Я так хотел быть твоим другом, несносный ты Поттер. Тогда, еще ребенком. А потом… потом просто хотел… хотя бы рядом, хотя бы издали. Иногда…

Я так хотел, но ты предпочел исчезнуть (версию о похищении исключили достаточно быстро), раствориться, пропасть. Просто растаять в магловском мире. Попробовать… что? Стать собой?

Без меня…

Ты посмеялся бы, правда, услышь мои мысли?

Кто я такой, как посмел, бывший Пожиратель, заклятый враг и предатель. Трус и изменник. Все правда, Поттер. Я — трус и изменник, которого ты волок за каким-то боггартом на себе из Адского пламени. А я ведь до сих пор помню, что волосы твои тогда пахли гарью и одновременно свежей травой. И я так крепко, так крепко держался, словно боялся, вздохну, моргну, отвернусь, и — исчезнешь…

Я не знаю, как я здесь оказался… Но посреди гремящего музыкой зала и веселящихся, совсем уже забывших о твоем исчезновении студентов… вдруг стало как-то особенно пусто. И злость хлестнула, ошпарила нервы. Так, что захотелось кричать… или проклинать без разбора, посылая смертельный зеленый луч во все стороны…

Удержался… потому что ты бы мне не простил. Только не это. Удержался и просто сбежал, оскальзывая на ступенях, в любой момент рискуя проломить свою голову…

И вот сейчас — дождь, ветер в глаза… и я знаю, просто знаю, что ты уже не вернешься.

Знаешь, как страшно звучит это слово, Поттер?

НИ-КОГ-ДА

И уже не сопротивляюсь, когда ветер все же толкает в спину, когда нога срывается в бездну, и жмурюсь, зная, что аппарировать не получится, только не здесь, ведь барьер. И нет ни единого места на планете, чертов ты Поттер. Ни единого места…

И поток воздуха подхватывает под руки, и влечет отчего-то не вниз, не кубарем, не швыряет о скалы и острые выступы, нет… Мягко и плавно, а потом… щелчок… серебристая вспышка…

И дождь… дождь соленый…

Плавным ударом — камни какой-то мощеной дороги под ноги. Визг, скрежет, где-то сзади и сбоку, острые вспышки — с размаха в глаза. Какие-то жестянки сквозь потоки воды, заливающейся в нос и в глаза, заставляющей кашлять. Столько воды… Жестянки, как та нелепая у папаши Уизли…

Дождь… дождь соленый.

И чьи-то руки — на лице и на шее, ощупывают, трогают, тянут. И голос, этот голос не мог быть реальным, голос, что звучал всегда в моей голове:

— Драко. Ты нашел меня, Драко? Я думал… никто… Драко… замерз сильно.

Дождь… дождь соленый.

И его губы. Соленые тоже. Холодные, мягкие.

Гарри?

— Заклинание и барьер. Невозможно. Только тот, кто хотел, кто искал, тосковал… Только… Правда, Драко?

Не пойму, о чем ты бормочешь. Чертов Поттер, болтливый, неуемный, как пикси. Как у тебя остаются силы, чтоб говорить? Придурок ты шрамоголовый…

Иди сюда, Поттер. Так вот, ближе…

Рубашка совсем промокла, как и моя.

И губы… губы соленые, как мечтал.

========== Часть 33. ==========

Ему одиннадцать, и волшебный мир обрушивается на голову, придавливая к земле. Он – мальчик-который-выжил, местная знаменитость, диковинная зверушка, избавившая магический мир от того, чье имя не произносят даже сейчас. Даже шепотом. Даже в полнейшей тьме.

“Я – Гарри, просто Гарри”, – шепчет он снова и снова, слушая пугающего великана, а потом всех тех людей в не менее странном месте под названием Косой переулок.

Это магия. Это волшебство. Это сказка.

Вот только почему все сильней, отчаянней хочется проснуться?

“Я просто Гарри. Я просто Гарри, прошу…”

Они все смотрят на него, как на цирковую мартышку, с какой-то алчной радостью, граничащую с безумием. И все сладчайшие речи, рукопожатия и восторженные вздохи кажутся лживыми, как редкие улыбки тети Петуньи.

– Ты тоже собираешься в Хогвартс? Кстати, я – Драко Малфой. А как твое имя?

Незнакомый белобрысый мальчишка доверчиво тянет для пожатия руку, совсем еще не зная, кто перед ним.

– Меня зовут Гарри. Просто Гарри.

– Очень приятно, Гарри. Думаю, мы подружимся.

