Взобравшись на скалу, Хорса разглядел чуть севернее дорогу, которой пользовался обычно вместе с Тершей. Дорога была, конечно, пуста, но он провёл некоторое время, наблюдая за ней. К собственному удивлению, он обнаружил, что по-прежнему ожидает погони.

Происходящее плохо укладывалось у него в голове. Перед схваткой с Белайхой Хорса молился, прося души предков не дать совершиться несправедливости. Для него это значило невиновность Алайи, но она сама назвала себя ведьмой. Можно пытаться убедить себя в том, что она не творила зла, но что в таком случае пробудило столь глубокую ненависть горожан?

Какой-то парень повесился из-за неё – это объясняет чувства отца и друга, но что двигало остальными? Что побудило не только простых ликенцев, но и гипарея-копьеносца страстно желать смерти Алайи?

Да, горожан иной раз трудно понять, особенно когда они собираются в толпу. Толпа способна сделать такое, чего никогда не сделал бы каждый отдельный человек.

И всё же – что, если Алайя виновна, если она творила чары, несущие зло? Как могли тогда души предков даровать Хорсе победу?

Если случившееся – знак, то знак неясный, и ему не удавалось его истолковать. Загадка мучила несказанно, рождая чувство, близкое к панике, какую испытывает солдат в строю, когда на него надвигается тьма врагов.

Хорса заставил себя успокоиться. Какой бы сложной ни казалась проблема, суть её проста: либо он отвержен, либо нет. И пока воля предков неясна, он, как бы ни было тяжело, должен жить, не расставаясь с надеждой, стремясь к добру и избегая зла.

Он так и не посоветовался со жрецом своей веры – быть может, дело в этом? В Ликены теперь лучше не показываться – что ж, есть ещё время сходить в Мигарту. Этот городок не столь терпим к народным верованиям, однако вокруг него теснятся несколько ардских посёлков, в них есть старинные храмы. Мудрый наставник поможет ему разобраться, истолкует волю пращуров…

Из пещеры уже тянуло вкусным запахом. Хорса стал спускаться со скалы. Размышления помогли, но, к сожалению, не слишком. Он так запутался в жизни, что мечтал лишь о ясном ответе. Пусть бы пращуры даже сказали: ты пропащий человек, мы отвергает тебя, – он и то бы испытал облегчение.

Так ему, во всяком случае, казалось.

Апилохен принадлежал к той немногочисленной и по-своему счастливой породе бродяг, которые крепко приживаются в каком-то месте и в глазах окружающих становятся чем-то вроде местной достопримечательности. У него не было ни дома, ни родных; друзьями он называл едва не половину Ликен, но по большому счёту, друзей у него тоже не было. Он появлялся ниоткуда и исчезал в никуда, чтобы спустя несколько дней вновь объявиться в какой-нибудь харчевне, зачастую с неплохими деньгами, а порою без гроша за душой.

Нигде и никем не любимый, он всюду умел найти приют. Видывали его и в притонах наихудшего пошиба, и в порядочных заведениях – как в этот вечер, когда он забрёл в харчевню, в которой отдыхали после смены стражи порядка…

Кости простучали по столу, и Карис глухо выругался. Сидевший напротив него пухлый Перин добродушно рассмеялся, придвигая к себе кучку медяков:

– Ну, дружище, когда-нибудь удача должна улыбнуться и коренному ликеянину. Не всё же гипареям как сыр в масле кататься.

– Чума тебя забери, ликеянин! Мало того, что нам задержали жалование, так ещё ты со своей удачей норовишь обобрать честного стражника!

– Зато сегодня ты можешь выпить за мой счёт! – предложил Перин и, подозвав трактирщика, велел принести две бутыли вина, заплатив из выигрыша.

Карис проводил взглядом деньги и сказал:

– Сыграем ещё? У меня осталось полдрахмы.

– Вот и пусть остаются. Никогда не ставь на кон последнее, что имеешь.

– Вольно тебе говорить, когда угощаешь меня на мои же деньги! Давай кости, чувствую, мне должно повезти.

На самом деле ничего он не чувствовал, кроме глухого раздражения. Полдрахмы в мгновение ока перешли к Перину. Карис выпил вина.

– Везёт тебе сегодня. Собери ещё игроков – разбогатеешь.

