— Ах, ты змееныш! Да я тебя…

И бросается следом, в последний момент не успев ухватить верткого мальчишку за шкирку. Тот хохочет и снова загребает снег — голыми руками, придурок — мнет пальцами, трансформируя в сферу. Никакой магии, просто азарт. Никакого волшебства, просто снег и веселье.

— Давай, попробуй, Потти, поймай. Ахахаха, Мерлин, да ты же снова в полах мантии запутаешься и брякнешься, приложишься головой, последние мозги вытекут…

— Запутаюсь, значит… — бормочет одними губами и, свернувшись вдруг тугой пружиной, кидается прямо на однокурсника.

Оба кубарем катятся в снег, сцепившись и переплетясь ногами-руками, как два взбесившихся книзла, отплевываются от лезущего в нос, в рот, в глаза снега, мутузят друг друга, но как-то вяло — не пытаясь, например, расквасить обидчику нос, а просто возят один другого по земле в этой белесой мути и больше трутся друг о друга, чем на самом деле дерутся.

Со стороны даже кажется — обнимаются.

— Поттер, ты такой неуклюжий. Опять мантию мне порвал. Что скажет мама?

Отпихивает все еще копошащегося неподалеку мальчишку, садится прямо в сугробе.

— Что она скажет, Малфой? Нарцисса давно привыкла, что ее единственный отпрыск вечно вляпывается в переделки, как какой-нибудь презренный грязнокровка и рвет дорогую одежду, — хихикает Гарри и вдруг зачем-то тычется покрасневшим носом прямо слизеринцу в воротник. Будто согреться пытается.

— Единственный отпрыск, ага. Между прочим, на прошлых выходных, что мы были в мэноре, слышал, как они с отцом говорили о том, чтобы включить тебя в завещание. Кажется, было что-то и об усыновлении, но я не понял точно… Эй ты чего?

Гарри вдруг насупливается, отстраняясь. Обхватывает себя руками, дрожит как-то странно. Не от холода даже. Он и не мерз, кажется, никогда. Не мерз, почти никогда не грустил, и только он и умел развеселить Драко Малфоя, когда на того накатывала беспричинная хандра, какая бывает лишь у аристократов, наверное. Но сейчас…

— Гарри?

Тянется осторожно, стряхивая снег с мантии, с шарфа, что так подходит этим глазам — того же оттенка, что любимое матушкино малахитовое ожерелье. Глазам, что иногда подергиваются странной туманной дымкой, как будто он, Гарри Поттер, уносится мыслями далеко-далеко, прочь и от магического, и от магловского мира. Куда-то в бескрайние дали, где ищет, возможно, ответ на вопрос, что мучает его так долго…

— Драко, не надо, — шмыгнет носом, пытаясь не разреветься.

Не маленький все же, да и слизеринец к тому же.

>… …<

“Слизеринцы не плачут, Гарри, запомни”, — втолковывал как-то Люциус, еще перед первой поездкой в Хогвартс, когда учил мальчишек летать, а Гарри неудачно брякнулся с метлы и сильно вывихнул руку.

“Почему вы так уверены, что я попаду на Слизерин?” — спросил тогда он, обмирая от страха.

Мужчина лишь хмыкнул, ласково взъерошил черные непослушные волосы прежде, чем просто ответить:

“Ты же мой сын, Гарри Джеймс Поттер. Не меньше, чем Драко”, — младший Малфой тогда хмыкнул что-то особенно высокомерное, но серые глаза сверкнули восторгом и, кажется, счастьем. А Гарри лишь смотрел на мужчину, понимая, быть может, впервые так ясно: он давно стал родным в той семье, где рос с самых пеленок после смерти родителей.

>… …<

— Гарри… Мерлинова борода… Это же просто формальность. Мы вместе, сколько я себя помню. Одна семья, не забыл? Да даже та самая мерзкая шляпа не посмела распределить нас на разные факультеты.

— О, да, Дамблдора чуть удар не хватил… Мифический спаситель Магической Британии — и вдруг на змеином факультете. А когда я впервые заговорил на парселтанге…

Уголки уже синеющих от холода губ чуть изгибаются, обозначая улыбку. Малфой беззвучно, но явно облегченно выдыхает и притягивает ближе. Взмахивает палочкой, накладывая согревающие чары.

— Ты как мог вообще тут замерзнуть? Ты ж никогда…

Но Поттер лишь передергивает плечами, расслабляясь в обнимающих его руках.

