— Точно еще неизвестно, но, похоже, отравление снотворным. Адвокат жив только благодаря вашему внезапному озарению. Счет уже шел на минуты… Он в больнице… А кто же тогда был там, в больнице? Неужели он кого-то нанял?

— Комиссар, вам обязательно нужно подумать о писательской карьере, — усмехнулась я. — Все наверняка гораздо проще и прозаичнее, боюсь, что утром вам придется извиняться. Если бы он, как вы говорите, кого-то нанял, то зачем бы ему убивать Шефнера и пытаться бежать с поддельными паспортами?

— Но что тогда в палате Этти делал тот человек?

— Не мешало бы спросить его об этом, прежде чем усыплять. Но мы все ждали там убийцу… Надеюсь, он нас поймет.

Конечно, все мои предположения, так уверенно изложенные полицейскому комиссару, могли опять оказаться ошибочными, но тогда вы вряд ли читали бы эти строки.

Остается кое-что добавить и уточнить. Начну с того, что ошибка полиции при попытке взять убийцу с поличным в реанимационной палате центра Бермана обнаружилась еще до того, как мы с комиссаром приехали из аэропорта в управление. Просто была ночь, и дежурный инспектор опоздал немного с докладом, в котором не видел ничего срочного. Поэтому молодой медик-практикант, дежуривший в соседнем с реанимацией блоке и заблудившийся в коридорах типового здания больницы, проснулся на удобном диване в кабинете комиссара, где его ждали наши извинения, объяснения, а также кофе, бутерброды со всякими деликатесами и мои любимые миндальные пирожные. У него было прекрасное чувство юмора, поэтому он по достоинству оценил полицейский розыгрыш.

Я не присутствовала на допросе Фрэда Стафса, что, я думаю, вполне понятно читателю, но все, что он тогда рассказал, я могла узнать не только из протокола, но и из газет, которые проявили большой интерес к этому делу.

Мысль поухаживать за наследницей Джима Стонера действительно пришла в голову Стафса, когда он познакомился с ней в Стэрленде во время похорон ее матери. Он утверждал, что женщина действительно ему понравилась и в тот момент он вовсе не думал о ее предполагаемом наследстве.

События приняли криминальный оборот, по словам Стафса, тогда, когда он был загнан в угол своими неудачами. Яков Шефнер в очередной раз отказался повысить ему жалованье, а имея постоянную работу в течение более чем пяти лет, он потерял право пользоваться дешевой благотворительной квартирой. Для него это было серьезной проблемой. У него не было близких, которые могли бы его поддержать. Воспитанник приюта, Фрэд не умел толком распоряжаться даже тем минимальным доходом, который у него был. Кроме того, он не обладал ни сильным характером, ни твердыми моральными принципами.

В тот день, когда Стонер впервые пришел ко мне в качестве клиента, Стафс должен был доставить ему чек по поручению своего патрона. Сумма, проставленная в чеке, была сопоставима с годовым доходом секретаря Шефнера, и это совпало с днем, когда в пансионате, где он жил, его предупредили о том, что он должен освободить комнату, которую занимал. На поиски новой квартиры ему предоставили не больше трех месяцев. Фрэд видел, как старик входил в мою контору, и понимал, что ему придется подождать.

Ожидая, он подошел к киоску и рассматривал там витрину. Поскольку он ничего не покупал, продавец его не заметил. Обычный киоск, где можно купить пачку сигарет, зажигалку или жевательную резинку. Он находится на углу, где от нашей улицы отходит небольшой переулок, со стороны которого и подъехал почтовый фургон. Стафс увидел выходящего из дверей конторы Стонера и открытую дверцу фургона одновременно. Решения, как он говорил, никакого не было, он действовал как под наркозом. Потом раскаивался, но признаваться не пошел, боялся. Он утверждал во время следствия, а потом и во время судебного разбирательства, что не думал ни о каком наследстве, что им руководила только обида на свою несчастную судьбу. Но я не отказалась от мысли, что на старика он покушался дважды, поэтому считаю, что у него просто накопился хороший опыт работы у очень толкового адвоката. Он понимал, что такие показания делают его первое покушение не преднамеренным, а совершенным под действием депрессивного состояния и неконтролируемых эмоций. Что касается второго покушения, мои догадки оказались довольно близкими к истине, во всяком случае, в изложении обвиняемого.

