Силы 303-й сейчас сосредоточены вокруг руин Штаба, вдалеке отсюда, так что я легко обхожу немногочисленных патрульных, тяжело дышащих в противогазы. Со стороны реки слышатся разрозненные выстрелы. Надеюсь, к моменту моего возвращения режим “А” уже снимут. Если я вернусь, конечно. Переплетение боковых улиц выводит меня на задворки Первого Универмага, отделенные от руин моей школы только забором. Цветастая скандинавская обшивка Универмага отвалилась, а выцветшие его плакаты зазывают на давно пропущенные кинопремьеры. У Первого Универмага непростая, но понятная судьба. Построен он был тогда, когда о плановом устаревании не знали, и поэтому простоял, не пошатнувшись, до подъема Железного занавеса. Рука рынка пришила Универмагу эскалаторы, стеклянные лифты, сетевые рестораны, бутики, мультиплекс и броское новое название. Самодостаточность и замещение комплекс встретил так же спокойно: импортные закусочные сменили белорусские, супермаркет – рынок; лифты остановились. Когда начался голод, в здании, к тому моменту переименованном обратно в Первый Универмаг, начали хранить зерно и развернули столовые для голодающих. В последнем рабочем кинозале теперь крутят фильмы о предыдущей войне, на месте бутиков сделали военкомат. Свидетелем всех этих перемен стало маленькое ателье мод, расположенное на первом этаже. Каким-то чудом оно пережило реформы, свободы и несвободы, разные флаги, фальшивые деньги и деньги, которые клеят вместо обоев. В ателье теперь перекраивают форму в гражданскую одежду, и неплохо зарабатывают, потому что иначе гражданку сейчас не достать, разве только из довоенных закромов.
Я выхожу на середину двора. Там, рядом с штабелем посиневших и развалившихся поддонов – крышка канализационного люка. Я подцепляю люк и аккуратно поднимаю, держа спину идеально прямой. Внутрь я лезть не тороплюсь. Я достаю мультиинструмент и, наклонившись, заглядываю в чернеющую шахту коллектора. Опасения подтверждаются – над третьей сверху ступенькой я замечаю натянутую посреди шахты нить, на метр ниже – еще одну, идущую перпендикулярно. Недалекого морпеха, полезь он сюда, ждал бы сюрприз, и до пролегающего под шахтой тоннеля он добрался бы по частям.
Осторожно перекусив проволоку, я начинаю спуск.
Наставления для морпехов 303-й строго наказывают держаться подальше от коллекторов и тоннелей коммуникации. Официальная причина – риск обрушения. Половина тоннелей была взорвана тогда, когда мы потеряли Новый Город, в день первого прорыва. Вторая половина была заминирована. Взрывали и минировали без всякой централизации, и никто теперь не знает, какой тоннель рухнет на голову первой крысе, которая слишком громко кашлянет. В тоннелях действительно небезопасно, но главная причина избегать их – это не то, что здесь заложено, а те, кто тут проживает. Новые обитатели наполнили коллекторы ловушками, заблокировали неугодные им проходы и откопали многие взорванные. Старые карты не имеют к сегодняшним реалиям подземелий никакого отношения.
Тоннель – черный и ослизлый, как потроха. Здесь нет звуков, кроме эха от моих шагов и шума капающей отовсюду воды. Местным не нужны глаза, чтобы видеть, поэтому я не спешу доставать пистолет, а ладони держу на виду.
Впервые я угодил в эти тоннели во время стажировки в альма-матер, примерно за год до Предательства Воронина. Я был в группе, занимавшейся расследованием серии ритуальных убийств, происходивших возле коллекторных шахт. Не знаю, приметил ли меня тогда Удильщик, но думаю, что да. Никто не слышал об Удильщике до Зарницы, и то, что он появился в городе всего неделю после гибели прибрежных городов, породило немало слухов. В одну безлунную ночь, Удильщик всплыл откуда-то из недр канализации, разом подмяв под себя всех, кто жил и промышлял в коллекторах: торговцев клещом, дезертиров, проституток и всех прочих, положив конец их самодеятельности. Многим такой поворот событий пришелся не по нраву. Три дня и три ночи под улицами города гремели выстрелы, и на третий день трупов скопилось столько, что коллекторы начали забиваться; по боковым улицам потекли розовые ручьи. На четвертый день остатки детей подземелья безоговорочно капитулировали, и с тех пор никто не смеет оспаривать царственность Удильщика. У Управления с ним договоренность: Удильщик никогда не покидает подземелий и дает Управлению ценную информацию, а в обмен Управление гарантирует его неприкосновенность и держит морпехов подальше от его владений. Всем хорошо, кроме изуродованных девочек, которых мы иногда находим в канализационных шахтах.
