— Какого боггарта ты на Слизерине забыл? Валил бы в свой Гриффиндор, недоумок. Шляпа бы тебя послушала, как и папашу твоего когда-то. Но ты же Поттер, правда? С этой твоей сраной честностью…

Альбус хмурится, выдергивая проводки из ушей (и не включал, наверное, эти свои завывания, которые он музыкой называет), переворачивается на живот, подползает к Малфою и устраивает черноволосую голову на коленях блондина, снизу заглядывает в глаза — серые-серые, как воды Черного озера перед грозой.

— Скорп, что происходит? Тебя будто виверна за задницу ухватила…

— Не боишься запачкаться, Потти? От сына изменника и предателя Малфоя? И когда, трус проклятый, наберешься смелости и скажешь? Или решил свалить втихаря, когда буду на тренировке? Или в мэнор на выходные уеду? Ты же никогда не соглашаешься поехать со мной. Теперь понимаю — папочка не позволяет? Святой Гарри Поттер, что оказался злопамятной и злобной скотиной…

Хрясь.

Кулаком снизу в челюсть, что громко клацает в сгустившейся тишине. Глаза темнеют, как закипающее зелье.

Прыжок, замах. Удар почти что вслепую.

Клубок из двух тел, катящийся по кровати, с грохотом валящийся вниз. Как мантикора и вцепившаяся ей в глотку химера. Один постепенно одолевает, прижимая второго к полу, давит локтем на горло, пытаясь отдышаться.

— Ты белены нажрался за завтраком? Или дурман-настойки хлебнул? Ты что такое несешь про отца, скотина? Да он никогда…

Малфой хмыкает сипло разбитыми губами, разглядывая наливающуюся пунцовым блямбу на скуле друга. Стряхивает брезгливо руки со стесанными костяшками.

— Значит, это не твой папочка навещал тебя поутру? Не он убеждал в одном из потайных коридоров не связываться с Малфоем, не говорил, чтобы ты сменил спальню и держался подальше?

Улыбка из язвительной становится горькой, когда видит, как на красивом лице мальчишки проступает чувство вины, как закрывает свои зеленющие глаза, прикусывает нижнюю губу.

— Скорп, я никогда не уйду. Я не сказал, чтоб не расстраивать. А ты подслушал, сволочь белобрысая… И истерику закатил, как девчонка. Не мог нормально поговорить?

— Это что-то изменит? Легендарный Гарри Поттер всегда получает, что хочет.

— Не забывай, что я сын легенды, придурок, — рывок, и вот упирающийся Малфой опять на спине, сверлит злющим взглядом, но моргает подозрительно часто. Как если б соринка попала. — Мне наплевать на то, что там у папы и Драко, что они не поделили еще на первом курсе, и почему, два идиота, не разобрались до сих пор. Это их проблемы, ты понял? И я не позволю отцу лезть в мою жизнь. И диктовать, с кем мне дружить, кого любить — не позволю тем более.

Дергающийся снизу Скорпиус затихает и смотрит вдруг как-то странно: завороженно, трепетно. Будто увидел что-то невероятное, о чем не смел и мечтать, и теперь боится спугнуть. Альбус чертыхается беззвучно, понимая ЧТО только что сболтнул.

— Ал?

— Не бери в голову, ладно? Знаю, что ты сохнешь по Розе, да и она, наверное, не против. Скорп, мы можем оставить все так, как было? — с таким отчаянием, что давит в груди.

А Малфой заходится таким громким хохотом, что слышно, наверное, и в гостиной. А потом изворачивается, перекидывая через себя, и вот он уже сверху, прижимает к матрасу. Так крепко прижимает, так… близко.

— Когда отец говорил, что все Поттеры тупые, как пробки, я был уверен, что он передергивает, но сейчас… Альбус Северус Поттер, знаешь, ты тупее самого тупоголового пещерного тролля.

В окно скребется сова Альбуса, деликатно постукивая по стеклу когтистой лапой. Или это филин Малфоя? Поттер вошкается, пытаясь выбраться из-под давящей на него тушки, упорно отводит глаза. Зеленые, злые. Блестящие как малахитовый кубок, до краев наполненный утренней росой.

— Пусти, а?

— Не дождешься. Чтобы ты и дальше бегал от меня и выдумывал невесть что?

