В стране творилось непонятно что – грянули «лихие», или, как их ещё называли, «крутые» девяностые.

Сложно понять, почему 90-е годы XX столетия называли «крутыми» или «лихими». Разве что корнем в этом слове является понятие «лихо» – беда. Пустые прилавки в магазинах, очереди за хлебом, молоком, колбасой с пяти-шести часов утра. Крупа, сахар, макароны, водка – по талонам и только по одному килограмму в руки на месяц. Бутербродное масло, от которого у детей появлялся ацетон в крови. Закрытые банки, в которых остались все сбережения людей. Порой эти сбережения собирались всю жизнь – люди отказывали себе в необходимом, чтобы отложить на чёрный день «копейку», а теперь непонятно, кому это все достанется.

Что же тут крутого? Безработица, безденежье, растерянность, страх – бардак, одним словом.

Сегодня до этого положения дело ещё не дошло, но подготовка к нему велась вовсю.

Но Богдан и Надя, сосредоточенные на выздоровлении, работе, приготовлениях к свадьбе, ничего этого не замечали.

Да и разве могут люди обращать внимание на какие-то «мелкие» бытовые проблемы, если они счастливы. Как говорится, «с милым и в шалаше – рай». Тем более что жили-то они совсем не в шалаше, а во вполне приличной, хоть и маленькой трехкомнатной квартире, называемой в простонародье хрущёвкой. Когда-то давно, по указанию Генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва, давшего указание обеспечить жильём каждую семью Страны Советов, строили эти неудобные маленькие, с проходящими комнатами, типичные квартиры в трёх-, четырех-, пятиэтажных домах. Сами секретари коммунистической партии, конечно, жили в партийных благоустроенных квартирах, обслуживаемых специально обученными для этого горничными, поварами и нянями. Ещё им положены были благоустроенные дачи в красивом тихом месте за городом или на берегу Черного моря. Но народ был рад и своим положенным по закону квадратным метрам (на душу населения), с определенной долей сарказма называя неуютные квартиры «хрущёвками».

Свадьбу организовали тут же. Во время трапезы у Нади все время вырисовывались картины другого обеда – поминального – в этой квартире. Тогда она, разбитая параличом, грустная и несчастная, помогала на бабушкиных поминках. Тяжёлое было время…

Надя прислушалась к своим ощущениям. Нет, не чувствует она ни грусти, ни обиды. Она счастлива. И, наверное, это даже символично, что они с Богданом празднуют свою свадьбу здесь. Преемственность поколений, как говорится.

«Простите меня, пожалуйста, – она мысленно обратилась к своим прародителям, – простите за все, что я сделала не так. И спасибо. За то, что вырастили, спасибо за то, что любили, и за квартиру спасибо…»

Теперь Надя носила фамилию Доля, и всё, возможно, было бы хорошо, если бы они не начали воплощать в жизнь свою мечту – найти женщин, которые, как они считали, подарили им самый что ни на есть драгоценный подарок в мире – жизнь.

Что же в этом особенного?

Каждый человек пришёл в этот мир благодаря женщине. Самая искренняя и бескорыстная любовь на свете – любовь матери к своему ребенку. Самая жертвенная и спасительная. И Надя, и Богдан свято верили в это. И, слава богу, они не ошибались. Или почти не ошибались…

Как это неприятно, когда не можешь заснуть… Сначала кажется, что ты вот-вот провалишься в благодатную страну грёз и снов. Потом начинаешь понимать, что не тут-то было. В мозгу всё ещё «крутится пластинка» вчерашнего дня. И когда ты все ещё пытаешься нажать на «стоп», понимаешь, что кнопка не работает. Сломалась там, что ли, какая-то пружина? Что же это такое? Что нарушилось в этом простом механизме? Неужели это новость о том, что в редакции появится последнее слово техники – компьютеры, и все журналисты будут учиться ими пользоваться? Конечно, это очень упростит работу журналистов. Главное, поскорей разобраться в компьютерных кнопках и функциях.

