится внутри. Яркое, большое, воздушное. Огромное, как опускающееся в море красное солнце. Ширится, ширится, ширится. И, кажется, сейчас взорвет меня изнутри.
Я счастлив, ты понимаешь? Я счастлив. Потому что люблю тебя. Потому что ты любишь меня.
〜 〜 〜
“Что случится после того, как я спасу тебя? Ты спасешь меня тоже”
========== Часть 8. ==========
Комментарий к Часть 8.
POV
В школе темно и так холодно, что даже в помещении дыхание изо рта вырывается стылым облачком пара, замерзающего прямо в воздухе. Холодно. Не спасают ни теплая кофта с шапкой, ни куртка, ни два капюшона. Холодно не снаружи, оно идет изнутри. Возможно, как раз из той червоточины, что подтачивает мои мозги, заставляя их протекать время от времени.
Приступ уже отпустил, схлынула и почти задушившая следом депрессия. Не до конца — как море отступает во время отлива, оставляя после себя мокрый песок, ракушки и жалких, сморщивающихся на солнце медуз с ядовитыми щупальцами.
Не думаю ни о чем. Просто иду прочь из дома, и ноги сами несут сюда, — ночью к школе. На часах почти то самое время. Почти 21:21. И я бы хотел сказать тебе так много, но не посмею произнести и звука. Я так подвел тебя, мой Исак.
Помнишь это место и нашу первую встречу? Бумажные полотенца и такое смешное возмущение в твоем взгляде. Знаешь, ты и рот еще не открыл, а я понял уже, что пропал. Ведь я сразу узнал тебя, Исак. Только не знал, имею ли право…
Надо было хотя бы сказать тебе, правда? И пусть бы ошпарило отвращением в твоем взгляде. Там, где раньше я видел только интерес или жажду. Такую сильную, что падали планки, перекрывало воздух, отказывали мозги.
Я так боялся тебя потерять. Потому жизнь без тебя как-то быстро стала серой и пресной. И даже музыка потеряла свое очарование, а любимая еда — вкус. И только рядом с тобой я был живым и смеялся. Пил тебя и захлебывался этой любовью, что накрыла с головой, как цунами. Унесла, закружила… спасла.
Я так легко позабыл, что невозможно кого-то потерять, потому что люди в любом случае всегда одиноки. Ты знаешь, Исак, иногда это одиночество так огромно, что я боюсь провалиться в него, словно в яму, и уже никогда не выбраться наружу.
Все слова, которые я могу подобрать, — не оправдание обмана. Я пытался сказать, но малодушно молчал. Ты был слишком уютным и солнечным и так тянулся ко мне… Как мог я рушить это счастье своими руками?
Я напугал тебя, правда? Напугал до ужаса, почти до потери рассудка. Я знаю (хотя и не видел), как тряслись твои руки, как дрожали губы, как слеза текла по щеке. Ведь ты подумал, что это все фарс, мания и болезнь, только это? Я так виноват, мой Исак.
Вот только никогда не было ничего и никого более реального, более нужного. Нужнее, чем воздух, чем сама эта жизнь. Но ты… могу ли обречь я тебя на такое? Да ты теперь и не придешь, не простишь. И то — не последнее, но отчаянное, — “перестань мне писать”. Я должен, мой мальчик, я должен.
Я попрощаюсь. Последнее смс. Просто я должен сказать тебе это. То, для чего, как я думал, у нас впереди целая жизнь. Оказалось, уже нет ни минуты. Но ты помни, Исак, в другом месте, в другой Вселенной мы вместе навечно.
Я люблю тебя.
Так холодно, Исак. Холодно, липко и сыро. Здесь тишина звенит, раскалывая череп раскатами грома. Здесь призраки плывут по воздуху и то безумно хохочут, то плачут и стонут так жалобно, что становится больно. Хотя я больше не чувствую боли. Не чувствую ничего.
Я потерял тебя, и ты не вернешься. Я потерял тебя, и не осталось смысла ни для чего. Потому что ты и был им, Исак, — этим смыслом.
Осталось немного, просто ты должен был знать. Я справлюсь, просто это будет сложнее. Просто дальше это буду не я. Без тебя.
… …
Дверь поддается с трудом, ступаю на продуваемое уже по-зимнему холодным ветром крыльцо. Вдох полной грудью, остужая пылающий разум. А потом без перехода — как ударом коленом в живот. Потому что это видение, этот случайный прохожий так похож на тебя, что я почти не сомневаюсь…
Иду вперед как сомнамбула. Еле ноги передвигаю. А у тебя в глазах такой страх и надежда, что я тоже… понимаешь, мне тоже хочется верить. Но что я для тебя и зачем?
Обуза, урод, бракованный выпуск…
Твое дыхание на коже, твой запах слишком реальный для того, чтобы быть моим бредом. Ладони — на лице, и ресницы опускаются, потому что не могу. Не хочу просыпаться. Не хочу вдруг моргнуть и понять, что исчезло, что тебя просто нет.
Но…
— Ты не один, — шепчет мой Исак и накрывает губы губами. Так осторожно, будто тоже боится, что исчезну, как следы от ночного дождя жарким утром.
“Ты не один”, — и руки смыкаются на спине, опускаешь голову на плечо и прижимаешь так крепко, что дышу с трудом. Дышу только тобой.
“Ты не один”, — легонько пальцами по шее, и я никогда еще не был более живым.
“Ты не один”, — и я открываю глаза, сжимая в ответ твои плечи.
“Ты не один”, — и я понимаю, что это больше не слезы. Всего лишь начинается дождь.
Я не один. Ты со мной.
========== Часть 9. ==========
Он смотрит, как тихо, почти неподвижно спит Эвен в его постели. Сколько раз его голова оказывалась на этой подушке? Сколько раз они засыпали здесь, спутавшись руками и ногами (как осьминоги, сказала бы Линн, если бы Линн могла их увидеть)? Сколько раз он просыпался один, когда Эвен тихо ускользал на рассвете – сбегал домой, на кухню, в душ…
Исак думает, что ни разу еще не видел, как спит его парень. Сейчас – неподвижно и тихо. А потому он придвигается близко-близко, чтобы услышать дыхание, ощутить на своем лице.
Осторожно, почти невесомо, - ладонью по волосам, пропуская светлые прядки сквозь пальцы. Дышать. Просто смотреть и дышать. Щекой –на пропахшую Эвеном подушку, вдохнуть полной грудью его терпкий запах с нотками свежести.
“Я же думал, что потерял тебя, понимаешь? Решил, это конец”
Эвен вздыхает чуть громче и чуть поворачивается, устраиваясь удобнее щекой на подушке. Исак поправляет сползшее с его плеча одеяло, поглаживает аккуратно.
“Ты здесь. Ты здесь, ты со мной”
У него события вчерашнего вечера перемешались в голове, будто скиданные как попало в коробку пазлы, и в памяти остался лишь неподвижный, неверящий взгляд Эвена и его холодная кожа под пальцами, его сухие шершавые губы и сердце, колотящееся под несколькими слоями одежды. Колотящееся так громко, что уши почти заложило. А еще страх, что отпустил моментально – в тот самый миг, как Эвен шагнул из дверей темной школы на крыльцо и замер, даже не моргая. Страх, что держал так крепко, ядом просочился под кожу, этот страх разжал костлявые ледяные пальцы и шагнул назад. Не канул пока в небытие, но больше не держал за горло так крепко, что каждый вдох драл горло изнутри колючей проволокой.
