– Надя, Надя! Что случилось? Почему ты плачешь?
Она остановилась, подняла свое заплаканное лицо и посмотрела ему в глаза.
– Потому, что беременные вообще часто плачут… а ещё… а ещё, потому что ты меня «женщиной» обозва-а-а-ал…
– Господи! Надя! – Богдан обцеловывал её мокрое от слёз лицо. – Как же я счастлив! Дорогая моя! Любимая моя женщина! Самая лучшая женщина на свете! Как же я счастлив!
– Да? Правда? – всхлипнула Надя ещё раз, перестав, как-то сразу, плакать.
– Правда, конечно, правда…
Прозвучав из уст влюблённого мужчины, слово «женщина» вдруг приобрело совершенно иное значение, другой смысл. Из определения возрастного статуса оно превратилось в определение качественное. От него повеяло чувственностью, страстью, любовью. Оно зазвучало возбуждающе, сексуально, шикарно. Надя потянулась к губам мужа.
Они так и стояли посреди улицы и целовались. Люди обходили их. Некоторые улыбались, другие недоуменно пожимали плечами. Были такие, которые неодобрительно качали головами. Но целующимся не было до них дела.
– Нашей дочке шесть недель, – наконец произнесла Надя.
– Это девочка? Откуда ты знаешь?
– Ниоткуда, просто знаю – и все.
– Мы будем для неё самыми лучшими родителями в мире…
И они опять приклеились губами друг к другу.
8
Надя становилась женщиной. Красивой, умной женщиной, полной амбиций, планов и надежд. Её тело соблазняло, ум просчитывал, душа пела. Громко. Так, как будто её никто не слышал. Но её слышали Вершители, её слышал ангел Y, показывающийся иногда в облике господина Эйнштейна, её слышала сама Надя.
На «повестке дня» стоял вопрос материнства. Не только Надиного материнства. Молодожёны начали воплощать в жизнь свою мечту – отыскать своих мам. А заодно обеспечить свою дочь бабушками.
А как же без бабушек?
Благодаря компьютеризации, врывающейся в жизнь семимильными шагами, Богдан отыскал Надину родительницу и выяснил о ней многое, но недостаточно, чтобы понять, почему она, оставив дочь, никогда не пыталась с ней связаться. Из прошлого Петровой Елены Николаевны, кроме того, что список её мужей, законных и незаконных, займёт, пожалуй, целую страницу, и того, что она оставила при разводе ещё одного ребенка отцу-греку, узнать ничего не удалось. А вот настоящее для него открылось, как на ладони: живёт в Энске, 51 год, есть взрослый сын, в прошлом году похоронила мужа, но живёт не одна. Адрес. Номер домашнего телефона. Что-то тревожное крылось за всей этой информацией. Богдан не мог определить, что, но чувствовал это.
– Надь, может, не стоит беспокоить твою маму. У неё налаженная спокойная жизнь. Да и тебе нервничать нельзя.
– Богданчик, миленький, ну как же ты не понимаешь. Ну не могу я лишить человека радости быть бабушкой. Как же я могу теперь оставить эту идею, если ты уже нашёл её?
– Эта женщина, по-моему, не находила большой радости от того, чтобы быть мамой, а ты хочешь, чтобы она радовалась оттого, что её дочь, которую бросила много лет назад, осчастливила, сделав бабушкой? Ты правда в это веришь? Кроме того, ты не единственный ребёнок, которого оставила эта женщина.
– Как ты можешь так говорить? Мы же не знаем, что произошло! Кроме того, ты сам сказал, что у неё есть взрослый сын. Значит, она его вырастила. И это значит, что у меня есть брат. И вообще, ты что, готов отказаться от мысли найти твою маму?
– Нет. Но это другое.
– Почему другое?
– Ну, не знаю, Надюш… Какое-то предчувствие нехорошее.
– Давай мы его проверим, предчувствие твое, и разрешим этот вопрос раз и навсегда. Договорились?
– Ох-х-х, договорились… С тобой разве поспоришь? Только ты, пожалуйста, не нервничай, если что, ладно?
– Если что? У тебя есть какая-то информация, которую ты не рассказал мне?
– Нет у меня никакой информации. Одни предчувствия. Знаешь, как будто душа болит и шепчет: «Не ходи туда…»
– Давай телефон. Буду звонить.