– Удача переменчива, полагаться на неё нельзя, – рассудительно ответил Перин. – Да и не хочу я внезапного богатства. Я человек простой, мастеровой, по мне – лишь бы работа была. Ну, а если уж милицию сделают городской стражей…

– Чушь! – рассердился Карис. – Не бывать такому никогда! Вашу милицию вообще разогнать надо. Народные силы правопорядка, как же! Только и делаете, что ворьё укрываете.

– Просто не даём вам хватать всех без разбора.

– Поосторожнее со словами, в них нетрудно услышать неуважение к городской страже.

– Только не говори, что собрался вернуть проигранное, содрав с меня штраф.

– А если и так?

– Тогда неуважение в моих словах станет намного явственней.

– Значит, одним штрафом не отделаешься.

– Брось, Карис, не позволяй хмелю говорить вместо себя. Мы с тобой не первый год знакомы, и ты отлично знаешь, что без помощи милиции городская стража и одного дня не удержала бы порядка в городе.

– Истинная правда! – раздался рядом весёлый, но чуть надтреснутый голос, и на скамью подле Перина подсел худощавый человек с длинным носом и близко посаженными суетливыми глазками.

– Ты кто такой? – нахмурился Карис.

Перин поморщился и отодвинулся от нежданного соседа.

– Что у тебя на уме, Апилохен?

– Как что? Поддержать милицию – что ещё может быть на уме у честного горожанина?

– Про честных я знаю, потому и спрашиваю: а что на уме у тебя?

– Много чего, почтенный Перин. Кое-чем я даже готов поделиться…

– Кто этот тип? – строго спросил Карис. – Кажется, я его где-то видел.

– Конечно, видел, господин стражник, коли по сторонам смотрел. Нынче, под Южной стеной…

– А, не напоминай! – вмиг помрачнел Карис и схватился за бутыль. – Чтоб она сдохла, стерва эта ведьмовская.

– Сколько знаю, как раз подыхать она не собирается, – развёл руками Апилохен. – Тот охотник о ней позаботился…

– И ему чтоб пусто было, сдохни он сам и вся его родня! Выискался же, проклятый…

– Не такое это простое дело – устроить, чтобы Хорса сдох.

– Сдохнет, пускай только попадётся мне на глаза! – пообещал Карис.

– Шёл бы ты, Апихолен, – уже настойчивей сказал Перин.

Но тут Карис сообразил, что именно он услышал.

– Постой, постой, ты так сказал, будто что-то знаешь про этого Хорсу?

– Не то, чтоб я его знал, как, скажем, старину Перина, – потирая руки своими неприятно мелкими движениями, сказал Апилохен. – Но встречал, было дело. А что же, господин Эриной, копьеносец, и вправду Кидронца не признал?

Перин отвернулся, пряча досаду на лице.

– По-твоему, у господина лохарга нет других забот, как местных бродяг запоминать? – фыркнул Карис.

– Да ведь господин Эриной был в первом Тиртском походе, так?

– Ну да. А Хорса тут при чём?

– Хорса Кидронец, – вздохнул Перин, жестом остановив открывшего рот Апилохена, – тоже ходил на Тирт. Отличился в боях, но повышения не получил, потому что не поладил с командиром.

– Ты разве там был? – удивился Карис.

– В Первом. Хвала Светилу, что не охромел насовсем, но долго потом ногу лечил. Ну, и оставил службу, занялся отцовским ремеслом…

– Плевать на твоё ремесло, ты про Хорсу рассказывай.

– Своими глазами я его только издали видал. Но как только мне рассказали про поединок под Южной стеной, сразу подумал: он это.

– «Рассказали», – поморщился Карис. – В этом городе что, и поговорить больше не о чем? Ладно, давай лучше про Хорсу. Говоришь, признал его?

– Ну, во-первых, имя, во-вторых, он же Солнцу не молился, только предкам? Мало кто так делает, и Хорса как раз из этих немногих. В-третьих, я слышал, что после войны он стал промышлять охотой где-то в наших краях. И вообще… Вот так, мимоходом, вызваться на суд богов, защищая незнакомую девушку, – это на него похоже.

– И, главное, я его в лицо признал, – вставил Апилохен. – Потому как видел Хорсу в те годы не только издали, но и вблизи.