Или это что-то другое? Может, то, что вот уже почти неделя, как задерживаются месячные? Или две? Надя прислушалась к себе. Нет, тишина… Но почему ей так тревожно? Как-то не так, как всегда. Ощущение чьего-то присутствия… И сон, который приснился ей недавно, все время не дает покоя. Чёрт, когда же это было?

Ещё с детства Надя привыкла обращать внимание на сны, которые снились ей, особенно если в них присутствовал смешной растрепанный старик, похожий на великого математика Альберта Эйнштейна. Это, конечно же, был не он, но девушка уже смирилась с его частым появлением в её снах и даже стала задумываться над их значением.

В этот раз он стоял возле огромного аквариума и кормил рыбок с загадочной улыбкой на морщинистом лице. Он оглянулся. Увидел Надю – и к-а-а-к хлопнет в ладони. А аквариум к-а-а-к взорвётся. И вылились рыбки с водой на пол.

А она кинулась спасать их. Но всех не могла ухватить, а поймала ладошками только маленькую пузатенькую красную рыбку-меченосца. Только «мечика» на хвосте у рыбки не было. Самочка, подумала Надя тогда. Она потом родит ещё много маленьких рыбёшек…

Да нет, не может быть… Хотя…

… Почему же Богдан не идёт спать?

Надя поднялась и направилась в другую комнату, которую они с мужем переоборудовали в кабинет. Там всё ещё пыхтел над своими прокурорскими делами её любимый. Надя медленно, на цыпочках подошла к проёму двери и увидела, что Богдан сидит, уставившись в какой-то документ.

– Что там, Богдаш?

Он вздрогнул, как от выстрела, и быстро накрыл документ какой-то папкой.

– Ты почему не спишь?

– А ты? Что там, милый?

– Да так, документ один…

– Это касается меня? Ты ещё никогда не прятал от меня свои бумаги. Что-то плохое?

– Не знаю, Надюш… Предчувствие какое-то нехорошее… Да, это касается тебя, вернее, нас. Я собирался показать тебе это завтра. Знаю, как легко испортить тебе ночь.

Он встал, подошёл к жене и, обняв, нежно коснулся губами её лба со всё ещё коротковатой чёлкой, потом чуть вздёрнутого носика и, наконец, припал долгим мягким поцелуем к губам.

– Почему ты не спишь? Уже скоро два часа ночи.

– Не знаю. Наверное, потому, что тебя нет рядом, – она нырнула пальцами в его густые темные волосы на затылке, – пойдём, думаю, что и у меня для тебя есть новость. Но тоже завтра… Вернее, уже сегодня… Но позже…

– Ты меня заинтриговала…

– Ты меня тоже…

Посмотрев друг на друга, они рассмеялись. Богдан подхватил Надю на руки, понёс в спальню и бережно опустил на кровать. Развязал поясок легкого шёлкового халатика. Разделся сам и накрыл её своим крепким горячим телом.

Он всегда любил её нежно и страстно. Так, как будто она была сделана из тончайшего стекла. Держал крепко, чтобы, не дай бог, не выскользнула из рук, но не сжимал, чтобы случайно не раздавить эту хрупкую красоту.

Ей нравилось в нем всё: и его страсть, и его нежность. Мускулистое тело, мягкие, чуть влажные губы. И то, что держал её по-мужски крепко, и то, что позволял быть свободной.

Так было всегда с того момента, как Надя вернулась в строй живых. Так было и сегодня. Они любили друг друга долго, не спеша и, о чудо, уснули, так и не выпустив друг друга из объятий.

Утром её разбудил будильник. Надя тут же открыла глаза. Богдана рядом не было.

– О боже! Проспала!

Впервые за то время, что они жили вместе, она проснулась позже мужа. Вскочив, кинулась на кухню. Но и там его не было. Зато на столе стояла тарелка с пышными ароматными оладьями, бережно завернутыми в полотенце, чтобы не остыли. Надя засунула руку под полотенце, схватила мягкую оладку.

– М-м-м, горячая ещё… вкуснотища.

Она закатила глаза от удовольствия.

И ещё была записка.

И смешная улыбающаяся рожица с цветочком в зубах.