Он сам поймал Джина за лодыжку и потянул, заставив выпрямить ногу. Ну а когда вторая конечность последовала примеру первой, Джин уткнулся лбом в плечо рыжего и закусил губу, чтобы удержать внутри стон. Он действительно скрестил ноги за спиной Хоарана и вот тогда от глухого стона удержаться уже никак не смог.

― Чжин… ― встревоженно начал Хоаран.

― Продолжай! ― велел он, зажмурившись. Больно не было ― было странно. Точнее, он пока никак не мог разобраться в собственных ощущениях. Может, всё-таки он и чувствовал боль, но всё так перемешалось… Прежде всего, ему казалось, что внутри его твёрдый стержень, и он просто не сможет двигаться вообще, ещё ему казалось, что этот стержень достиг предела: ещё немного ― и его тело серьёзно пострадает, ситуацию усугублял и его собственный вес, и если Хоаран чуть приподнимется, то точно этим прикончит Джина. Но ещё он чувствовал себя странно наполненным, приятно наполненным, и ему хотелось, чтобы Хоаран приподнялся немного, хоть самую чуточку, и пускай даже это его прикончит…

Внезапно ладони Хоарана легли на его поясницу, нажали, заставив приникнуть к Хоарану ― прижаться животом. И Джин задохнулся от неожиданности, потому что его ощущения мгновенно изменились ― полностью. Да, он всё ещё чувствовал внутри себя твёрдый стержень, раньше так его беспокоивший, но теперь… теперь казалось, что предел испарился, исчез без следа…

Ладонь погладила его грудь, приласкала шею и заставила поднять голову. Светло-карие глаза с минуту внимательно изучали его лицо. Похоже, Хоаран сомневался, но потом вздохнул и накрыл губы Джина своими.

Утонув в поцелуе, Джин лениво удивился в который уже раз тому, насколько хорошо Хоаран себя контролировал. Сам Джин терялся сейчас в себе и в желаниях своего тела, а Хоаран жёстко давил все собственные желания и думал о нём. Ну вот, позволил Джину подвигаться и обнаружить, что чем сильнее он прижимается животом к твёрдому телу рыжего, тем ослепительнее и ярче ощущения, хотя сам Хоаран ещё в состоянии покоя. А если не прижиматься вовсе, то да, это всё же больно.

― Можно? ― хриплым шёпотом спросил Хоаран, отпустив, наконец, губы Джина. Его глаза затянула дымка. Наверное, кое-кто чересчур активно шевелился. Тем лучше… Вместо ответа Джин сам потянулся к чётко очерченным губам Хоарана.

От страсти рыжего он невольно задохнулся, хотя куда уже больше? И первое же движение заставило Джина издать полувскрик-полустон. Он запрокинул голову и сжал зубы ― попытки совладать с новым букетом чувств терпели фиаско. Сказать он мог лишь одно: сейчас его именно брали, с любовью, но брали, а раньше именно любили. Иначе объяснить разницу… Каждый толчок как атака ― жёстко, стремительно, властно, беспощадно. Он не принимал и не вбирал чужую плоть, она врывалась в него сама, неотвратимо и своевольно. И если раньше он мог повлиять на сам процесс или изменить что-то, то сейчас его лишили такой возможности ― он мог либо смириться, поддержав заданный ритм, либо сдаться, обмякнуть в руках рыжего, тем самым усилив натиск и позволив Хоарану проникать в его тело ещё дальше ― до откровенной уже боли.

Сдаваться он точно не хотел, поэтому продолжал играть по существующим правилам. Он охрип от неудержимых стонов, когда всё опять изменилось. Точнее, всё продолжалось в том же духе и даже почти в том же темпе, только теперь он чувствовал те же набегающие волны восторга, что и прежде. И эти волны причудливо перемешивались с новыми ощущениями. И с болью.

Ему это нравилось? Да, чёрт возьми! Ему нравилось. Но он до сих пор так и не понял, что же ему нравилось больше: то, что было раньше, или то, что он получал сейчас. Или ему одинаково сильно нравились оба варианта?