Ал отчетливо фыркает и снова дергается, но Скорпиус лишь усаживается поудобнее на его бедрах, сжимая своими длинными ногами. Платиновая челка падает на глаза. А Альбус отчего-то представляет, как она щекотала бы лицо, если бы Скорп наклонился, чтобы…

— Это ты мне истерику тут закатил, подслушав разговор, который даже не понял. Из нас двоих идиот — это ты! — и сам уже заходится в приступе смеха. Неестественного, ненастоящего, суррогатного.

Ржет все громче, запрокидывая голову. Так громко, так сильно, что прозрачные кристаллики слез уже не удается удержать, и они срываются с ресниц, прочерчивают влажные дорожки на искаженном истеричным весельем лице.

— Альбус, — трогает встревоженно за плечо, вызывая новый припадок. — Пожалуйста, Ал…

Ноль реакции.

Тогда наклоняется, и светлые прядки действительно щекочут смуглую кожу лица. Замолкает, когда прохладные губы впиваются в рот. Целует, лижет, грызет, выпивает смех, истерику и отчаяние до самого дна. Слизывает соленые капли, а потом раздвигает языком искусанные губы, чтобы нырнуть глубже, чтобы не выплыть уже никогда.

— Мерлин, какая еще Роза, придурок? — выдохнет позже, разорвав поцелуй, гладя большими пальцами пылающие скулы мальчишки. — Какая Роза, если везде вижу только тебя? Если уснуть не могу, когда ты не сопишь рядом, уткнувшись в подушку.

Выдохнет, бросаясь в новый поцелуй, как в озерную глубину с разбега. Не задержав дыхание, не зажмурившись даже.

〜 〜 〜

Дорога к Хогсмиду ведет мимо озера. Сейчас у студентов занятия, и двое учеников Слизерина, взявшись за руки, бегут по пустой и безлюдной тропинке. У них в этот час Прорицания, и Сивилла Трелони, наверняка хмурится, не разглядев в зале того из них, которому привыкла из урока в урок пророчить скорую смерть и ужасные беды.

Они не собираются в “Три метлы”, обойдут стороной “Дэрвиш и Бэнгз” и даже не заглянут в “Сладкое королевство”. Будут бродить по тихим улочкам, не разнимая рук. И лишь время от времени черноволосый паренек будет останавливаться и чуть приподниматься на цыпочки, чтобы смущенно чмокнуть светловолосого спутника, каждый раз заставляя того задыхаться.

— Если Макгонагалл отправит родителям сову, с нас три шкуры спустят, — слишком беззаботный голос для того, кто хочет казаться обеспокоенным.

— Будем решать проблемы по мере их возникновения. Не суетись, — и подтащит уже сам, впиваясь пальцами в бедра.

Из магазинчика Доминика Маэстро на углу льется мягкая, какая-то искрящаяся музыка. У кафе мадам Паддифут водят хороводы розовощекие купидончики с золотыми кудряшками. Из “Кабаньей головы”, что вверх по улице, уже доносится нестройный хор подвыпивших гоблинов. А на окраине деревушки в одичавшем саду стоит старый дом с заколоченными окнами, и голые ветви скребут потемневшие стены, будто стараются отодрать рассохшиеся доски, и впустить внутрь немного света и воздуха.

— Знаешь, в Хогсмиде говорят, что в Визжащей хижине живут жуткие привидения, — озорная улыбка и чертики, скачущие по зеленой радужке.

— Как удачно сложилось, — довольное мурлыканье в ответ и длинные пальцы в черных волосах. И пламя, закипающее в венах все сильнее, сжирающее изнутри желанием, смешанным с нежностью. Такой глубокой, что можно и захлебнуться.

========== Часть 16. ==========

“Ты сходишь с ума”, — настырно скребется где-то внутри противный внутренний голосок.

“Ничего такого. Просто проверю. На всякий случай и только”, — вторит другой.

Гермиона Грейнджер давно сдала бы лучшего друга в больницу Святого Мунго, если бы знала, чем тот занимается в спальне, куда из вечера в вечер сбегает от домашних заданий, отговариваясь то головной болью, то усталостью, то чем-то еще.

— Гарри, мы должны отвести тебя к мадам Помфри, ты на себя не похож. Бледный, как призрак, прозрачный почти. Смотри, скоро просвечивать будешь. Не ешь почти ничего, все время в спальне пропадаешь. Ты, может быть, заболел? Давай сходим в больничное крыло?

Просто сбежать, улыбнувшись ласково напоследок, согласиться мысленно с каждым словом подруги. Заболел, не иначе. Болезнью, от которой не придумали лекарства, худшей разновидностью из всех существующих зависимостей. Помешательство. Дурость. Потребность.