Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Аксен сразу осел и уже мягким голосом спросил:

— А Дашка-то что ж не пришла?

Маланью повело от вновь вспыхнувшего гнева.

— Дашка… Надейся на нее. Ведь она, дрянь, что сделала! Объездному пожалилась на меня, что я бью ее. Теперь штраф на нас записали.

— Ну, ты?

— Ей-богу. Ведь такая-то негодная девчонка, кажись, взяла бы да убила ее. Вот как она меня доняла.

— Да отдать ее кому-нибудь, шут с ней совсем; теперь Николка один посидит, не маленький.

— Отдать как? Жалко ведь, работница год от года. Маленькую держали, а теперь и того нужней.

— Да греха-то с ней что.

— Ну, теперь, може, поумнее будет, — поучила я ее, забудет, как жалиться.

— Хорошенько бы ее надо… вот погоди, я до нее доберусь, — сказал Аксен и принялся за обед.

V

Но Аксену добраться до Дашки не пришлось. Когда они вечером пришли домой из поля, то Дашка лежала без памяти и бредила. От нее пытало как от печки. Дыханье из груди вылетало с хрипом. Она то и дело металась по полу, где она лежала, и колотилась. Аксен перенес ее на лавку. Всю ночь Дашка почти не спала. Она бормотала бессвязные слова, просила пить и стонала. Утром, когда Маланья топила печку, Дашка спала. Спала она тоже беспокойно. Маланья и Аксен сурово глядели на нее, но ни слова между собой о ней не говорили.

К тому времени, как идти в поле, Дашка проснулась, но подняться с лавки не могла. Маланья взглянула на нее и спросила:

— Есть-то будешь, что ль?

Дашка покрутила головой.

— Ну, не хошь, как хочешь, — сурово проговорила Маланья и, спрятав все, как вчера, пошла в поле. Николка тоже не захотел дома сидеть и побежал на улицу. Дашка осталась одна в избе.

Долго лежала она неподвижно, глядела в потолок и ничего не думала, только отгоняла рукой мух с лица. Потом спина у ней занемела, ей стало больно, и она перевернулась было на бок. Но тут она почувствовала, как все тельце ее ломило, в голове шумело, а рубцы от вчерашней стежки как огнем зажгло. Трудно стало Дашке, и она громко застонала.

— О, батюшки мои, о-о! — причитала Дашка, и горькие слезы катились из глаз ее.

Боль в теле как поднялась, так и не унималась.

Дашке что дальше, то тяжелее было, она все громче и громче стонала…

Только к вечеру будто бы немножко полегче стало, перестала она стонать, начала думать:

«Господи! Нет у меня ни одной души родной… Да как же это жить-то так? Ведь это хуже собаки. Уж лучше бы умереть, коли так. Вот если бы, как у других, были бы отец с матерью, братья, сестры, или хотя одна мама была бы, нашлась бы, приехала из Москвы и взяла меня, ну тогда бы… А что вдруг правда бы моя мать нашлась, — мелькнуло в голове Дашки. — Приехала бы, взяла меня, — вот как бабушка Марья про Настьку Федосееву рассказывала: приехала, привезла ей гостинцев, одежину, платье, взяла в Москву и держит у себя, жалеет, говорят, грамоте учит. Вот бы и меня так, вот тогда хорошо бы было…»

И Дашка так замечталась, что и про болезнь забыла; хорошо и радостно ей было, счастливая улыбка играла у ней на устах.

Между тем тельце ее горело в жару. Но временам поднималась невыносимая боль в голове и в избитых членах, и вдруг все ее думы и мечты рассеивались как дым.

Вечером, когда Аксен с Маланьей пришли из поля, Дашке совсем было плохо.

Ее положили под образа.

— Пожалуй, не отмотает девка, — проговорил Аксен.

— Ну, не отмотает, так нечего делать, убытку немного, — молвила Маланья.

— Да вот, как ты говорила, — работница-то год от года.

— Ну, понадобится, так другую возьмем, этого добра много.

— Так-то так, — сказал Аксен и задумался. Подумав немного, он вздохнул и стал набивать трубку.

Ночью Дашка лежала смирно, только раза два принималась тихо стонать. Утром, со светом, она кончилась.

День, когда Дашку везти хоронить собрались, был праздничный. К Аксенову двору собралось много народа глядеть, как повезут покойницу. Аксен запряг молодую сытую лошадь в новую телегу, наклал сена и покрыл его рогожкой; потом он пошел в избу и вскоре, вместе с одним мужиком, вынес оттуда новую домовинку с телом Дашки, которую они поставили в телегу. За гробом вышла из избы Маланья. Она была сердитая и ни на кого не глядела. Подойдя к телеге, она положила в нее узелок с хлебом и сказала Аксену:

— Ну, трогай.

Аксен взялся за вожжи, народ закрестился, и многие вслух проговорили:

— Ну, дай Бог ей Царство Небесное, Рай Пресветлый.

Лошадь тронулась. Маланья пошла за телегой пешком, с кувшином в руке, в котором была кутья на помин Дашки. Ребятишки и взрослые помоложе отправились за ней.

— Бабушка, а бабушка, — спрашивал одну старуху мальчик лет четырех, сидевший у ней на руках, — куда это ее повезли-то?

— На погост, — отвечала старуха.

— Как нашу Аксютку?

— Да.

— А что ж по нашей Аксютке-то плакали, а по ней-то нет?

— Наша-то родная была, а это шпитонок, что по ней плакать, благо бог прибрал.

— А что это шпитонок, бабушка?

— Ну, много будешь знать, скоро состаришься, — сказала старуха и пошла прочь от Аксенова двора. Прочие, стоявшие тут, тоже стали расходиться.

Серый мужик<br />(Народная жизнь в рассказах забытых русских писателей XIX века) - i_019.jpg
82
{"b":"605710","o":1}