Жгучие губы усыпали его грудь и шею искрами пылающих поцелуев, от которых потом останутся неизбежные отметины, голос изменил ему окончательно и куда-то подевался ― или же что-то приключилось со слухом, сам он прижимался к рыжему так сильно, как только было возможно. Он даже чувствовал, как его собственная возбуждённая плоть тёрлась о кожу Хоарана, ― и это только приближало скорый финал. Впрочем, сил ему всё-таки не хватило, даже руки, цеплявшиеся за бортик ванной, ослабли. Машинально он сплёл их на шее Хоарана и глухо вскрикнул от болезненно острого наслаждения, пронзившего тело, когда он всем собственным весом опустился на колени рыжего и осознал его в себе так отчётливо, как никогда прежде. Снова, опять и ещё…

Тот самый неугомонный корейский мальчишка…

…который заставил его забыть о смерти и ненависти…

…зажёг в нём огонь жизни вновь…

Он задыхался. Зажмурившись изо всей силы, пытался удержать слёзы под ресницами… Внутри него сгорал Хоаран, заставляя испытывать все те чувства, которые Джин когда-либо знал, и те, о существовании которых и не подозревал. Это… иначе, не так, как прежде. И сравнивать это нельзя… И ему никак не удавалось достичь маячившего буквально перед носом предела ― Хоаран просто не позволял и ему, и себе, растягивая удовольствие так, что это в итоге должно было просто прикончить их обоих.

Не прикончило. Кажется… Или прикончило.

Он ещё успел услышать тихий стон рыжего, когда с силой притянул его к себе, но как упал на влажное дно ванны, уже не заметил, расставшись ненадолго с собственным вздрагивающим телом.

Вернувшись, прежде всего он понял, что полностью опустошён и ослаблен, даже рукой пошевелить не мог. И дышать, особенно когда дыхание и не думало подчиняться, тоже оказалось трудно. Но никогда раньше он не чувствовал себя настолько единым с Хоараном, как сейчас. Хотел обнять его так крепко, как только возможно, но просто никаких сил не осталось вообще. Всё, что он мог, лежать неподвижно и переживать заново то, что испытал недавно. Ничего не болело, но и сладкой истомы не было ― только пустота, невесомость, лёгкость и полное бессилие. Он даже не ощущал тяжести Хоарана на себе. Скосил глаза на рыжие пряди, щекотавшие подбородок и щеку, помечтал о том, чтобы добраться до них пальцами, но только помечтал ― пока он мог лишь это.

― Ты… ― едва слышно прозвучал голос Хоарана. ― Скажи что-нибудь…

Он бы и сказал, если б мог. Он бы многое сказал…

Хоаран выдержал минуту и приподнял голову. В светло-карих глазах застыл вопрос.

― Чжин?..

Он попытался хоть слово выдавить из себя, но не вышло.

Хоаран мягко обнял его и прижался щекой к его щеке.

― Прости… Я думал… Неважно. Тебе… Ты… Очень больно? Сейчас…

Он осторожно отстранился, нахмурившись, прикоснулся пальцами к внутренней стороне бедра Джина, тронул живот и закусил губу.

― Кажется, всё нормально… Где именно больно? Не молчи!

― Дурак, ― закрыв глаза, с трудом выдохнул Джин. Господи, ну какой же он… Проклятие. Ему хотелось убить себя же. Просто за то, что сейчас больно именно рыжему.

― Дурак, ― согласился обречённо Хоаран. ― Я думал, ты хотел… Хотя какая разница, что я там себе думал, просто… Я надеялся, что если и будет больно, то совсем немного. И…

― Перестань…

― Что?

Джин попытался сделать нормальный вдох, но ничего, разумеется, не получилось.

― Перестань… извиняться… Это же не в твоём стиле…

― Прости…

― Да хватит!

Ну какой же он, всё-таки… Проклятие! Джин ничем этого не заслужил. Ничем! Не заслужил! Никто и никогда так к нему не относился. И он не подозревал, что такое вообще возможно. Любить так… самозабвенно. И он не думал, что так хоть когда-нибудь будут любить его.

― Перестань… Мне просто трудно говорить… Ничего не болит.

Хоаран смотрел на него с недоумением.

― Не болит! Дурак!.. У меня просто нет сил…

Хоаран наконец соизволил поднять его, развернул и усадил, прижав спиной к своей груди.

― Правда? ― уточнил с сильным сомнением.

― Правда, ― подтвердил Джин, устало откинув голову ему на плечо.

― Значит, вопрос с насилием можно считать закрытым?

Джин вновь чуть собственным дыханием не подавился.

― Что? С каким… Я не знаю, как называется то, что ты со мной делал, но это не имеет с насилием ничего общего. Насилие, придурок упёртый, это когда ты делаешь с другим человеком нечто такое, что доставляет удовольствие именно тебе, а ему при этом плохо, больно и вообще умереть хочется.