〜

Ему двенадцать, и он все чаще жалеет, что не послушал Распределяющую шляпу, настоял на своем. Упросил. От пурпурных оттенков гостиной рябит в глазах, а от назойливости соседей по комнате, вечно обмотанных этими кирпично-желтыми шарфами, хочется выть раненым гиппогрифом.

– А я тебе говорил, Поттер. Но ты же у нас самый умный. Вроде как избранный, – Малфой кисло кривится и вытаскивает из кармана несколько коробочек с шоколадными лягушками, запускает одной в друга и устраивается поудобней, чтобы не соскользнуть с берега в стылые черные воды.

Ветер задумчиво шевелит их волосы, а Гарри молча и как-то согласно вздыхает, принимаясь за сладость.

– Я думал…

– А ты умеешь?.. – перебивает слизеринец, но тут же замолкает, видя искреннее огорчение в лице. – Прости, я позвал тебя сюда не для этого. После прошлогоднего приключения с трехголовым псом твои придурочные гриффиндорцы не угомонились. Вся эта свистопляска с наследником Слизерина до добра не доведет. Будь осторожней.

– А ты?

– А я попытаюсь узнать, что задумал директор. Мантия все еще у тебя? Мерлином заклинаю, Поттер, пусть рыжий и грязнокровка и дальше остаются в блаженном неведении.

– Они постоянно говорят гадости о тебе.

– М-м-м-м… я польщен.

Малфой растягивается на траве, жмурится на припекающем солнце довольным книзлом, почти что урчит. Гарри бездумно запускает пальцы в его волосы, перебирает светлые пряди…

Почему-то одуряюще пахнет лютиками и медом.

〜

Ему тринадцать, и Хогвартс наводняют дементоры. Они беззвучно парят в коридорах, буквально высасывая радость и свет отовсюду, даже из самых темных, затянутых паутиной углов. Он чувствует на лице дыхание смерти каждый раз, когда одно из чудовищ спускается ниже, нависает и давит незримым, мертвенным ужасом. Он все чаще кричит во сне, и в этот раз Волдеморт ни при чем.

И он уверен, что на занятиях по ЗОТИ боггарт в шкафу превратится в дементора, и он, Гарри, не сможет, никак не сможет ему помешать, позволит высосать свою душу…

Но шкаф распахивается, и оттуда шагает собственной персоной Драко Малфой. Драко с кривящимся презрением ртом и насмешкой в серебристом взоре.

– Шрамоголовый придурок, – шипит слизеринец, практически ядом плюется, – гриффиндурок. Ненавижу тебя, идиот. Даже Лонгботтом умнее будет, ты в курсе? Такое убожество, Потти…

Ошарашенный выдох сокурсников, и мутная пелена перед глазами. “Драко” все ближе, тычет палочкой и хохочет, потешается, а Гарри и слова вымолвить не может, хватая ртом воздух, пока не упирается спиной во что-то… что-то горячее, и чьи-то руки обнимают со спины, а губы трогают быстро висок и шепчут, шепчут, так, что слышит лишь он:

– Это неожиданно, Поттер. И странно. Успокойся же ты, это не я. Я вот здесь, и я так никогда не скажу.

Гарри дрожит, и стыд разливается отравой по венам, и он знает, что даже не посмеет открыть глаз, чтобы встретиться взглядом. Умрет, он просто умрет.

“Такой слабый, такой жалкий, убогий. Такой… ненормальный”.

– Я с тобой, все хорошо, – шепчут и шепчут чужие губы. И его… его отпускает, наверное.

И почти получается верить: это нормально – бояться.

〜

Ему четырнадцать, и странные, незванные сны приходят все чаще. Он и рад бы прежним кошмарам с Волдемортом и ПСами в главных ролях, но разве его кто-нибудь спрашивал?

Мадам Помфри все чаще обеспокоенно хмурится, когда он просит зелье без сновидений, а Драко удивленно вскидывает брови, когда он в четвертый раз позорно сбегает, отменяя запланированный на метлах полет – их любимое развлечение еще с первого курса.

– Ты так не дергался даже в прошлом году, когда твой придурочный крестный дал деру из Азкабана. Поттер, что происходит?

Гарри чувствует, как пылает лицо, и даже кончики ушей вот-вот и вспыхнут к мордредовой бабушке. Он уворачивается, бормоча что-то о ненаписанных футах эссе по Зельям и о бешеном Снейпе, отчислении, приплетает зачем-то Пивза и Полную даму. Окончательно сбивает Малфоя с толку и пытается удрать.