— Значит, братья? Теперь только так?

Получается неожиданно горько, безнадежно, обреченно, наверное. Как смотреть с вершины Астрономической башни вниз, точно зная, что придется лететь в эту пропасть, без права на спасения, без права даже призвать какую-нибудь захудалую рассохшуюся метлу, без права последний раз взглянуть в черное небо, забрызганное серебристыми звездами, словно кровью.

— Хочешь сказать, что все еще видишь в этом подачку? Это подарок на Рождество, дубина. Лучшее, что родители придумали, чтобы порадовать, а ты так…

Оскорбленно задирает подбородок и, видимо, собирается снова ругаться, когда Гарри просто грустно качает головой и вдруг отводит глаза:

— Я никогда не хотел быть твоим братом, Малфой. Кем угодно, только не им. Только чтобы ты не видел, не чувствовал это, потому что… Да разорви тебя хвосторога, я не могу… Не так, не с тобой.

Драко моргает три раза как-то солово, и вдруг расплывается в такой широкой улыбке, что Гарри на секунду пугается — не хватил ли того какой-то магический удар, ведь это Драко Малфой, и так улыбаться…

Но тот сбивает вдруг с ног, валит прямо в сугроб, падая сверху, собирает губами снежинки с лица. Торопится, как на Зелья к их крестному Снейпу — самому, наверное, хмурому обитателю Хогвартса (после Филча, конечно). Сплетает их пальцы, прижимает к мерзлой земле так, что ни шелохнуться, ни до палочки дотянуться.

— Гарри Поттер, ты тупее любого из Уизли и даже Лонгботтома, если хотя бы на миг решил, что это что-то изменит… — замолкает, будто глотает воздуха перед самым прыжком, и добавляет быстро, чтобы не дать себе передумать: — …между нами.

У губ его привкус снега и почему-то каштанов, а пахнет он слаще, чем конфеты из “Сладкого королевства”, пьянит сильнее, чем сливочное пиво, чем огневиски даже. Просто как под каким-то зельем, просто… зная, что ждал так долго, и думать не смел…

— Драко…

— Поттер, лучше умолкни, а то я тебе в следующий раз мандрагору в глотку засуну. Гарри, просто…

Просто молчи…

Минут через двадцать, что покажутся вечностью, когда метель немного утихнет, их обнаружит Забини. Засыпанных снегом, раскрасневшихся, каких-то хмельных, с губами опухшими до неприличия, не разнимающих рук.

— Так-так-так, — хмыкнет весело, вспоминая проценты и ставки на этих двоих, что принимал каждый месяц тайком в слизеринской гостиной, — это должно было случиться, ведь так? Нотт, боюсь, не переживет, он так долго мечтал забраться к Драко в штаны… или в постель, если вы против столь откровенной географии…

Замолкнет, споткнувшись о два столь непохожих и столь одинаковых взгляда: кипящая ртуть и мягкая зелень. Но оба при этом пылают каким-то особенным светом. Как если бы Люмос можно было зажечь изнутри.

— Ладно, парни, вы, наверное, замерзли. А нам еще подарки для всех покупать. Все же Рождество скоро. Придумали уже, что?.. Или в “Сладкое королевство” сначала? В “Три метлы”? …эй, мы так не договаривались, вы хоть кивайте! — завопит он, заметив, что парни снова целуются, даже не пытаясь сделать вид, что слушают.

— Слизеринцы, — выдохнет почти восхищенно, уже прикидывая, за сколько продаст новость Скитер, если успеет послать сову ей в “Пророк” сразу по возвращении.

========== Часть 25.1. ==========

— Ты поднял на уши весь поезд, — бросил ему мальчишка с упреком, но даже не повернул головы, глядя точно перед собой глазами холодными, как туманное утро.

Попытался чуть поднять подбородок, будто показывая, что наплевать. Откуда-то Гарри понял: это вовсе не так. То ли по сжатым в бледную полоску губам, то ли по слишком уж звонкому голосу, будто тот изо всех сил старался говорить ровно. Безразлично.

— Ты меня потерял? — Гарри вздохнул и немного поежился. Почему-то стало вдруг неуютно и как-то грустно что ли. Как будто проснулся и понял, что все истории про магию и школу волшебства оказались не больше, чем сном — светлым и счастливым сказочным вымыслом. — Драко, прости, я помню, мы договорились еще в Косом переулке, что поедем вместе, но тебя все не было на платформе, а поезд уже отъезжал, ну и я…