Мортон был американец. Он писал неприкрашенные, реалистичные романы об американских фермерах и соблазнах, о демонах-искусителях, которые мучили их, и никогда не думал о себе, как о литературном художнике. Он предпочитал жить в Лондоне, и предпочитал жить хорошо, не так, как живут его герои. По этой причине его единственным сожалением в связи с его поездкой в Трансильванию было то, что большая часть его нового романа, уже оплаченного издателем, и ожидавшего быть вот-вот опубликованным, как это следовало из письма издателя, – была изъята при аресте и не возвращена после их побега. Или после того, как им позволили бежать, что, по его мнению, на самом деле и произошло.
К тому времени, как он закончил с почтой, Фрэнк уже стоял позади него с открытым с помощью пара письмом на подносе.
– Серебряные вещи, – приятно – сказал Мортон.
– Это называется поднос,[6] как в лучших домах…
– Этот дом – не один из лучших.
– Гм – промычал Фрэнк.
Мортон извлёк находившийся внутри свёрнутый лист бумаги, пододвигая его кончиком ножа для вскрытия конвертов, дал ему упасть себе на колени, где тем же инструментом он раскрыл его и удерживал, чтобы можно было прочесть. Когда он закончил, то спросил:
– Ты его читал?
– Я не осмелился.
– Ни за что не поверю.
Мортон перевернул листок, изучил оборотную сторону и только тогда взял его пальцами и протянул Фрэнку.
– Посмотри, что думаешь?
Фрэнк прочитал его, промолвив:
– Писала женщина.
– Отлично. Большинство людей по имени Кэтрин – женщины.
– Боится физической расправы.
– Да, именно так и говорит.
– Вы ведь знаете, что она делает, полковник, не так ли? Та же старая песня – кто-то видит привидения и слышит грабителей под кроватью, и что делает она? Пишет письмо шерифу!
– Я не был шерифом; всего лишь начальником полицейского участка городка.
– И они ожидают, что тут появитесь вы на своём верном коне ФИДО, сверкая шестью стволами! Вот к чему она клонит. Ещё одна истеричная дамочка, хочется немножко чего-то захватывающего.
– Тебе бы, Фрэнк, писать романы, а не мне.
– Хорошо, что вы собираетесь делать?
– Ничего.
Мортон повернулся и посмотрел на слугу.
– Посмотри на дату.
Фрэнк изучил письмо и внезапно понял, в чем дело.
– Вот тебе на, ему уже два месяца.
– Два с хвостиком. Мортон взял письмо на плотной бумаге, в котором был маленький конверт с припиской: «Дорогой г-н Мортон, я обнаружил это послание за недавно приобретённой миниатюрой Грейгарс. Поскольку оно адресовано вам, как порядочный почтальон, пересылаю вам. С глубочайшим уважением, Давид Корвуд».
Он передал письмо Фрэнку.
– Какова претенциозность – миниатюра Грейгарс! Какой-то идиот из Олбани желает, чтобы все в Лондоне знали, что он купил картину.
– Грейгарс – это про картину?
– Не строй из себя болвана, Фрэнк! Что это на тебя нашло?
– Я думаю о более высоких материях.
Мортон вздохнул. В тюрьме Фрэнк некоторым образом приобщился к религии, вроде источника новой угрюмой замкнутости.
– А что, набожность должна быть лишена юмора? – произнёс он.
– Не думаю, что она подразумевает юмор – возразил Фрэнк.
– Совершенно очевидно, что в Библии есть шутки.
– Очень надеюсь, что нет!
– Богу определённо должно быть позволено смеяться. И Иисус где-то смеётся, не так ли? – Мортон уже было подумал рассказать Фрэнку американскую шутку про то, как раввина и католического священника чуть не сбила карета, и так далее, но он не был уверен, уместно ли это будет.
– Это о женщине? – спросил Мортон вместо шутки
– Теперь вы меня обижаете.
– Это так, будто женщина вводит тебя в Скинию[7] Может быть – это Катя?
– Я дам тебе знать, если будешь продолжать в том же духе. Нет ничего предосудительного в том, что голос, призвавший тебя к Богу, был женским. Прочти Адам Бид
– Кто он?