В эти дни Удильщик правит из одного из центральных узлов водоснабжения, расположенного неподалеку от набережной. Единственный способ туда попасть – через хитросплетения подземных коммуникаций, ведущих от Универмага. Я иду не торопясь, ориентируясь по едва заметным знакам на стенах и потолке. Я стараюсь не спешить, чтобы не ошибиться поворотом, но нет-нет да поглядываю на часы. У Аркадия все меньше времени.
Честно говоря, я почти рад этой веселенькой прогулке. Она отвлекает меня от мыслей о тех, кто погиб при атаке на Штаб. О Маше из саперного отдела, о товарищах по работе, пусть и нелюбимых, но все равно близких. Об орлятах, которых отправил на смерть. Не впервой, но к такому не привыкнешь. А может, это просто я ослаб. Сдал. Кто за всем этим стоит? Слишком долго я прятал голову в песок, и вот что в итоге получилось. Теперь как-то надо из всего этого выпутываться, надо понять, что вообще сейчас происходит в городе. Удильщик наверняка что-нибудь, да знает, вот только он мне ничего не станет объяснять. В любом случае, нужно помочь брату. Зачем он полез в этот город? Что ему было нужно от Штаба? От Алхимика?
Так, стоп. Эту развилку я не знаю. Надо вернуться назад, сориентироваться… Я прибываю в сомнениях, осматривая стены на предмет знаков, когда мои глаза вдруг начинают сбоить. Зрение смещается по спектру, и на мгновение я вижу мир только в инфракрасных тонах, а потом все погружается в темноту. Нет-нет-нет, только не сейчас! Будь прокляты эти глаза! Чертов клещ…
Теперь я стою в абсолютной мгле, беспросветной, как океанская впадина. Я слеп, как крот, и так же беспомощен. Ну, ну давай, давай же! Ослепнув, я пытаюсь положиться на слух, но он, за годы службы притупленный тиннитусом, меня не выручает. Хотя нет, погоди, вроде есть что-то…
Шаги. Быстрые и мягкие, но при этом волочащиеся, косолапые. Моя рука ложится на кобуру, и я разворачиваюсь в сторону звука. Совершенно неожиданно, зрение возвращается, и туннель возникает передо мной. Я не могу сдержать вздох облегчения. Но где же тот, кто подбирался ко мне еще секунду назад? Ночное зрение не лишено своих недостатков: сейчас я вижу только черно-белое, и мир заполнен фантомными тенями, которые смещаются каждую секунду, словно спугнутые птицы. Ну ничего, есть у меня еще фокусы. Напрягая глазные мышцы, я сосредотачиваюсь на инфракрасном спектре, стараюсь выловить из синего моря хоть кусочек тепла, однако поток тепленьких помоев, текущий посередине тоннеля – все, что мне удается разглядеть.
Ну тогда – вот это.
Мир вокруг меня искажается и приходит в движение. Фантомные тени превращаются в волны, а тоннель – в водоворот, будто на холсте, на который эксцентричный абстракционист справил нужду. Я опускаюсь на одно колено, и от моего движения, как от брошенного камня, по зыбкому тоннелю разбегается рябь.
– Я вижу тебя, – говорю я. – Я вижу биение твоих сердец.
Прямо впереди меня, там, где секунду назад никого не было, от стены отделяется едва заметный силуэт. Его почти не видно на фоне тоннеля. Мне кажется, что неестественно вытянутый незнакомец стоит на мысках, слегка наклонившись в мою сторону. Того, что я вижу, хватает, чтобы сразу понять, что с ним что-то всерьез не так.
Мы стоим и смотрим друг на друга в полной тишине. Он не подает признаков жизни. Удильщика обычно заранее предупреждают о визитах, мне никогда не приходилось вот так вламываться без приглашения. Наконец, я решаюсь снова разорвать тишину. Я должен говорить как можно тише – у подземных обитателей обостренный слух, и громкий голос этот тип может принять за признак агрессии. А еще нужно быть очень осторожным в подборе слов.
