- Чем помочь-то? - спросил врач.
- Спиртом. Внутрь, - ответил Леонид Михайлович. - И сказал Сергею: - Я понял, почему рёбра болят.
Но спирту не дали. Велели раздеться обоим, укутали в байковые одеяла, измерили давление и провезли метров пятьсот к костровищу.
- Теперь ясно, зачем ты велела взять вторые, пардон, штаны, - и лёг на склон, раскинув одеяло и подставив голое брюхо яркому солнцу. - Сейчас отдохну децл.
Соня рассмеялась и полезла в палатку переодеваться. Вышла она оттуда в ярком жёлто-зелёном купальнике весеннего настроения.
- Афродительно! Я ж только что отдышался, - укорил её профессор. - Опять задыхаться?
- Теперь пусть все задыхаются. Ты ж не куришь. Что ж ты такой... - и, оттопырив губу, подышала часто и ехидно.
- Царапай меня, царапай! Тридцать лет разницы сплюсуются когда, посмотрю я на этих мясистых снобов, как они будут дышать, и будут ли они дышать вообще. Дедушку обидеть может каждый.
Соня легла рядом с ним на одеяло.
- Ничего, что я без галстука? А здесь и вправду - кайф! Ты меня словно вытащила из пыльной коробки.
- Хочешь ещё?
- Пока достаточно. Но учту на будущее. Ты молодец, Офелия-Онька. Спасла. И имя тебе придумали хорошее.
- Брось. Тут всегда так. Профи гибнут. Новичкам везёт. Димка с Серёгой или Санёк с Ингой ни за что не пробили бы баллон. И неизвестно, чем бы кончилось. А спасли нас твои лёгкие. Утонуть - не утонули, но искупались бы по полной. Где ты такие накачал?
В котелке закипала картошка. Леонид, переодевшись в тёплое и сухое и отдышавшись окончательно, вытащил из багажника в авоське полдюжины банок тушёнки.
- От нашего стола - вашему столу.
Банки вскрыли, содержимое бросили в картошку - и запахло! И у всех засосало под ложечкой и слюной наполнились рты.
- Дающий вовремя даёт вдвое!
Стало смеркаться. У костра на камнях расселись пятеро - откуда-то взялась девочка Леночка, с косичкой в капюшоне штормовки. Собственно, костровищем и кухней занималась именно она. Кто-то подходил, кто-то присаживался.
- А вы вправду профессор? - спросила девочка Леночка.
- Немножко. Так уж вышло.
- А знаешь, Михалыч, ты мне сперва не понравился.
- Только без кровопролития!
- Как-то показался чужим, не вписамшись...
- Лодку продырявили, уж извини...
- Ни за что. Не расплатишься.
- Может это компенсирует как-нибудь... - Михалыч протянул Диме бутылку коньяка.
Дима внимательно её осмотрел, поцокал языком и одобрительно сказал:
- Ереван. Почти литр без малого. Настоящий?
- Я пью. Вроде правильный.
- Посуду сюда! - призывно махнул рукой Димон.
- Мне чуть-чуть, я за рулём.
- Ночью-то куда поедешь? - спросила Соня.
Разлили по закоптелым кружкам семилетний янтарь.
- Из дымных кружек дымное питьё
мы пьём за молодое бытие,
не веруя, что может быть кончина.
Бессмертны мы, и нет такой причины,
Чтобы души почувствовать старьё.
- Хороший тост.
И они выпили древнего горного напитка и зажмурили глаза, не закусив, чтоб почувствовать вкус далёких лесов, трав и солнца, в которых вырос дуб, из которого сильные мужчины сделали бочку и заполнили её в давние года очищенным виноградным огнём.
- Лодка - херня, - сказал Александр Моисеевич по-матросски грубо. - Завтра поутру заклеим. Заплаты есть. Не паруса латать.
- Пройдём на второй, - вдавливая большим пальцем табак в трубку, сказал Юрий Осипович. - Теперь будем знать, как надо проходить этот водопад.
- На спущенном баллоне - вот бы не подумал, - ухмыльнулся Юра Кукин во все свои рыжие веснушки и прикурил "приму" от тлеющей веточки. - А чьи это стихи?
Леонид опять виновато пожал плечами.