– Это название книги, в которой добродетельный мужчина влюбился в женщину-священника. Только не в вашу обычную. Фрэнк был большим поклонником Чарльза Левера.[8]
– Мне послышалось Адам Бид…
– Джордж Элиот[9] – автор этой книги.
– Никогда о нем не слышал.
– Это она. Величайшая романистка Англии.
– Ну, у меня таких возможностей не было.
– У вас были точно такие же возможности, как и у меня. Вы просто ими по-другому воспользовались.
Это было правдой только отчасти: они оба служили в армии, оба были бедны, но один был англичанином, а другой – американцем, один был слугой, а другой – фигурой известной, даже знаменитой. Мортон показал на письмо.
– Ну, что скажешь об этом?
– Я думаю, что этот джентльмен несколько серьёзно, претенциозно, как вы сказали, к этому отнёсся, лично я ничего подозрительного не вижу. Он покупает картину, находит конверт, отсылает его человеку, которому он предназначался. За прошедшее время след остыл; сегодня даме либо уже причинили зло, либо ещё нет.
Мортон прочитал письмо дамы вслух: «Дорогой г-н Мортон, мне бы хотелось зайти к вам как-нибудь вечером, чтобы услышать от вас совет. Я полагаю, что кто-то угрожает причинить мне зло, и я совсем не знаю то, что мне делать. Если мне будет позволено, я зайду, а если вас не будет, то вернусь ещё раз. Кэтрин Джонсон». Фрэнк налил чашку кофе и поставил ее перед Мортоном.
– Никакого вежливого выражения в конце – просто «Кэтрин Джонсон». Наводит на размышление. Налей и себе кофе.
– Не стану возражать. Наводит на размышление о чем?
Мортон пожал плечами.
– Необычность? Скорее, невежественность.
– Нет, чувствуется рука, рука обученная, как она говорит: «Мне бы хотелось».
– Мдааа. Может, торопилась или, может, хотелось казаться деловой, а, может, и что-то необычное.
– Вас это увлекло потому, что письмо было найдено за картиной – этой художественной мазней. Вы думаете: «Ах, живопись, ах, Богема, ах, нетрадиционно – это как раз для меня! Торопите события, генерал»!
– И как можно что-то найти за картиной? – подумал Мортон.
Мортон потягивал кофе. Фрэнк к этому времени уже уселся в другое кресло.
– Он не имел в виду стену за картиной, поскольку он говорит, что купил ее, а я ни за что не поверю, что он купил и стену. Что он, вероятно, имеет в виду, так это – сзади на картине. Это не моя сфера деятельности – продолжил вслух Мортон.
– И не моя, но мы оба переворачивали картины – ответил Фрэнк.
Четыре или пять из них висят на стене, ещё две в зале внизу, обе, конечно, барахло, но Мортон их купил потому, что они большие, а он хотел заполнить больше места.
– Я полагаю, Давид Корвуд хотел сказать нам: «Теперь вы заинтригованы». Да, заинтригован. У меня какое-то чувство вины, или беспокойства, или чего-то в этом роде. Женщина думает, что она обратилась ко мне за помощью, а я как бы не слышу ее крик, пока не станет уже слишком поздно.
– Вряд ли это ваша вина, сэр, так? Она ведь так и не отправила письмо, верно? На нём ведь нет почтового штампа, или есть? Оборотную сторону картины вряд ли назовёшь Королевской почтой, согласны? Во всех отношениях, нет. Она нашла ему лучшее применение; так что вы ни в чем не виноваты и свободны.
– Почему она спрятала письмо сзади на картине?
– Вы уверены в том, что это сделала она? У вас нет на то свидетельств.
– Ну, тут ты прав. Но письмо не могло спрятать само себя сзади на картине. Вряд ли найти ему лучшее применение, чем было спрятать его там, согласен? Мусорная корзина была бы лучшим местом.
– Но вы ведь не знаете, она это сделала или нет. Это спорно.
Мортон смотрел на Фрэнка изучающее, или так казалось; на самом деле он думал об этой женщине и о тех, кто мог бы желать причинить ей зло и ответил:
