Хань не хотел признаваться самому себе, что ждал повторения. Ждал, что после зачёта Чонин опять будет приходить на каждое его занятие. Хотел он этого или нет, но всё равно испытал горькое разочарование, потому что после зачёта Чонин так и не появился больше.
Возможно, так было лучше. Для них обоих — лучше.
◄●►
За две недели до третьего ежемесячного зачёта Ханю поручили составить списки своей группы и уточнить выбранные студентами направления. Помимо этого требовалось обновить данные в личных делах студентов. Сделать это полагалось опять же Ханю. Второй день он оставался в колледже допоздна в компании телефона: составлял списки и обзванивал студентов, аккуратно заполнял формы и карточки в личных делах.
Закончив со второй партией, он потянулся, отметил, что за окном уже темно, а на часах — полдесятого. Поднявшись со стула, сложил списки и папки в ящики стола, накинул пиджак, прихватил портфель и, выключив свет, запер аудиторию. Задумавшись, он двинулся привычным путём к выходу, спохватился только тогда, когда спустился на первый этаж. Парадный вход закрывали в шесть, в более позднее время следовало выходить другим путём, а значит, надо вновь подняться на третий и пойти в другую сторону.
Хань вздохнул и побрёл к лестнице, но на полпути остановился. Показалось… Нет, не показалось. Он прислушался, прикрыв глаза. Так и есть — чуть в стороне звучала музыка: размеренный ритм, глухие басы, простая мелодия. Что-то из танцевальных миксов без слов и с аранжировкой средней паршивости. Хань с любопытством двинулся на звук, а через несколько минут шагал по галерее над малым спортзалом с баскетбольной разметкой на полу.
Он облокотился на перила и посмотрел вниз. Горела подсветка нижнего яруса — треть от обычной мощности. Свет от ламп создавал мягкий полумрак. И в полумраке танцевал гибкий парень в чёрной свободной футболке и мешковатых брюках. Он танцевал, отбрасывая сразу множество теней на пол и на стены. Мокрая от пота одежда липла к телу, а смуглая кожа на руках, шее и лице влажно блестела.
Хань закусил губу и попытался определить стили. В чистом виде — не смог. Сообразил чуть позже, что видит коктейль из бальных танцев. Сальса, свинг, румба, фокстрот, вальс, меренге, танго… Тот парень внизу умудрялся сочетать всё сразу и исполнять под клубный микс. И выглядело это… Первобытная дикость, необузданность, выразительность, подавляющая сила, грация — всё вместе. Очень красиво. Хань в жизни не видел ничего подобного, тем более, исполненного с таким мастерством.
Музыкальная композиция закончилась, и парень внизу стянул мокрую футболку, небрежно бросил на лавку у стены и под первые аккорды новой композиции сделал стойку на руках. Джангл…
Хань узнал в танцоре Ким Чонина только теперь, когда увидел знакомые лениво-небрежные движения, переложенные на музыку и танец. И сейчас, когда он смотрел на Чонина с верхнего балкона, тот казался статуэткой из начищенной до блеска бронзы. Удивительно живой статуэткой, умеющей волшебно танцевать. Если бы Хань попытался разделить в этот миг Чонина и музыку… не смог бы, ничего бы не вышло.
Агрессивный джангл Чонину подходил идеально вместе с резкостью и точностью движений и сложностью комбинаций. Сплошное действие, сильный натиск как атака, скорость и элегантная мощь. Даже с такого расстояния трудно было отвлечься от игры мускулов под бронзовой кожей: сплетение, напряжение, мягкие, но стремительные перекаты мышц, завораживающий влажный блеск… Хань далеко не сразу вспомнил о том, что в позднее время студентам не полагалось вообще-то находиться на территории колледжа, однако окликнуть Чонина или спуститься в зал он не рискнул. Более того, он предпочёл тихо уйти во время очередной паузы между треками. Если бы задержался и позволил себе увидеть начало следующего танца, вновь проторчал бы на балконе до финала.
Хань медленно шёл домой и размышлял на ходу об увиденном недавно. Вряд ли хоть кто-то в курсе, что Чонин по вечерам танцует в зале. Если бы это было известно, ходили бы слухи. Значит, нет, не знает никто. Но почему Чонин танцевал по вечерам в колледже и тайком? Конечно, ему отказали в поступлении на танцевальное направление, однако разрешили свободно посещать занятия. Наверное, Чонин мог заниматься в танцклассах вместе с другими ребятами, только почему-то не делал этого. И раз он танцевал в спортзале в колледже, то вариант с домом тоже отпадал. Видимо, дома негде.
На следующий день Хань прицельно сунул нос в личное дело Чонина и без особого удивления обнаружил практически полное отсутствие каких-либо данных. Адрес родственников, их же номер телефона, дата рождения, дата поступления, упоминание школ в Мексике и средней школы на Кубе. Всё. А, нет, ещё выписка из медкарты. Негусто.
Хань вновь засиделся до позднего вечера. Он звонил родне Чонина, но так и не получил от них ни адреса Чонина, ни его телефона, лишь выяснил, что Чонин живёт отдельно, они ничего о нём не знают, и им, в общем-то, наплевать на «мальчишку со странностями». Несколько нетипичное отношение родни, особенно если учесть, что в чужой стране как китайцы, так и корейцы старались всегда держаться вместе.
Перед уходом Хань наведался в спортзал, однако там было пусто — ни музыки, ни Чонина, словно вчера ему всё примерещилось.
Домой Хань решил пойти привычным путём, но вспомнил, что холодильник пуст, а желудок требовал чего-то большего, чем просто кофе. Хань свернул направо, чтобы сделать небольшой крюк и забежать в круглосуточный магазин, оттуда он уже двинул к дому через порт — напрямик. Неторопливо шёл мимо пришвартованных рыбацких лодок, прижимая к груди большой бумажный пакет с продуктами, и вдыхал солёный воздух. Над головой у фонарей кружили мотыльки. Почти идиллия.
Впереди вскоре Хань различил толчею у катера на разгрузке. Оттуда доносились весёлые выкрики и музыка. Когда подошёл ближе, разглядел пару темнокожих матросов, отбивавших ладонями ритм на бочках, и чудака с гитарой, а в круге танцевала парочка. Хань едва не выпустил из рук пакет от изумления — он опознал Чонина. Тот танцевал с маленькой, но фигуристой девушкой. Кажется, это было что-то национальное кубинское: безумно эротичное, затягивающее, как сладкая патока, плавное и страстное одновременно.
— Это как секс на асфальте, — прошептал кто-то рядом с Ханем.
— Я б душу продал, чтобы уметь так танцевать, — посетовали слева.
Хань тихонько вздохнул и посмотрел на парочку — те продолжали заниматься вертикальным сексом на асфальте, то есть, продолжали танцевать.
Чонин поддержал девушку, когда она вольно откинулась назад, доверившись силе его рук. И именно в этот миг Чонин взглянул прямо на Ханя. Бежать было поздно, а отступать просто некуда.
Чонин закончил танец, что-то шепнул девушке, подхватил с бочек тёмную рубашку и через пару секунд уже стоял напротив Ханя.
— Довольно опасный район для ночных прогулок.
Хань ничего не стал говорить, просто обошёл его и зашагал дальше. Не помогло, Чонин вновь обнаружился рядом, бесцеремонно отобрал бумажный пакет и фыркнул в ответ на возмущённый взгляд Ханя:
— Провожу.
— Вот ещё.
— Неудобно же нести. Ты только с работы? Чего так поздно? — Чонин небрежным движением подбородка указал на портфель в руке Ханя, так что ложь и возражения не прокатили бы.
— Работы много, — туманно отозвался Хань. — Ты опять рассчитываешь на кофе?
— На ужин — тоже, если честно. — И у Чонина немедленно громко заворчало в животе. Он слегка смутился и отвёл глаза.
— Чего ж не поужинал-то?
— Деньги получу через три дня, дома нет ничего. И я всё равно готовить не умею.
— Сейчас зарыдаю от жалости, — с наигранной печалью поведал Чонину Хань.
— Не стоит. Слезами сыт не будешь. Я согласен просто на чашечку кофе. Без еды три дня протяну — это не так уж и трудно, особенно если есть кофе и сахар.
— Не в первый раз? — задумчиво уточнил Хань.
— Не в первый.
— Тогда почему ты не пойдёшь к родне? Неужели они откажут тебе в чашке риса?