Гудки в трубке телефона раздавались довольно долго. Потом телефон клацнул, крякнул, и на другом конце провода сонный мужской голос просипел:
– Але…
– Здравствуйте.
– Зрассе… Вы кто?
– Иван, вы, наверное, меня не знаете… Может, даже вообще не знаете о моём существовании… Меня зовут Надя. И, похоже, что я – ваша сестра…
– Блин, прям бразильский сериал какой-то… Это до утра подождать не могло? Вы уверены, что попали туда, куда хотели? У нас тут ночь. Полпервого…
– Правда? Ой, извините, а мы тут считали, считали и все-таки ошиблись… Вы уж простите нас… А Петрова Елена Николаевна тут живёт? Я могу с ней поговорить?
– У матери нездоровое сердце. Не хочу её волновать на ночь глядя. Попробуйте позвонить завтра. Но я не уверен, что она захочет с вами… сестра… разговаривать, – и положил трубку.
Надя глазами, полными слёз, посмотрела на мужа.
– Он бросил трубку.
– Я же говорил, что не надо звонить.
– Ну уж нет! Вот теперь-то я точно поговорю с ней, а потом поеду и всё выясню. Тем более что он сказал позвонить завтра утром. У них, оказывается, полпервого ночи сейчас.
– А, тогда это как-то объясняет его недовольство.
– Все, Богдан, едем покупать билеты.
– Ага. Щассс… Мне сначала отпуск оформить надо. У меня двенадцать дел в производстве.
– Ну так оформляй. Или я поеду одна.
Надя нетерпеливо потерла одну ладошку о другую.
– А тебе что, не надо отпуск оформлять?
Богдан подошёл к жене сзади, обнял, взял её холодные ладошки в свои – горячие и, прошептав: «А одну я тебя никуда не отпущу», – поцеловал в тоненькое полупрозрачное ухо.
Надя прижалась спиной к его крепкому плоскому животу. Поцеловала палец руки, в которой он держал её ладонь.
– А я без тебя и не поеду никуда, – прошелестела в ответ.
Плавно, как бы нехотя, повернулась к нему лицом.
– Пошли в постель…
– Так рано ж ещё…
– Так и я же не сказала, что спать…
Через несколько дней после телефонного разговора с Еленой Николаевной, которая, хоть и нехотя, но не отказалась встретиться с дочерью, Надя и Богдан наблюдали проносящиеся мимо окна скоростного поезда Киев – Энск ноябрьские пейзажи. В это время года оформить на недельку отпуск оказалось просто даже для Богдана. А Надя организовала себе творческую командировку, справедливо решив, что в любом городе, независимо от того, большой он или маленький, найдутся новости, люди или будут проходить какие-нибудь мероприятия, о которых можно будет написать репортаж.
Пейзажи, которые мелькали за окном, особой радости не приносили. Черно-белые поля, холмы, деревья, серое небо. Сгорбленные, кутающиеся в тёмные одежды люди с нерадостными лицами. А чему радоваться? Холодно, голодно, бедно.
В поезде душно и грязно. Люди с мешками, сумками, баулами сновали туда-сюда, ругаясь и злясь. В купе плацкарта, где сидели Надя с Богданом, протиснулась толстая женщина с пузатыми корзинами и баулами, за ней – худенький солдатик с тощим рюкзаком.
– Здесь не занято? – смущённо спросил солдатик.
– Садись, садись, чего спрашивать. Вишь, не сидит никто. Только я внизу.
Баба была прямой противоположностью молодому человеку. Огромная, наглая, громкая.
– Анатолий, – представился солдатик, протянув Богдану руку.
– О! Анатолий! Профессор, что ль? Нет, чтобы просто сказать: «Толик», а то – Анато-о-лий… Подумать только, какие все важные стали…
– А вас, женщина, как зовут? – Богдан хотел остановить недовольное бормотание скандальной старухи.
– Какая я тебе женщина? – вопреки ожиданиям взвилась она. – Мамаша тебе женщина, а я – Галь Ванна… Женщина… Ишь, научились…
– Давайте я вам помогу, Галина Ивановна, – не оставлял попытки успокоить скандалистку Богдан.
– Ну, помоги, помоги… – поостыла на время баба.
Богдан поставил объёмные тяжёлые корзины в ящик под нижним сиденьем. Он хотел сунуть туда и грязную вонючую сумку размером с добрый чемодан, но старуха заартачилась:
