— Эй, я не смотрел, как… — Чунмён умолк и задумался. — Ладно, пару раз видел, но это не значит…

— Отвернись, — подытожил Минсок.

— Ну это же смешно! Я же уже…

— Отворачивайся и не смей подглядывать.

— Господи, ну в самом деле…

— Давай-давай! Я слежу за тобой.

— Прекрасно. Я не вижу, но я слышу это.

— Отлично. Наслаждайся, — буркнул сквозь зубы Минсок.

— Ты стряхиваешь больше двух раз. Это значит, что ты намекаешь…

— Заткнись! Это ни черта не значит! И вообще! Неужели человек не может просто спокойно сходить в туалет и отлить?

— Угу… Что у тебя с Чонином?

— Твою мать… — От неожиданности Минсок едва не причинил себе неприятную травму молнией на брюках. — Ты подозреваешь, что у нас с ним… гм… что-то?

— А что?

— Ничего. Подозревай дальше. — Минсок невольно растянул губы в улыбке. — Мне нравится ход твоих мыслей.

Эта была вся польза от их разговора, вреда получилось куда больше, потому что Чонина в клубе они уже не нашли. На звонки мелкий засранец не ответил. Минсоку пришлось отвезти Чунмёна в общежитие, выслушивая в пути просьбы одуматься, переосмыслить всё и не вести себя «спонтанно». Последнее особенно смешно, потому что мастер по спонтанности как раз Чунмён, а вот Минсок никогда и ничего не делал так просто. Он принимал решения взвешенно и твёрдо, предварительно как следует всё обдумав.

Спустя полчаса Минсок добрался-таки домой, сунулся в ванную, а когда вышел в одном полотенце, к нему гость пожаловал с тяжёлой сумкой через плечо.

— Мелкий, ты совсем сдурел? — мрачно поинтересовался Минсок, уставившись на Чонина.

— Можно у тебя переночевать?

Чудный диалог и не менее чудные вечерние приветствия. И Минсок немо наблюдал, как «драгоценный тонсэн», не дожидаясь ответа в принципе, наглым танком таранит дверь, закрывает за собой на замок и лучезарно улыбается Минсоку. Не улыбка, чёрт бы его, а прожектор…

— Надо добавлять «хён», — машинально напомнил он.

— Хён. Спасибо. Я где-нибудь в уголке…

Минсок вспомнил о травме, врачах и недавних муках, обречённо закрыл глаза и после отправил Чонина на удобную софу вместо «где-нибудь в уголке».

— Хён, ты уходишь на двадцать один месяц?

— Угу, а что?

— Как думаешь, за два года он не решит выбрать Исина?

— Чёрт его знает… И вообще, чёрт его знает, что у него там было с Исином. Он же так и не признался. Я вот думаю, надо было просто самого Исина спросить.

— Чёрт, точно!

— Стоп! Почему это он за два года… А ты куда денешься?

— Авиация, хён, — спустя несколько долгих минут донеслось с софы. Минсок широко раскрыл глаза.

— Что?

— Авиация. Там максимальный срок. — Чонин поворочался на софе, потом сел. — Даже врачи одобрили. Там будут другие нагрузки, и чем быстрее я наберу мышечную массу, тем лучше. Нынешние всякие диеты только мешают. Поэтому ты не думай, это не из-за тебя.

Минсок и не думал, он знал, что не из-за него, просто не ожидал, что Чонин всерьёз, а поди ж ты. Правда, авиация — это двадцать четыре месяца, но Чонин может себе это позволить.

— Ты поэтому решил у меня переночевать? Чтобы не перехватили и не притормозили?

— Вроде того. В общаге Чунмён караулит, а дома пытался… телефон оборвал.

Словно издеваясь, телефон Чонина заорал и замигал дисплеем. Чонин глянул на надпись, вздохнул и ловко бросил пластиковый корпус Минсоку. Минсок ответил сразу, не утомляя себя лишними разбирательствами.

Дежавю.

— Чонин…

— Не он, но я внимательно тебя слушаю.

Пауза.

— Какого чёрта ты отвечаешь по чужому телефону?

— Такого, что мне отдали телефон. А что?

— Где он?

— Уже уехал. Обещал вернуться через два года. Прости, передать уже ничего не смогу.

— Ты серьёзно сейчас? — после новой паузы уточнил Чунмён.

— Более чем. Я тоже уезжаю. Утром. Поэтому скажу тебе спасибо, если ты дашь мне выспаться. Привет всем. Удачи и им, и тебе. Надеюсь, индивидуальные проекты всем дадут что-то полезное, и вы не будете без нас скучать. Менеджер наши номера знает, будут вопросы, можно звонить. Наверное. Спокойной ночи, Чунмён-и.