Суд учел раскаяние преступника, его жизненные обстоятельства и тот факт, что ни одно из его преступлений не имело летального исхода. Приговор был сравнительно мягким, его не усугубила даже покупка фальшивых документов, которые оказались настолько топорно сделанными, что их просто не приняли в расчет, как мне показалось.

Это послесловие адресовано тем читателям, которым небезразличны человеческие судьбы, переплетенные в клубке описанных выше событий. Тем, кому не хочется ставить точку в этом повествовании, не узнав о том, что же случилось потом с участниками этих драматических событий.

Начну с себя, поскольку то, что вы сейчас прочитали, — моя первая литературная проба. Моим первым читателем стал мой друг Дэвид Сомс.

— Знаешь, что вызовет недоверие читателей? — спросил он, одолев мое творение до конца.

— И что же? — приготовилась я отражать его язвительные замечания по поводу моих литературных способностей.

— Преуспевающий адвокат и частный детектив ездит то на автобусе, то на поезде. Неужели не может обзавестись хоть каким-нибудь автомобилем?

— Но ты же знаешь, что усадить меня за руль можно только под дулом пистолета, у меня хроническая автофобия!

— Я-то знаю, но ведь читателю это неизвестно.

Так вот, объясняю. Я могу позволить себе купить автомобиль, и даже не самый плохонький, но тогда мне придется нанимать еще и шофера, а это уже слишком большие расходы для моего пока еще не настолько процветающего бизнеса. Поэтому я пользуюсь услугами общественного транспорта, а иногда меня избавляют от этой необходимости мои друзья: журналист Дэвид Сомс и полицейский комиссар Эрик Катлер.

Этти Саротти пришла в себя через неделю после того, как Фрэд Стафс начал давать показания. Амнезии у нее не было, если не считать того факта, что она совсем не узнала человека, который оказался у ее постели в этот важный момент. Мой проницательный читатель уже догадался, что это был Патрик Руже.

Я навестила госпожу Саротти в больнице уже тогда, когда к ней вернулась способность не только говорить, но и улыбаться. Она была еще очень бледной, коротко подстриженные волосы пока не отросли, но при этом она казалась помолодевшей лет на десять.

— Вы знаете, Милена с Артуром решили отложить свою свадьбу на целый год, — сказала она мне после обычного диалога с обменом приветствиями и вопросами о самочувствии.

В голосе явно проступали грустные интонации.

— Но доктор говорит, что вы вряд ли раньше сможете самостоятельно ходить, — возразила ей я. — Ваши дети хотят, чтобы это была настоящая красивая свадьба, чтобы вы могли не только присутствовать на ней, но и танцевать.

Это была не единственная причина. Милена призналась мне по секрету, что они надеются через год отыграть сразу две свадьбы.

Когда Джим Стонер опять появился на пороге моего кабинета, я невольно внутренне напряглась, но, увидев, что он улыбается, поняла, что он зашел ко мне в этот раз не в качестве потенциального клиента.

— Вот зашел поделиться своей радостью: еду в гости к сыну.

Он сказал не «к сыну моей покойной жены», а просто: «к сыну». Я поняла, что не ошиблась в молодом генеральном директоре.

— Я очень рада за вас и за Ронена, я уверена, что ему тоже очень не хватало отца.

— Он приезжал ко мне в гости. — В глазах старика заблестели слезы. — Разве у моей Джудит мог родиться плохой мальчик? А как он на нее похож!