Откуда прилетела гитара и запелось:
Есть странная печаль в весне первоначальной,
когда последний снег нам бесконечно жаль,
когда в пустых лесах так просто и печально
из дальнего окна доносится рояль...
И искры костра взлетали ввысь и застывали там звёздными скоплениями. И казалось, что и там, рядом с другим солнцем, кто-то сидел у костра и пускал искры в свои небеса. И они, свои и чужие, свивались воедино и порождали ночные созвездия.
И ветер там вершит круженье занавески,
там от движенья нот чуть звякает хрусталь.
Там девочка моя, еще ничья невеста,
Играет, чтоб весну сопровождал рояль.
- Профессор! - спросила девочка Леночка. - А что вы преподаёте?
Юра Кукин подёргал её за косицу:
- Не порть песню, мышонок.
И они продолжили разноголосо:
Ребята, нам пора, пока мы не сменили
веселую печаль на черную печаль,
пока своим богам нигде не изменили,
в программах наших судеб передают рояль.
И будет счастье нам, пока легко и смело
та девочка творит над миром пастораль,
пока по всей Земле, во всех ее пределах
из дальнего окна доносится рояль.
- Нет, правда?
- Михалыч знает с полсотни языков, даже шумерский, - гордо ответила за профессора Оня-Офелия.
- Вау! - воскликнула девочка-мышонок. - Скажите что-нибудь по-шумерски! Ну, пожалуйста!
- Да чтоб я ни сказал, вы же не поверите. Скажете: "Так и я умею". Да и Офелия преувеличивает сильно.
- Нет, ну, правда...
- Не ломайся, Михалыч, - сказал Юра, - не принято...
- Хорошо. Это молитва или пожелание на одной глиняной табличке. Датируется примерно четвёртым тысячелетием до нашей с вами эры. Можно не верить. Можно принять за тост. По-шумерски.
- Давай, Михалыч. Мы поверим, - Юра затянулся, держа сигарету в кулаке.
Профессор пошевелил кадыком, опустил максимально заднюю часть языка вниз к гортани и горлом произнёс какие-то нездешние хриплые звуки.
Все замолкли.
- А ещё раз... - попросил Юра Кукин.
И профессор произнёс ещё раз.
- А что это значит? - распахнув глаза, спросила девочка Леночка.
- Пусть Бог всегда держит твои пятки в своих тёплых руках. Так говорили шесть тысяч лет назад.
Юрий Осипович смышлёно усмехнулся:
- Правильное пожелание, - и красиво пыхнул трубкой.
- Шесть тысяч лет назад... - задумчиво произнёс Кукин. - Всё истлело, а слово выжило. Назло материализму.
- Здорово сказано, ╛- одобрил Александр Моисеевич. - Жаль, Булат не слышит.
- Слышу-слышу, - раздвинув сидящих, шагнул в круг Мэтр. ╛- Напомнишь мне утром - я запишу, пригодятся. У кого есть вкусная сигаретка?
Ему дали сигаретку, ему налили наравне со всеми. И все они пили не пьянея, и пели не уставая. И бутыль из горных лесов всё время оставалась полной.
- Пойдём, - тихо потянула за рукав Леонида Офелия.
И они поднялись на скалу. И Офелия подняла его ещё выше - к звёздам. И звёзды приняли их, воспаривших в другие миры, в другие галактики. И они поднимались в звёздную высь и опускались на тёплую землю. И они растворялись во Вселенной, в первобытной тёмной материи Большого Взрыва. И они спускались на Землю, сливались с травой, цветами, деревьями, почвой. И снова взмывали вверх и парили в звёздном эфире. И никогда он не чувствовал такой радости от неземного-земного-вселенского счастья. Не было между ними разницы в тридцать лет - а была одна душа, одно дыхание, одна судьба.
"Ниссан" подъехал к её дому.
- Может быть, всё-таки ко мне?
Соня отрицательно покачала головой.
- Надо успеть хотя бы ко второй паре.
- Это, конечно, глупо, но всё-таки...
Она улыбнулась.
- Всё было здорово. Радостно. Звёздно и небесно. Зачем?.. - Соня засмеялась. - Я не готова стать бабушкой.
- То, что у меня есть внучка, я понимаю. А вот то, что я - дедушка, не укладывается в голове. Курсовую не бросишь?