Минсок аккуратно пристроил телефон у подушки и закрыл глаза.

— Жестоко.

— И не говори. А теперь заткнись и спи. Или выкину на лестницу.

— Не выкинешь. У тебя совесть и ответственность. Спокойной ночи.

— Засранец. Мелкий. Спокойной. — А да… — И надо добавлять «хён»!

— Я уже сплю. Что ты там бормочешь…

▲▲▲

Первым делом Минсок выудил из сумки измятый календарь, усыпанный крестиками и кружками, нарисованными от руки. Обвёл взглядом, прикинув, что двадцать один месяц в таком вот виде не кажется внушительным сроком, смял бумагу и без сожалений отправил в мусорную корзину.

Ещё накануне звонил менеджер и торопливо рассказывал о возможных проектах. Немного волнительно, всё-таки Минсок несколько отвык от чуть сумасшедшей жизни айдолов. Или не чуть. В армии всё казалось спокойным и размеренным, строгим и логичным. И оттуда всё выглядело проще, чем думалось прежде.

Перед зеркалом Минсок раскритиковал свой внешний вид. Кожа обветрилась, но не смертельно. При должном уходе вновь станет мягкой и гладкой, красивой. Волосы не то чтобы совсем уж короткие, но причёска простецкая, конечно. Да и пилинг для кожи головы не помешал бы. На руки без слёз не взглянешь, но тут тоже всё понятно — руками приходилось работать, а не слать воздушные поцелуи фанатам.

Были и плюсы. Тело слушалось прекрасно, ничего не болело и не ныло, да и вообще самочувствие на уровне. Минсок редко чувствовал себя настолько хорошо в прежние времена и первые полгода в армии, зато теперь…

В дверь позвонили, хотя Минсок гостей точно не ждал. Он даже не сказал никому, кроме родни, что приедет сегодня. А родня собиралась отмечать событие завтра, но не сегодня точно.

Минсок одной рукой придерживал полотенце, второй — возился с замком. И распахнул дверь, чтобы увидеть бледного Чунмёна. Времени на столбняк ему не дали. Чунмён просто ввалился в квартиру, захлопнул дверь и повис на Минсоке. Он торопливо пытался что-то объяснить, глотал слова, сбивался, начинал заново и потерянно замолкал, чтобы через минуту заговорить снова.

Минсок старался соображать, но это несколько неудобно делать, когда из одежды есть только полотенце, да и то неумолимо сползает по вине прижимающегося к нему Чунмёна.

Он не реагировал, когда Чунмён искал его губы своими, когда полотенце всё-таки упало на пол, когда на пол упало намного больше, чем полотенце. Ожил лишь тогда, когда ладони обожгло жаром чужого тела, а перед носом замаячил призрачный аромат корицы.

Желание, помноженное на долгое воздержание, — это слишком горячо.

Секс в прихожей обещал в скором времени превратиться в традицию, если закрыть глаза на интервал почти в два года между каждым присестом. Ну и на этот раз Чунмёну требовалась подготовка.

Он жадно покусывал губы Минсока, пока тот оценивал пальцами тесноту внутри его тела и проводил свободной ладонью по внутренней стороне бедра, заставляя шире разводить ноги. Минсока потряхивало от желания всё бросить и ворваться в это тело, смять его, погрузиться в манящий жар, расшевелить… Удерживали от столь опрометчивого поступка лишь здравый смысл и худоба Чунмёна. За двадцать один месяц тот исхудал ещё больше, если такое вообще возможно.

Убрав пальцы, Минсок медленно провёл ладонями по животу, бёдрам, мягко надавил на колени и, подхватив Чунмёна, притянул его к себе. Входил медленно и очень осторожно, заполняя Чунмёна собой полностью, неумолимо, заставляя мотать головой, впиваться себе в плечи ногтями и тихо стонать. Потом гладил его по голове, шептал что-то тёплое и прижимал к себе, сходя с ума от узости внутри, от давления на член, от полузабытого непередаваемого ощущения ленивого блаженства.

Чунмён старательно добивал Минсока хриплым шёпотом: «Хочу тебя».

Минсок поймал руку Чунмёна, погладил пальцы, что в его загрубевшей ладони казались тонкими и белыми, почти прозрачными, не удержался и принялся эти пальцы целовать, согревать дыханием. Эта игра отвлекала немного от безумного желания, превращая нетерпеливые толчки в плавные, томно-ленивые. Потом Чунмён отобрал у него руку, обхватил сразу ногами и руками, прижался всем телом, чтобы потереться. И смысла сдерживаться больше не осталось. Им обоим хотелось слишком сильно.